Шелковый путь «Борисфена» (СИ) - Ромик Ева

То, что в каюте, кроме Нины, присутствовала Мара, гостя нисколько не обеспокоило. В своей обычной манере он попросту указал девушке на дверь.

— Нинушка, хочу с тобой поговорить, — обратился он к Нине по-русски.

— Слушаю вас, Сергей Андреевич, — она поднялась гостю навстречу и сделала Маре знак рукой, чтобы та оставалась на месте. При появлении Сергея неприятный липкий холодок разлился у Нины в груди. Это было что-то новенькое, прежде господин Милорадов никогда не вызывал у нее страха.

* Одумайся, прошу тебя, пока не поздно!

— Что вы желаете этим сказать, друг мой? — Тон, которым был задан этот вопрос не оставлял сомнений: даже в своем простеньком ситцевом платье она не перестала быть графиней.

— Подумай, что ты собираешься сделать! Родине своей изменить!!!

— Бог с вами, Сергей Андреевич! — холодно прервала она его. — Я хочу всего-навсего выйти замуж!

Но он не слушал возражений:

— Любовь нашу, многолетнюю, хочешь предать!

— О чем вы? Право, не понимаю!

— Я ведь только ради тебя и жил все эти годы! Неужто забыла, как в любви мне клялась тогда, в Петербурге? Какие письма писала каждую неделю! — Сергей подошел к ней почти вплотную.

— Да что вы говорите такое! Никогда того не было! — теперь Нина по-настоящему испугалась. Может, у него с головой что-нибудь стряслось от водки? — Письма писала, но вовсе не про любовь! Только из дружеских чувств и по-родственному!

Возражать ему не было никакого смысла. Он слышал только себя.

— Очнись, Нинушка, Христом Богом прошу! Он же не пара тебе, простолюдин, грубиян невоспитанный! — Он схватил ее за плечи и сжал так крепко, что она вскрикнула от боли. — Вернись, пока не поздно! Все прощу, клянусь! Никогда ничем не попрекну!

Мара, единственная надежда Нины в этой ситуации, вдруг сорвалась с места и выскочила из каюты. Нина осталась наедине с невменяемым Милорадовым безо всякой защиты. Теперь она испытывала уже не страх, а самый настоящий ужас. С трудом разжимая непослушные бледные губы, Нина проговорила:

— Вы ошибаетесь, Сергей Андреевич. Не было между нами любви. Да и как могло быть, коль я вашему дяде, супругу моему, в верности клялась? Может, в болезни вам все пригрезилось?

— Как же пригрезилось? А тогда, в Генуе, в трактире? Не ты ль меня обнимала? И потом, когда гостить зазывала, разве не говорила, что тоскуешь? Это не мне привиделось, а тебя околдовал проклятый итальянец! Подумай, Нинушка, как нам хорошо было без него!

— Нет, Сергей Андреевич! Никогда мне не было так хорошо с вами, как с Алессандро. Он моя судьба, а не вы. Так что уж простите за все и ступайте своей дорогой!

— Да чем же я хуже него, Нина!

В это время в дверь каюты громко постучали.

От неожиданности Сергей выпустил ее плечи. Нина сделала шаг в сторону, намереваясь открыть дверь, но у самого порога обернулась:

— А тем, Сережа, что звезды во лбу у тебя нет!

На пороге возвышался фон Моллер, за его плечами маячила Мара.

Церемонно поклонившись Нине Аристарховне, Карл Иванович извинился за столь позднее вторжение, а потом повернулся к Милорадову и сказал:

— Отсылаю письмо Маликову на “Минерву”. Не желаешь ли, Сергей Андреич, приписку от себя сделать?

“Альбатросом” командовал вовсе не Себастьяно Розетти, а Энрико, его сын. Энрико был молод, лет на десять моложе Сандро. Прежде они никогда не встречались, но когда Алессандро представился, молодой капитан улыбнулся:

— Да, синьор Лоренцини, я знаю вас, я был на премьере “Волшебной флейты”, да и от отца своего о вас не раз слышал.

О чем именно слышал, Энрико уточнять не стал.

Он не только согласился быть шафером, но и взял на себя почти все хлопоты. Энрико бывал в Стамбуле не раз, он хорошо знал город и был знаком с настоятелем католического храма, располагавшегося здесь же, неподалеку. Он обещал все устроить.

Единственное, что не получалось, это пересесть на другое судно. Кроме “Борисфена”, из русских кораблей в порту находился только военный корвет.

