Каждый его поцелуй - Гурк Лаура Ли

В залитой лунным светом гостиной он отыскал масляную лампу, спички и отправился в музыкальную комнату, пройдя через три широкие арки. Дилан налил себе бокал кларета, открыл французскую дверь в сад, чтобы впустить прохладный воздух, и сел на обитую бархатом скамью у рояля, поместив лампу в держатель справа от пюпитра. Фелпс уже успел положить стопку разлинованной бумаги, письменные принадлежности и ноты Дилана на рояль, чтобы он мог начать работать в любое время. Дилан не стал поднимать крышку рояля, чтобы музыка звучала тише.

Лондонский рояль ему нравился больше, он звучал лучше. Жаль, нельзя погрузить его в дорожную карету и привезти в Девоншир. Хотя местный инструмент был почти так же хорош. Когда Дилан провёл пальцами по клавишам, то обнаружил, что миссис Холлингс последовала его инструкциям. Рояль был идеально настроен.

В течение десяти минут он играл гаммы, затем сделал глоток вина и принялся изучать свои записи.

Дилан остановился на середине второй части симфонии. Пробежав взглядом по своим заметкам на полях, он вспомнил почему. Дилан оказался в тупике. Аккорды, которые он с трудом подобрал для вступления, не подходили для во второй медленной, лирической части. Дилан не до конца понимал, в чём причина. Он попробовал сыграть несколько различных вариаций, но ни одна из них его не устроила, именно в этом и заключалась проблема. Он больше не понимал, что сработает, а что нет, в результате не чувствовал удовлетворения от уже написанного и не мог двигаться дальше. И поэтому всё топтался на месте.

Дилан перестал играть. Он потёр рукой глаза и раздражённо заскрежетал зубами.

– Идёт с трудом?

Дилан поднял голову при звуке мягкого голоса Грейс. Она стояла в ночной рубашке под средней аркой, ведущей в гостиную, в руке держала лампу, её волосы были зачёсаны назад и заплетены в тяжёлую косу, которая свисала с плеча, из-под простого подола ночной рубашки выглядывали босые ноги. У неё были очень красивые ножки.

Он глубоко вздохнул и посмотрел ей в глаза.

– Я тебя разбудил?

Она кивнула, зевнув.

– Мне жаль. Я думал, что в спальнях не слышно музыку.

– Я приоткрыла окно, чтобы подышать морским воздухом, и услышала тебя. – Грейс оглядела бледно-голубые стены, кремово-белые колонны, лепнину и массивную, непритязательную мебель. – Здесь довольно мило.

– Как тебе твоя спальня?

– Симпатичная. Обои ивового цвета и мягкий коврик. Мне нравится. Мне вообще нравится твой дом, Дилан. – Она обошла рояль, словно собираясь встать за спиной Дилана и посмотреть на ноты, но остановилась и взглянула на него. – Можно мне посмотреть, или ты никому не позволяешь этого делать?

Дилан великодушно указал на ноты на пюпитре.

– Только не критикуй, – усмехнувшись, предупредил он. – Ненавижу критику.

– Не буду, – с серьёзным видом пообещала она, подошла к нему сзади и заглянула через плечо. Грейс вставила лампу в держатель с левой стороны пюпитра и наклонилась вперёд. Положив правую руку на клавиши, она смущённо исполнила несколько нот. – Несмотря на то, что я плохо играю, думаю, что произведение прекрасно.

– Спасибо. – Дилан посмотрел на неё и недовольно нахмурился. – Но всё не то.

– Не то? Но звучит великолепно.

– Что-то не так. Не могу объяснить. – Он с тяжёлым вздохом обхватил ладонями голову и закрыл глаза. – Звучит не так.

Грейс положила руку ему на плечо.

– Возможно, тебе следует сделать паузу в работе и немного расслабиться. – Она наклонилась ближе к его уху. – Листу это всегда помогало.

Грейс рассмеялась и попыталась отойти, но Дилан схватил её за талию и притянул обратно.

– О, нет, – сказал он, – тебе это с рук не сойдёт. Откуда ты знаешь, что помогало Листу?

– Я просто тебя дразню, – весело ответила она, хватая его за запястья и пытаясь оттолкнуть его руки. – Я всего лишь дразнила, клянусь.

Он отпустил её, и она отошла.

– Я иду на кухню, чтобы приготовить себе чашечку чая.

– Ты не обязана сама этим заниматься. Вызови горничную.

