Роковая дама треф - Арсеньева Елена

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84

Транже не напрасно слыл превеликим жонглером, вольтижером и акробатом – во всяком случае, зрители стонали от восторга, пока он устраивал вокруг себя круговерть из множества как бы самолетающих предметов, совершал прыжки и кульбиты, вертелся мельницей на поднятом довольно высоко канате, а после, заставив себя раскачать, бросился в повешенный перед ним бумажный тамбур – и выскочил оттуда переодетый старухой.

И это еще малая толика была его проделок, которым Ангелина, надо признать, уделила весьма небольшое внимание: осматривалась и оглядывалась, силясь высмотреть Моршана, ибо не сомневалась, что он где-то здесь. И ругала себя, что не воспользовалась мгновением – и не ускользнула раньше, а все еще сидит здесь, как пришитая…

И предчувствия ее не обманули: она увидела-таки Моршана!

Как раз Транже возвестил, что начинает смертельный аттракцион, гвоздь программы: хождение по потолку – и нагнулся, прицепляя к ногам железные крючья, похожие на длинные-предлинные когти.

В это время два высоких человека, доселе помогавшие ему – то канат натягивали, то подавали обручи, сабли, кубы, необходимые для его жонглерского мастерства, то в барабаны били, то выкликали следующий номер, – теперь взяли каждый по охапке готовых к зажжению факелов – при них же имелось и по одному горящему – и двинулись по лестничкам наверх, под самый купол, очевидно, чтобы лучше осветить зрителям это самое предстоящее хождение по потолку. На них Ангелина доселе не обращала никакого внимания, а сейчас, бросив мимолетный взгляд, зажала ладошками рот, чтобы не закричать: прямо к ней шел… Ламираль! Переодетый под циркового служителя, в остроконечном колпаке, меняющем, конечно, его лицо, но отнюдь не до неузнаваемости. Да уж Ангелина всякого из этой троицы где угодно узнала бы… но как не взбрело ей в голову на служителей раньше посмотреть?! Этот – Ламираль; второй, ростом пониже, что поднимается сейчас по противоположной лестничке, – Сен-Венсен. А где же Моршан? На арене никого нет, кроме Транже… И тут же Ангелине показалось, будто она сходит с ума, ибо она узнала в нем Моршана, и сердце ее приостановилось. Ну да, ведь все представление она пялилась куда угодно, только не на арену, не на Транже. «Слона-то я и не приметил», – как сказал бы господин Крылов! Что же, весь вечер дорога к Меркурию была вовсе свободна, а она, Ангелина, повинуясь собственной глупости, держала себя на привязи?

И вот теперь… теперь-то ей не ускользнуть, теперь Ламираль ее как пить дать увидит!

Она заерзала на доске, служившей сиденьем, готовая хоть под эту шаткую лавочку забраться, но не было, не было никакой возможности исчезнуть с глаз Ламираля! Мысленно взмолилась господу, чтобы на миг сделал ее невидимой, как вдруг… вдруг чьи-то руки схватили ее за плечи и так дернули, что Ангелина едва не опрокинулась навзничь, а в следующее мгновение к губам ее прижались чьи-то горячие губы; и хоть Ангелина была ошеломлена почти до потери сознания, все-таки малой оставшейся толики его хватило, чтобы понять: Ламираль прошел мимо «целующейся парочки», не заметив и не узнав Ангелину, а развязный молодчик – кто бы он ни был! – спас если не жизнь ее, то уж репутацию – наверное. В другое время он, несомненно, заслужил бы хорошей пощечины, но сейчас Ангелина, одним рывком высвободившись из наглых рук, обернулась и в негодовании только закипела:

– Ты смеешь?.. – и осеклась, уставившись в узкие, вприщур, серо-стальные глаза, глядевшие на нее без улыбки, сурово, точно приказывая что-то… в незабываемые глаза, хоть видела она их в жизни всего только дважды, сначала на волжском берегу, а потом в закутках дома мадам Жизель… в глаза ремесленника, с которым предавалась страсти, в глаза «водяного», с которым занималась тем же самым, – глаза Никиты Аргамакова, ибо рядом с нею сидел не кто иной, как он.

Опять он!

– Быстро! – шепнул Никита. Он стиснул ее руки до боли, словно знал, что вырывает Ангелину из остолбенения, даже из обморока. – Беги за ним! Смотри, что будет делать! Только тихо! Только тихо, ради Христа!

