В тебе моя жизнь... - Струк Марина

— Только три дня? — заметно огорчилась Марина.

— Зато впереди нас ждет целая жизнь, — поднес ее руку к губам Сергей. — Ну, правда, с небольшим промежутком в год, что для меня равнозначен вечности. Милая, поверь мне, я бы остался с тобой навсегда, но не могу — долг офицера. Я и так уже презрел слово чести, данное моему командиру. Мне придется ехать после днем и ночью без остановок, чтобы успеть в полк к сроку.

— Возьми меня с собой, — вдруг попросила Марина.

— Мой Бог, я бы с радостью, но выдержишь ли ты такую скачку? Ага, вижу по глазам, хочешь сказать, что выдержишь. Но нет, милая, вынужден тебе отказать в этом. Давай придем к соглашению — сначала я пообвыкнусь на новом месте, затем мы найдем способ поставить в известность наши семьи о нашем браке и только тогда обдумаем возможность твоего приезда ко мне.

Марине пришлось смириться с его решением. Конечно, это было намного разумнее, чем ее мысль ехать с ним в неизвестность да еще в Кавказский край.

Кавказ… Маринино сердце сжалось, едва она вспомнила о назначении Сергея. Что его ждет там? Спокойно ли там, как заверяет ее Арсеньев, или нет? Что, если…? Нет, встряхнула головой Марина, она не будет думать об этом. Только не сейчас, в день ее венчания.

В конце свадебного обеда Жюли подала Марине знак, что им пора покинуть присутствующих, а ей самой пора готовиться к первой ночи с супругом. Сердце девушки испуганно сжалось — как-то за всеми перипетиями этого дня она совсем забыла, что ждет ее ночью, и сейчас ей стало не по себе.

— Ступай, — нежно прикоснулся губами к ее ладони муж. — Я скоро буду.

— Не перебери лишку тут без меня, — улыбнулась Марина, стараясь не показывать своего невольного страха перед неизвестностью.

— Какая строгая у меня жена, — рассмеялся Загорский, с явным сожалением отпуская Марину от себя. — Обещаю, я буду трезв, как никогда.

Деревянный флигель находился примерно в полсотни саженей от дома, не больше. Он был построен специально для размещения в нем подросшего отпрыска, самого старшего в семействе, который имел желание пожить отдельно от родителей. В нем было несколько комнат: небольшой салон, затем кабинет и спальня, маленькая комнатка для обслуги. В некоторых случаях там размещали гостей, которым не хватило спален в основном доме.

— Думаю, вам будет комфортно в нем, — щебетала Жюли, провожая подругу к месту их проживания с мужем на ближайшие несколько дней. — Мы его хорошенько проветрили вчера, убрали и переменили постель. Есть запас свечей. Мы еще приготовили вам вино и фрукты, увидишь, когда придем.

— Постой, — вдруг остановилась Марина и повернулась к подруге. — Вчера? Вы приготовили флигель вчера? Получается, ты знала обо всем еще вчера. Знала и не сказала мне.

— Не сердись на меня, ma cherie ami, — коснулась ее руки Юленька. — Я опасалась твоей реакции на все это, ты так непредсказуема. Твое сердце бы обрадовалось и запело, а разум да чувство долга приказали бы срочно мчаться прочь из Киреевки от своих желаний, n'est-ce-pas [55]? Разве ты не счастлива теперь, когда ты супруга того, о ком столь долго мечтала?

— Я счастлива, — на лицо Марины набежала тень. — Но что скажет маменька? А Анатоль Михайлович? Благо, что мы пока не сообщали о помолвке никому, кроме гостей тогда, на гоне.

— Не думай пока об этом, — Жюли взяла подругу под руку, и они продолжили путь к флигелю. — Вот увидишь, все образуется. Я уверена, что Сергей Кириллович расположит к себе своего деда, а уж потом и твоя маменька примет все, как должно. Ведь князь повыше графа будет.

— Будет тебе, — отмахнулась Марина, в глубине души признавая правоту подруги — ее маменька примет непременно этот брак, если он будет благословлен старым князем. — Лучше скажи мне, что за перемена в тебе по отношению к Сержу? Ты раньше его на дух не переносила, а теперь вон нынче как…

— Все потому, что ты любишь его, а он любит тебя, — сказала Юленька. — Я наблюдала сегодня за обедом, как вы смотрите друг на друга, как нежно касаетесь, когда думаете, что никто не видит вас. Ты так не светилась рядом с графом. Оттого я благодарна Сергею Кирилловичу нынче — за свет твоих глаз, они ведь столько плакали.

