Когда он был порочным - Куин Джулия

Удивительно, думала Франческа, и как это она совсем не лишилась рассудка, когда губы его коснулись ее губ. Опять Майкл сначала спросил ее позволения. Опять он дал ей возможность ускользнуть заблаговременно, отвергнуть его и сохранить между ними благоразумное расстояние.

Но опять здравый смысл ее оказался в плену тела, дыхание ее участилось, сердце заколотилось как бешеное, и у нее просто недостало сил противостоять легкой дрожи предвкушения, которая объяла ее, едва сильные руки скользнули по ее телу.

— Майкл, — шепнула она, но они оба понимали, что умоляющие нотки в ее голосе отнюдь не означали отказа. Она не просила его остановиться — она просила его продолжать и насытить ее изголодавшееся сердце, как он сделал вчера, напомнить о том прекрасном, ради чего и стоило быть женщиной, и научить ее головокружительному блаженству чувственности.

— М-м… — только и ответил он. Пальцы его проворно расстегнули пуговицы ее платья, и, хотя оно было еще мокрым и возиться с ним было непросто, он сумел снять платье в рекордно короткое время, так что она осталась в одной хлопковой сорочке, которую дождь превратил в почти прозрачное одеяние.

— Ты такая красивая, — прошептал он, не в силах оторвать взгляда от ее грудей, четко обрисовавшихся под влажной тканью. — Я не могу… я не знаю…

Он так больше ничего и не сумел сказать, чем несколько ее озадачил, и она взглянула на его лицо. А ведь это для него были не просто слова, с изумлением поняла она вдруг. Он судорожно сглатывал, и на лице его было выражение, какого она никогда не видала прежде.

— Майкл? — шепотом окликнула она его. Это был вопрос, хотя она и сама толком не понимала, о чем спрашивает.

А он уж тем более не знал, как на такой вопрос ответить. По крайней мере словами. И потому сгреб ее в охапку, и отнес на постель, и, усадив на край матраса, приготовился снять с нее рубашку.

Вот момент, когда можно остановиться, напомнила себе Франческа. Вот сейчас можно положить всему конец. Майкл желал ее, и очень сильно, это она ясно видела. Но он остановится, если она скажет хотя бы слово.

Но она не могла. Какие бы доводы ни приводил ее мозг в пользу благоразумия и сдержанности, губы ее способны были только на одно: тянуться к его губам, моля о поцелуе.

Она желала этого. Она желала его. Хотя и понимала, что это дурно.

Он сделал ее безнравственной теперь ей хотелось наслаждаться своей безнравственностью.

— Нет, — сказала она, и ей самой показалось, что это прозвучало грубо.

Его руки замерли.

— Я сама сниму, — сказала она.

Он поймал ее взгляд, и ей показалось, что вот сейчас она утонет в этих серебристых глубинах. В этих глазах мелькала тысяча вопросов, ни на один из которых она не готова была дать ответ. Но одно она знала твердо, даже если никогда не осмелится облечь свою мысль в слова. Если она сделает это, если пойдет на поводу у желаний своего тела, то она пойдет до конца. Она станет брать, что желает, и красть, что ей нужно, так что к концу дня — если она достаточно придет в себя и положит конец безумию хотя бы к концу дня — на счету ее будет один эротический опыт, одно испепеляющее свидание, в ходе которого командовала она сама.

Он разбудил в ней распутницу, и теперь она желала отомстить.

Рука ее легла на его грудь, и она толкнула его на постель. Он сидел и смотрел на нее сверкающими глазами, чуть приоткрыв рот, и, очевидно, глазам своим не верил.

Она отступила на шаг, наклонилась, взялась за подол сорочки и шепотом спросила:

— Ты хочешь, чтобы я ее сняла? Он кивнул.

— Тогда скажи, — потребовала она. Ей хотелось знать, окончательно он потерял дар речи или нет. И еще, способна ли она довести его до безумия, сделать рабом своих желаний так, как он вчера подчинил себе ее.

—Да, — выдохнул он. Слово это прозвучало хрипло и прерывисто.