И он так пихнул ее в бок, что Ангелина едва не слетела с лавки, однако удержалась и послушно ринулась вверх, в темноту, вслед за Ламиралем, который якобы шел наверх, чтобы освещать потолок, а сам куда-то сгинул.

Потрясение, испытанное при виде Никиты, было слишком велико, почти непереносимо, однако в его голосе звучала такая тревога, команда его была такой властной, непререкаемой, неожиданно отрезвляющей, что изумление Ангелины отступило, как бы притупилось до лучших времен, когда настанет время этому изумлению предаваться; а сейчас было не до него: сейчас надо было искать Ламираля. Поначалу представлялось, что он вышел на круговую галерейку, однако, казалось, Никита обладал властью не только направить тело Ангелины в погоню, но и придать нужное направление ее мыслям, ибо Ангелина, углядев какую-то щель сбоку, а сквозь нее – зыбкое свечение, тотчас догадалась, что там – свет факела. Она замедлила бег, затаила стук сердца и не вломилась, а неслышно проскользнула на деревянный щелястый настил, заменяющий крышу. И сразу увидела своих знакомцев: Ламираль подсвечивал факелом Сен-Венсену, который стоял на коленях возле какого-то сооружения, напоминавшего небольшую пушечку, чей ствол был направлен вниз, прямиком на крышу мастерских, и, хоть пушечка была мала, вид имела самый зловещий. Намерения французов не оставляли никаких сомнений! Ангелина замешкалась: то ли броситься с криком на разбойников, то ли воротиться к Никите, как вдруг в очередной раз остолбенела на миг, услышав его истошный вопль, исполненный возмущения, вернее, какой-то детской обиды:

– Надули! Надули, басурманы! Так он же крючьями за крючья цепляется – вы только поглядите! А врал: ходить, мол, буду по потолку. Голыми, мол, ногами! Этак-то и я могу по потолку ходить! На крючках-то!

– И я! И я могу! – подхватил чей-то бас, а к нему присоединился уже целый хор возмущенных воплей:

– Надул, французишка проклятый! Надул, как пить дать! А деньги плачены!

– Держи его! Пускай деньги ворочает! – перекрыл все голоса новый крик Никиты, а вслед за тем в балагане поднялась такая буча, что Ламираль и Сен-Венсен замерли возле своего оружия, не зная, то ли кидаться на выручку Моршана-Транже (а в том, что ему требуется немалая подмога, можно было не сомневаться!), то ли самим бежать, то ли продолжать свое таинственное дело.

Впрочем, они недолго пребывали в задумчивости: за забором мастерских замелькали огоньки, послышался топот, оклики. Ангелине показалось, что она узнала голоса Меркурия и Дружинина. Там проснулись, там поднялась тревога, и любое враждебное действие не осталось бы незамеченным! Надо думать, затем и учинил Никита такой шум в балагане. Вдобавок запели, заходили ходуном щелястые доски, и рядом с Ангелиной откуда ни возьмись появилась высокая фигура мастерового с растрепанными светлыми волосами. Одним прыжком («Точно в воду!» – подумалось Ангелине) он бросился на пушку и стоявших рядом французов, растолкал их, выхватив при этом факел у Ламираля, – так что осветилось дерзкое, худощавое, светлоглазое лицо «мастерового». И тут раздался яростный крик Сен-Венсена:

– C’est toi? Oh, mon nez! [71]

Сердце Ангелины заколотилось так, что дыхание перехватило. Выходит, Никита и был тот русский, что так крепко приложил Сен-Венсена по носу, убегая из дома мадам Жизель. Да, никаких сомнений, значит, все-таки с Никитой предавалась она любви, сердце ее не обмануло!

Счастье от этой мысли было таким опаляющим, что Ангелина, будто во сне, будто за чем-то нереальным, наблюдала, как Никита, злорадно хмыкнув: «А, признал! Ну, так получи вдругорядь, горячо испеку, а за вкус не берусь!» – приложил Сен-Венсена кулаком в нос, отчего тот опрокинулся навзничь. Никита мощным рывком своротил с места пушечку – или что там за оружие было у французов, а потом, оттолкнув их, опамятовавшихся да бросившихся на него, двумя руками враз, кинулся к Ангелине и потащил ее за собою на галерейку. Плохо сбитые ступеньки прыгали под их ногами, как клавиши, но все же Ангелина с Никитою успели опередить своих преследователей и прежде их оказались на земле, после чего Никита засвистел, замахал руками – и из ворот мастерских выбежали несколько темных фигур.