– В такой час? Ради чая? – Она покачала головой. – Горничные очень много работают и нуждаются в отдыхе. Я заварю чай сама. Не хочешь присоединиться?

Он вздрогнул.

– Ненавижу чай, – сообщил Дилан и поднял свой бокал. – Кроме того, у меня есть кларет. Тем не менее, я думаю, что воспользуюсь паузой, которую ты предложила.

– Ты не любишь чай? – Когда он встал, она озадаченно на него посмотрела. – Как можно не любить чай? Его все любят.

– Я не люблю.

Дилан последовал за ней на кухню. Пока Грейс искала в запасах миссис Блейк чай, он растопил котёл и поставил на плиту чайник.

– Не хочешь чего-нибудь съесть? – донёсся голос Грейс из кладовой. Улыбаясь, она появилась в дверях с банкой чая. – Я нашла песочное печенье.

– Неси.

Грейс рассмеялась.

– Мне почему-то показалось, что ты заинтересуешься.

Она достала из кладовой банку печенья и поставила её на стол в центре кухни. Пока Грейс готовила чай, Дилан уплетал печенье и наблюдал за ней.

– Ты ничего не кладешь в чай, – заметил он, когда она подняла чашку и подула на дымящийся напиток.

– Я привыкла, и потом... – Она замолчала и отвела взгляд с лёгким смешком, как будто ей стало неловко. – Прошло так много времени с тех пор, как я добавляла в чай молоко и сахар, что не могу припомнить вкус.

Дилан понял, что она имела в виду и почему смутилась. Он не особо задумывался о том, в какой нужде жила Грейс, в каком отчаянии пребывала, а если и задумывался, то не о том, как это на неё повлияло. Дилан разозлился на себя, и ему стало немного стыдно.

– Почему бы нам не спуститься и не посидеть в саду? – предложил он, поднимая свой бокал с вином и указывая на дверь.

– Прямо сейчас?

– Почему бы нет? Лучше всего проводить время у моря ночью, к тому же, тебе нравятся сады, особенно розарий. Давай посидим в ротонде. Если мне не изменяет память, там есть стулья.

– Есть. Я заметила их, когда мы проходили мимо ротонды сегодня днём.

Они вышли из дома через французскую дверь музыкальной комнаты, и в лунном свете направились вниз по извилистым каменным ступеням сада к куполообразному строению, где внутри стоял стол, а вокруг – четыре железных стула, выкрашенных в белый цвет.

Грейс не стала садиться. Она сделала глоток чая, поставила чашку с блюдцем на стол и подошла к краю ротонды, откуда тропинка продолжала спускаться по склону меж деревьев и садов к утёсу. Грейс устремила взгляд на мерцающие, залитые лунным светом волны вдалеке.

– Мне всегда этого не хватало, – пробормотала она. – Лондон, Париж, Флоренция, Вена – куда бы я ни приезжала, я всегда скучала по морю.

Он подошёл и встал у неё за спиной.

– Грейс, ты когда-нибудь расскажешь мне, почему продавала апельсины и жила на чердаке в Бермондси?

– Когда муж умер, у меня не осталось денег, – после недолгой паузы ответила она.

– Но ты же из дворянской семьи. Я сразу это понял по твоей манере говорить, по тому, как ты двигаешься, будто ты провела добрую часть своей жизни, нося книги на голове и практикуясь в реверансах. В тебе чувствуется некая... изысканность. Ты получила благородное воспитание.

– Так и есть.

– Тогда почему ты не вернулась в Корнуолл после смерти мужа? Почему не отправилась домой?

Молчание затянулось на несколько минут. В тот момент, когда Дилан решил, что Грейс не собирается отвечать, она проговорила:

– Я отправилась. Но это оказалось ошибкой. Больше я не могу вернуться домой.

Грейс посмотрела на него, на её освещённом луной лице отразилась боль, которую он воспринял, как свою. Дилан вспомнил, как неделю назад вёз Изабель домой в карете. Его охватили уже знакомые ему беспомощность и возмущение. Вот уже много лет он не проникался так чужой болью.

– Грейс, – пробормотал он, потянулся к её лицу и провёл пальцами по едва заметной влажной полоске на щеке, которая поблескивала в лунном свете. – Когда я спрашиваю тебя о твоём прошлом, ты всегда расстраиваешься. Боже, милая, что с тобой произошло? Муж причинил тебе боль? – От одного лишь вопроса грудь сдавило ещё сильнее. Но Грейс покачала головой, тогда он снова попытался угадать: – Тогда твоя семья. Что они такого сделали, что ты не можешь об этом говорить?