Любовник на все времена - Линдсей Сара

Дворецкий проводил ее в гостиную, где ее поджидали, как и подозревала Диана, одни лишь Изабелла и Оливия. Они тепло приветствовали гостью.

Как только все расселись, Диана решительно произнесла:

— В самом деле, это очень тесный кружок, но я заранее предупреждаю вас, вряд ли меня можно причислить к числу ваших единомышленниц, тем более если речь пойдет о Генри Уэстоне. Это довольно трудно объяснить.

— А вы расскажите, в чем вы видите трудности, — подключилась Оливия. — Может быть, все не так сложно, как вам думается. Мне кажется, что у всех нас более или менее одинаковая точка зрения на происходящее. Все в этой гостиной желают только добра вам и Хэлу.

Диана покачала головой:

— Я понимаю вашу заботу о брате, но с какой стати вам беспокоиться обо мне?

Изабелла подсела рядом с Дианой:

— Мы же ваши подруги, поэтому вы нам далеко не безразличны.

— Давайте останемся ими после того, как я выйду замуж за сэра Сэмюеля! — не без вызова предложила Диана.

Оливия шумно вздохнула:

— Если вы в самом деле этого хотите, ну что ж, тогда мы поддерживаем ваше намерение. Ни вы, ни Хэл не будете счастливы вместе, если вы любите другого человека. Но видя вас в обществе этих двух мужчин и сравнивая их, мне с трудом верится, что вы любите баронета. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, но мне надо…

Изабелла остановила ее, взяв за руку.

— Вы любите моего брата?

Диана растерялась.

— В любом признании есть что-то освобождающее, облегчающее душу, — подхватила Оливия. — Можете не сомневаться, мы умеем хранить тайну. Клянусь здоровьем и жизнью моих детей, все, что вы скажете, останется между нами.

— Ты такая смелая, Ливви. Если бы не ты, я бы никогда не решилась на подобную клятву. Но так и быть, я тоже поклянусь здоровьем моей дочурки, что ни одно слово не выйдет за пределы этой гостиной.

Подобная решительность, смешанная с откровенностью, ошеломили Диану. Такое единение, такое единомыслие между сестрами Уэстон тронуло Диану до глубины души. Ей вспомнилась погибшая при родах ее маленькая сестричка. Кто знает, сложись все иначе, у нее тоже появилась бы сестра, и они с ней были бы так же близки между собой, как сестры Уэстон.

Когда они переехали к дедушке с бабушкой, мать обещала, что в Лондоне они пробудут долго и постараются отдохнуть как можно веселее. И не обманула: они ходили к Гюнтеру поесть мороженого, в цирк Астли посмотреть на клоунов и смелых наездников. Глядя на цирковых лошадей, Диана едва не заплакала — все это напоминало ей об отце.

Малыш Алекс ничего не понимал и лишь радовался неожиданному празднику. В отличие от него Диана прекрасно понимала причины столь неожиданного веселья. Талия у ее мамы все больше полнела и ширилась, и Диана почти непрерывно с любовью думала о будущей сестричке. Почему это будет сестричка, она не могла объяснить, она просто знала, что скоро у нее появится сестра, и с радостью ожидала счастливого момента.

Внезапный приезд отца разрушил и погубил ее идиллический настрой. Отец так стучал молотком по входной двери, картины на стенах в гостиной так тряслись, что едва не падали вниз. Она и Алекс выбежали на лестничную клетку посмотреть, что будет дальше. Как и в прошлый раз, снизу раздавались возмущенные крики отца и жалобные сетования матери. Все закончилось намного хуже, чем в последний раз, и оказалось намного тяжелее разбитой вазы. И в том и другом случае ничего нельзя поправить. Погибшей сестры нельзя было вернуть, как нельзя было склеить разбитые сердца и воссоздать разрушенную семью.

Диана вздрогнула, ее щеки коснулся шелковый платок. И только тогда она осознала, что плачет, а Изабелла вытирает ей слезы. Как долго она блуждала по лабиринту своих воспоминаний? Она машинально взяла протянутый платок и вытерла им глаза.

— Прошу меня извинить. Я вспомнила кое-что грустное.

— В этом доме не стоит извиняться о пролитых слезах, — успокоила ее Оливия. — Наша матушка плачет из-за любого пустяка. А после того, как родилась Брида, Иззи мало чем отличается от нее.