Франческа отнюдь не была невинной девицей: она была два года замужем за мужчиной, который был молод, энергичен и полон здоровых желаний и который научил ее давать выход и ее собственным желаниям. Она умела держаться бесстыдно и знала, что это может подстегнуть ее собственную чувственность, но в ее прошлой жизни не было ничего, что могло бы подготовить ее к этому моменту, насыщенному, как электричеством, порочным восторгом, когда она стала раздеваться для Майкла.

Или к тому жару, который объял все ее существо, когда она подняла глаза на Майкла и увидела, как он смотрит на нее.

Она ощутила свою власть.

И власть эта ей понравилась.

С нарочитой медлительностью она стала поднимать подол рубашки, сначала до колен, а затем обнажая понемногу бедра.

— Так достаточно? — насмешливо спросила она со знойной полуулыбкой.

Он затряс головой, мол, нет, и потребовал:

— Еще.

Потребовал? Это ей не понравилось. И она прошептала:

— Попроси.

— Еще, — сказал он гораздо смиреннее.

Она одобрительно кивнула, но когда средоточие ее женственности должно было открыться его взорам, повернулась спиной и только тогда стянула через голову рубашку.

Она слышала, как он тяжело и часто дышит, слышала совершенно отчетливо, и почти чувствовала жар этого дыхания на своей спине. Но все не поворачивалась. Вместо того она издала ленивый, соблазнительный стон и провела руками по бокам снизу вверх — по бедрам, ягодицам и потом к груди. И хотя знала, что он не может этого видеть, сжала грудь ладонями.

Он поймет, что она делает.

И это доведет его до исступления.

Она услышала за спиной шорох, шуршание, затем скрип деревянной рамы кровати и резко скомандовала: — Не двигайся!

— Франческа! — простонал он, и голос его прозвучал много ближе. Должно быть, он сел на постели и вот-вот готов был схватить ее.

— Ляг, — сказала она грозно.

— Франческа, — снова позвал он ее, и в голосе его было нечто напоминающее отчаяние.

Это заставило ее улыбнуться.

— Ляг, — повторила она, все так же не оборачиваясь. Она слышала, как он тяжело дышит, и знала, что он не двинулся с места и не может решить, как ему поступить.

— Ляг, — сказала она в последний раз. — Если хочешь получить меня.

Мгновение продолжалась тишина, затем она услышала, как он укладывается на постели. Но она слышала и его дыхание, которое стало теперь прерывистым.

— Вот так-то, — прошептала она.

Она подразнила его еще чуть-чуть, гладя свою кожу ладонями, проводя по ней кончиками ногтей, отчего сразу бежали мурашки. И застонала.

— Франческа, — прошептал он.

Руки ее скользнули к животу, еще ниже — не так глубоко, чтобы коснуться собственной плоти, не настолько она еще была безнравственна, чтобы отважиться на подобное, — но так, чтобы прикрыть ладонями холмик, и пускай он теряется в догадках, что же именно делают сейчас ее пальцы.

— О-о! — простонала она снова.

Он издал какой-то звук, горловой, дикарский, совершенно нечленораздельный. Он был почти на грани, и вряд ли удастся подразнить его дольше.

Она взглянула на него, провела языком по губам и сказала:

— Следовало бы тебе это снять. — Она бросила значительный взгляд на его бедра, еще прикрытые бельем. Он все же разделся не полностью, когда снимал мокрую одежду у камина, и теперь символ его мужественности едва не рвал ткань подштанников. — Так, наверное, очень неудобно, — добавила она с невинным видом.

Он что-то буркнул и буквально сорвал с себя подштанники.

— Вот это да! — вырвалось у Франчески. Хотя она заготовила эту реплику, намереваясь подразнить его, но вышло так, что слова полностью соответствовали ее чувствам. Он был огромный и могучий, и она поняла, что играет в опасную игру, подталкивая его к самому краю.

Но она не могла остановиться. Она упивалась своей властью над ним.

— Очень мило, — промурлыкала она, оглядывая его с головы до ног и позволяя глазу задержаться на символе его мужественности.

— Фрэнни, — сказал он, — довольно.

— Отвечай мне, Майкл, — сказала она властно. — Если ты хочешь меня, то ты меня получишь. Но командовать буду я.