Растроганная ее словами Марина сжала ладонь Жюли. Во всем мире не было у нее людей ближе, чем ее подруга и старая няня. Теперь вот еще стал и супруг близким.

— Я люблю тебя, ma cherie ami, — прошептала Марина подруге.

— Я тоже люблю тебя, душенька, — улыбнулась Юленька. — А теперь иди и готовься встретить супруга. И самое главное — не бойся и доверься ему нынче ночью. Иди, дорогая.

Марину убирала к ночи ее старая нянечка. Агнешка ждала ее в спальне флигеля, прогнав присланную Юленькой девку: «Сама, все сама!».

— Вот и дождалась ты своего милого, сердэнько мое, — приговаривала нянечка, помогая Марине снять платье. — Дождалась, моя милочка.

— Как думаешь, Гнеша, не поторопилась я? — обеспокоенно спросила ее Марина. Агнешка замерла с полупрозрачной сорочкой в руках и задумчиво посмотрела на девушку.

— Поторопилась, касатка? Ах, если б разумела я, что за судьбинушка ждет нас с Янеком, разве ж отказалась бы бежать с ним? — нянечка грустно покачала головой. — Ведь когда казали, что Янусика моего забрить управляющий хочет, разве послушалась я милого? Ведь просил ен меня, мол, убежим Гнеша с тобой на край земли, никто нас не отыщет. Испужалась я. Не пошла я за Яном моим. Думала, не посмеет падлюка окаянный из-под венца выдернуть. Посмел, гореть ему в аду огнем адским! Кто разумеет, что было бы, уйди я тогда с Янусиком моим? Пусть один только раз, одну только ночку, но с ним была бы… Не думай, касатка, раз Господь свел вас опять да еще соединил ваши руки, значит, так выше записано, не иначе. А маменька… Ну, покричит маменька, может, выпорет… Но князь-то он же князь! Все образуется, касатка моя, все образуется… Да и какой мужчина, милочка моя! Этот спать ночью не даст, ой не даст.

Сергей пришел в отведенную им спальню, когда Марина уже почти проваливалась в сон — усталость да ранний подъем все-таки взяли свое. Он снял мундир и прошел к ней в одной рубашке, поразив девушку размахом плеч. Он выглядел довольно внушительно, широкоплечий и узкобедрый. Так похожий на античных героев, запечатленных в скульптуре в Павловском парке.

— Ты такой… большой, — смущенно сказала она.

— Поверь, не только в плечах, — со смехом ответил Загорский, чем смутил ее еще больше. Он присел на кровать с ее стороны и нежно привлек ее к себе.

— Ты боишься? — спросил он, глядя Марине в глаза.

— Немного, — призналась она, водя пальчиком по рукаву его батистовой рубашки. Сквозь тонкую ткань она явственно ощущала, насколько твердыми были мускулы его руки.

— Не стоит. Не надо меня бояться. Не скрою, будет больно, как бы аккуратен и нежен я не был. Но зато потом… — он не договорил, склонился над ней и стал целовать ее шею.

— Что потом? — хрипло прошептала Марина. Ей казалось, что она начинает медленно таять от этих нежных прикосновений его губ к ее шее.

— Я покажу тебе рай, — прошептал он в ответ.

И он показал ей.

Правда, не сразу. Сначала, в самый первый раз она почти поняла, о чем он говорил ей, но после его поцелуев и ласк, которые заставили ее потеряться в пространстве и времени, пришедшая резкая и внезапная боль на смену им привела к тому, что Марина не могла сдержать слез.

— Прости меня, — гладил ее по волосам Сергей. — Это всегда бывает в первый раз. Ни одна женщина не минует этого. Эта боль забудется, обещаю.

Зато наутро Загорский действительно показал ей, как прекрасна и сладка бывает любовь между мужчиной и женщиной. Она смущалась после, пряча свое лицо у него на плече, а он смеялся и целовал ей руки:

— Милая моя, милая… Не стоит стыдиться того, что происходит тут, в спальне. Не стоит смущаться: твои стоны — лучшая награда для меня.

Они весь день провели в постели, покидая ее только для того, чтобы принести в спальню поднос с едой, оставленный им под дверью. Они любили друг друга и узнавали друг друга, рассказывая здесь и сейчас то многое, что никогда не открыли бы никому другому.