— Да ведь и ты ничем не лучше, — фыркнула Изабелла.

Если слезы в семье Уэстон давно вошли в привычку, то в семье Мерриуэзер к ним относились совсем иначе. Сдержанность всегда и во всем — таков был принцип ее бабушки, и Диана с младых лет привыкла не выставлять свои чувства напоказ. В искусстве выдержки и напускной холодности она достигла больших успехов. И если бы не Генри… Диана настолько привыкла к внешней невозмутимости, что почти забыла о том, какой непоседой была в детстве.

Все благодаря Генри, мелькнуло в голове Дианы.

Он пробудил в ней былую живость и непосредственность, научил ее плакать, переживать, хотеть, страдать и… любить.

Да, да, любить. Она твердо знала, что любит Генри Уэстона.

Постепенно и незаметно он проник в ее сердце и даже успел так укрепиться в нем, что Диана уже была не в силах избавиться от его присутствия. А даже если бы она могла ценой невероятных усилий вырвать это чувство привязанности, она ни за что не стала бы этого делать. За долгие годы, проведенные под одной крышей с бабушкой, Диана научилась держаться и вести себя, как полагается настоящей леди. Спокойно, серьезно, невозмутимо. Диана привыкла смотреть на себя со стороны, и ей даже нравилось быть такой, однако при всем при этом она не была счастливой. И тут появился Генри, который разрушил ее скорлупу, который своими насмешками, поддразниваниями опять научил ее улыбаться, смеяться, шутить — проще говоря, радоваться жизни.

Благодаря ему она снова стала смелой и решительной. А ведь она с таким трудом заставила себя, ту прежнюю Диану, шумную, смелую, любопытную, у которой фартук никогда не оставался чистым после обеда, которая не боялась скакать на черном папином мерине, стоя ногами на седле. А после того, как однажды она упала и сильно ушиблась, и родители стали ей строго выговаривать, то в ответ она прямо заявила им, что это было самое интересное ее приключение.

Однако та маленькая девочка совсем не знала, что значит полюбить дерзкого, обаятельного, нахального типа. Что ни говори, а Генри стал другим еще более интересным приключением в ее жизни.

— Я люблю его, — прошептала она. Она обхватила себя руками крест-накрест. От вслух произнесенных слов Диане стало жутко и одновременно радостно.

Изабелла и Оливия переглянулись, а затем с искренней заботой уставились на гостью. Лица сестер сияли от удовольствия, и все же Оливия выглядела особенно довольной.

— Иззи, ты должна мне десять соверенов.

Диана невольно нахмурилась:

— Неужели вы заключили пари насчет того, люблю я или нет вашего брата?

— Нет, нет. — Изабелла ласково обняла ее за плечи. — Как можно заниматься подобными глупостями.

— Мы обе нисколько не сомневались, что вы любите Хэла, — горячо под держала сестру Оливия и подсела к Диане с другой стороны. — Мы спорили о другом, о том, знаете вы или нет, что любите Хэла. Теперь, когда вы сами во всем признались, давайте лучше поговорим о тех препятствиях, которые разделяют вас.

— Какие препятствия? Он — это он, Генри Уэстон, а я — это я, разве этого недостаточно?

— Неужели ты думаешь, что о тебе станут думать хуже, если ты выйдешь замуж за Хэла? — вдруг задала вопрос Изабелла.

— Что за вздор?! Мне будут только завидовать. Неужели вы забыли, какой в свете поднялся шум, когда Генри начал за мной ухаживать? Если мы поженимся, легко представить, какой это вызовет интерес, любопытство и зависть!

— Ну что ж, пусть в таком случае злословят и завидуют, сколько им заблагорассудится. — Оливия небрежным взмахом руки словно отмахнулась от предполагаемых сплетен. — Не думаю, чтобы наш Хэл из-за боязни перед светским мнением пренебрег бы своим счастьем. Тем более что мы все, кого это касается напрямую, знаем настоящую подоплеку. Какие еще могут быть препятствия между вами?

Раздался легкий стук в дверь, и в гостиную вошел лорд Данстон с дочерью на руках.

— Мне показалось, тетя Ливви и мисс Мерриуэзер захотят взглянуть на наше сокровище перед тем, как оно ляжет спать.