— Завтра я почти весь день свободен, за погрузкой кофе проследит помощник, а вот послезавтра утром мы уходим в Геную, — сказал Энрико. — Я с удовольствием отвез бы вас в Севастополь, хоть там и не слишком приветствуют иностранные суда, но мы спешим. Дон Гаспаро ждет этого груза. В последнее время дела идут не слишком хорошо, так что любой выигранный день имеет большое значение. Чай, кофе и шоколад приносят сейчас основной доход.

Чай, кофе и шоколад? А ведь раньше Гаспаро считал, что самый выгодный товар — это шелк и бархат! Пожалуй, отец не слишком доверял сыну, если ничего не сказал о своих трудностях, но Энрико об этом не знал и с удовольствием отвечал на вопросы.

— У нас сейчас все очень неустойчиво, слишком шаткие отношения с Наполеоном, никто не знает, не окажемся ли мы завтра втянутыми в войну, потому и торговля идет неровно. И с Россией сейчас все непонятно, новый царь запретил ввоз шелка и бархата. Говорят, будто русские собираются организовать собственное производство шелка. Поэтому в Россию мы сейчас не ходим. Дон Гаспаро не желает новых убытков, ведь он и так пострадал, когда производство в Лионе упало из-за революции!

Энрико говорил с Сандро так, будто тот был в курсе всех проблем торгового дома Лоренцини. А Сандро об этом ни малейшего понятия не имел, он даже не знал, что отец торгует с Россией.

Так вот что делал Милорадов в шелководческом селении! Ему нужны были шелководы! Возможно, и корсиканцев он навербовал именно для этого! Смешной человек. Неужели никто ему не сказал, что тутовый шелкопряд — существо весьма капризное и дает необходимую урожайность только на очень ограниченных территориях? Даже в Италии он не везде одинаково растет. Вряд ли Россия для него подходит больше, иначе итальянские купцы уже давно знали бы об этом.

Уладив все дела, Сандро поспешил на “Борисфен”: ему не терпелось сообщить Нине, что завтра в полдень они предстанут перед священником.

Дверь ее каюты была заперта на задвижку, чего ранее никогда не случалось, но Нина открыла сразу, как только услышала голос жениха.

— Сандро, ради Бога, не трогай его! — начала она свой рассказ. — Мне кажется, он совсем обезумел с тех пор, как облил меня шампанским!

Сандро и не собирался выяснять отношений с Милорадовым. Сергей Андреевич высказал, что хотел? И прекрасно! Сегодня последний день, когда он имеет на это право. Но вот чего Сандро не желал допускать, так это повторения подобной сцены. Поэтому, обнаружив в своей каюте мирно похрапывающего фон Моллера, он без раздумий направился к дамам. Если бы господин консул, как обычно, находился под присмотром своего друга, не было бы никаких проблем, а так…

— Сегодня ночью тебе придется терпеть или меня, или твоего драгоценного родственника, — сказал он Нине. — С такой настойчивостью, как у него, он вряд ли ограничится одной попыткой.

Она предпочла Алессандро, в чем он, в общем-то, и не сомневался.

Сандро пожелал Нине доброй ночи, задул свечу и пододвинул спящую Мару к стенке. Улегшись рядом с дочерью, он мысленно произнес молитву и закрыл глаза. Конечно, Мара спит так, что у нее над ухом можно стрелять из пушки, но лучше об этом не думать…

Как приятно проснуться от поцелуя. И голос Нины на рассвете звучит прекраснее всякой музыки.

Смешно, но утро перед венчанием началось с дифирамба фон Моллеру:

— Я так рада, что Карл Иванович согласился быть нашим свидетелем! Он такой милый! Вчера сразу же примчался меня спасать! Такой красавец! Он мне нравится и Маре тоже.

— Это только потому, что вы не видели, каким неотразимым он бывает после полуночи.

Сандро не испытывал ревности к фон Моллеру. Помощник капитана, бесспорно, обаятелен, но абсолютно предсказуем, а значит, не представляет никакой угрозы. Милорадов куда опаснее, этот способен на неординарные поступки и к тому же дьявольски целеустремлен. Похоже, он считал Нину своей собственностью и теперь не намерен уступать. С ним всегда нужно быть начеку. Тем более, что с головой у него явно не в порядке. Измена родине! Нелепейшее обвинение в адрес женщины. Она что, дипломатический агент?