Вкус желания - Кендалл Беверли

Амелия слабо покачала головой, только теперь ощутив, что у нее пересохло во рту.

— Я была бы благодарна, если бы мне дали воды.

Голос ее был хриплым, и говорила она шепотом. Он тот час же поднялся и подошел к туалетному столику. Скоро в комнату просочился слабый рассеянный свет, и она услышала плеск воды. Томас вернулся со стаканом в одной руке и свечой в другой. Он поставил свечу на ночной столик возле кровати. Теперь, омытое светом свечи, его лицо показалось ей усталым. Однако усталость ничуть не лишала его мужской притягательности. Даже будучи больной, она ясно видела и чувствовала исходящую от него неиссякаемую привлекательность.

Вместо того чтобы дать ей стакан, Томас сел на край кровати. Его рука осторожно приподняла ее голову.

— Вот, пейте, — сказал он, поднося стакан к ее рту и наклоняя его.

Амелия бессознательно приоткрыла рот, подчиняясь этому приказу. Она осушила весь стакан и снова рухнула на подушки. Томас не сразу убрал руку. Она ощущала каждый его палец на своем затылке с такой остротой, что кожу ее начало покалывать, и она сознавала: это вызвано не жаром и не болезнью.

— Принести вам чего-нибудь еще?

Он смотрел на нее молча, и его пристальный взгляд смущал ее.

— Нет, теперь я чувствую себя много лучше.

— Желудок больше не болит?

Он убрал руку у нее из-под головы. И Амелия вдруг ощутила это как потерю, но ощущение не было долгим, поэтому что он положил руку… ей на лоб.

— Гм-м, вы не так пылаете, как раньше, но лоб у вас все еще горячий. Я рад, что ваше состояние улучшилось.

Возможно, завтра она скажет себе, что только ее ослабленное болезнью состояние сделало ее чувствительной к уходу, который мог бы оказать ей любой врач. Но завтра еще не наступило. Пока еще было сегодня, и пульс ее беспорядочно зачастил. Его близость, его особый мужской запах, исходивший от него, заставлял ее жадно втягивать пропитанный им воздух, будто это был какой-то редкий элемент природы.

— Да, теперь мне много лучше, — сказала она голосом чуть громче шепота.

Горло ее уже не было пересохшим, и она чувствовала себя не так скверно, как раньше; но похоже было, что теперь она страдает от другой болезни, гораздо более опасной, чем новый приступ скарлатины. И имя этой болезни было Томас Армстронг.

Он убрал руку с ее лба и спросил:

— Уверены? У вас подавленный вид. Вам неудобно?

Взглядом исподлобья он окинул все ее простертое тело, очертания которого выделялись под одеялом и простынями. И Амелии с особой остротой ощутила свое тело.

— Мне хорошо. Думаю, вам нужно отдохнуть.

«А мне надо, чтобы вы ушли и я могла обрести здравый смысл».

— Тогда я сейчас вас оставлю.

Произнеся вполголоса эти слова, он поднялся, и дерево кровати слабо заскрипело, освободившись от его веса. Тотчас же его лицо скрылось в тени. Пламя свечи позволяло видеть только темно-золотую щетину на подбородке.

— Увидимся утром.

Ей показалось, что, прежде чем выйти из комнаты, мягко прикрыв за собой дверь, он помедлил, задержав на ней взгляд.

«Не уходи!» — готовы были произнести ее губы, когда он исчез.

Глава 20

Томас испытал чувство облегчения оттого, что лихорадочное состояние Амелии продлилось всего двадцать четыре часа. И все же он распорядился, чтобы она не вставала с постели до тех пор, пока он не решит, что она полностью выздоровела. Она могла ворчать и стонать сколько душе угодно, что и делала, но его решение оставалось неколебимым. В дополнение к ее горничной он обязал двух своих служанок удовлетворять все ее потребности и обеспечивать полный комфорт. Сам он взял за правило лично проверять ее состояние не реже двух раз в день, но визиты свои приурочивал ко времени, когда точно знал, что она спит.

На третий день ее заключения, к большому удовлетворению Томаса, она выглядела совершенно здоровой. И только тогда он наконец позволил ей выйти из спальни. И как пьяница, противящийся молчаливому зову бутылки, большую часть дня провел у конюшен, возле недавно приобретенной породистой лошади серой масти.

В тот вечер Амелия появилась в платье цвета лаванды и казалась очень оживленной, Томасу пришлось проявить стальную волю, чтобы не дотронуться до нее, хотя мысленно он сорвал с нее всю одежду, до самых розовых сосков.

Картрайт, которому надлежало покинуть Девон за день до ее выздоровления, но он все-таки остался, — ему хотелось убедиться, что Амелия вполне здорова, — явно просиял при ее появлении. Томас, напротив, помрачнел, и его раздражение присутствием друга вспыхнуло с новой силой.

— Добрый вечер, мисс Фоксуорт. Милорды, надеюсь, вы простите мне мое опоздание.

Амелия обратила к ним теплую, охватывающую их всех улыбку.

Картрайт поспешил вскочить. Томас последовал его примеру с некоторым опозданием.

— О, пожалуйста, милорды, не надо из-за меня никаких церемоний.

Второй лакей почтительно последовал за ней к столу, чтобы усадить ее на пустое место рядом с Картрайтом.

— Я не думал, что вы сегодня присоединитесь к нам за ужином, — сказал Томас, гадая о том, как бы все отнеслись к его настоятельному предложению поменяться местами с Картрайтом, чтобы она оказалась сидящей рядом с ним.

После того как Амелия села, он и Картрайт снова заняли свои места.

— Как я уже сказала вам нынче утром, я чувствую себя отлично. Если бы вы не были так упрямы, я бы уже вчера встала с постели.

Она одарила Томаса игривым взглядом, чего никогда не позволяла себе прежде.

— Я чувствую огромное облегчении, видя, что вы выглядите так прекрасно, — сказала Камилла с улыбкой.

Амелия улыбнулась в ответ, но не такой улыбкой, какую приберегла для Томаса. В этой не было и следа гнева или насмешки — только жемчужно-белые зубы по контрасту с сочными розовыми губами, и от этого Томас испытал боль и приятную дрожь в чреслах.

— Я бы сказал, что определить вид леди Амелии как прекрасный — большое преуменьшение. По-моему, леди Амелия выглядит сияющей и ослепительной… Она являет нам картину красоты, здоровья и процветания, — заметил Картрайт.

Томас метнул в друга недовольный взгляд. «Сияющей и ослепительной! Красота, здоровье и процветание…» Господи! Похоже, понадобилось совсем немного времени, чтобы Картрайт почувствовал себя ее единственным благодетелем, защитником и обожателем.

Эта мысль вызвала у Томаса яростное неприятие.

Амелия издала звук, похожий на угасающий искренний смех.

— Право, лорд Алекс, вы приписываете мне гораздо больше достоинств, чем я заслуживаю.

Взгляд Томаса метнулся к ней. Господи! Неужели она и впрямь стала жертвой этой чепухи?

— А ты, не думаешь, что немного перестарался? — сказал Томас, будучи не в силах удержаться от сарказма.

— Я всего лишь второй сын в семье и потому лишен навыков хитроумия и изысканности, — рассмеялся Картрайт.

Амелия опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Лорд Алекс был остроумен и очарователен свыше всяких похвал. С другой стороны, Томас вовсе не казался довольным. Но сейчас он по крайней мере не хмурился. Однако на его лице застыла маска, не способная никого ввести в заблуждение: любая улыбка или нечто, похожее на нее, могли обречь весельчака на быструю и жестокую смерть.

Если Амелия могла бы претендовать на близкое знакомство с ним, она сказала бы, что его поведение свидетельствовало о безудержной ревности; Но возможно, у нее было преувеличенное и необоснованное представление о собственном очаровании. У него могли быть совсем другие причины для недовольства. Скажем, он считал ее недостойной своего друга.

Но в таком случае зачем ему понадобилось дремать на стуле у ее постели во время болезни? В своем лихорадочном состоянии она было подумала, что он ей приснился. И все же на следующее утро, проснувшись, она ощутила легкий запах бергамота, витавший в спальне. Значит, это ей не приснилось. И при этом воспоминании что-то внутри у нее растаяло, а ее мнение о нем безвозвратно изменилось. Он вовсе не был таким, как ее отец, если пришел ей на помощь во время болезни.