Не соблазняй повесу - Джеффрис Сабрина

Он положил на ее руку свою.

– Но с тебя уже достаточно приключений, не так ли?

– Прикуси язык! Вряд ли найдется такой, кому их достаточно.

Лукас покачал головой:

– Должен сказать тебе, дорогая, ты не похожа ни на одну из женщин, которых я когда-либо знал, будь то англичанки или иной национальности.

– Надеюсь, что это комплимент, майор.

– Совершенно верно. Ты здорово провела тех шотландцев, когда передавала мне кинжал, а потом отвлекла их, да и потом вела себя отменно. Хотел бы я, чтобы у меня в подчинении было больше таких находчивых солдат.

– Выходит, я не слишком похожа на твою матушку?

– Дорогая, если бы моя мать была схвачена шотландскими разбойниками, она тут же свалилась бы в обморок. Или предложила бы разбойникам потребовать огромный выкуп с условием, чтобы и ей досталась из него некая толика. – Лукас погладил ее руку. – Поверь мне, ты ничуть не похожа на мою мать.

Довольно долго после этого они шли молча. Потом Амелия сжала руку Лукаса:

– Ты о ней не тоскуешь?

– Бывает иногда, – помолчав, ответил Лукас. – У нее была привычка напевать, когда она что-нибудь готовила. Кухаркой она была никудышней, но ее пение... – Он вздохнул. – Голос у нее был соловьиный. Даже маисовая каша с комковатой подливкой сходила за недурное блюдо, если я его ел, слушая мамины песни.

– Мой отец тоже напевает, – сказала Амелия. – Только он не может верно воспроизвести ни одну мелодию, так что его пение больше похоже на кошачье мурлыканье.

– Мой отец обычно насвистывал.

Всю оставшуюся часть пути до города они проговорили о своих родных. К удивлению Лукаса, рассказывая о родителях, он почувствовал, что тяжесть, которая лежала у него на душе три года, уменьшилась. Более того, ему стало проще воздерживаться от замечаний по поводу того, что говорила Амелия о Долли.

Когда наконец они добрались до маленькой сонной Гретны, почти все огни в городе уже погасли. Несмотря на поздний час, Лукас направился в ту же гостиницу, из которой они уезжали, чтобы немедленно объясниться с хозяином насчет его «форейтора».

Хозяин клялся и божился, что не имеет к разбою никакого отношения, твердил, что форейтор Джейми нанялся к нему на работу всего неделю назад. Лукас очень хотел стукнуть хозяина головой о стену и выбить из него правду, как вдруг за спиной у него послышался знакомый голос:

– Что за чертовщина здесь происходит? Мы с женой пытаемся... Уинтер? Это вы?

Лукас обернулся и увидел, что по лестнице спускается его кузен. Он глядел на Кирквуда в полном недоумении, пока не вспомнил, что тот говорил ему о своем намерении бежать с мисс Линли. Очевидно, он в этом преуспел.

Кирквуд ошарашенно переводил глаза с Лукаса на Амелию.

– Ради Бога, что с вами стряслось? – возопил он, потом, распахнув дверь гостиницы, оглядел пустой двор, и его изумление превратилось в негодование. – И что вы, черт возьми, сделали с моей злополучной каретой?

Глава 24

Вскоре выяснилось, что «злополучная карета» лорда Кирквуда находится в Карлайле, во дворе той самой гостиницы, в какую велел ее отправить Шотландский мститель. В ней остались нетронутыми все вещи Амелии и Лукаса, но мамелюкская его сабля была использована, чтобы приколоть к задней стенке кареты послание:

Передайте лорду Дунканнону, что ему не уйти от Шотландского мстителя. Однажды я приду к нему получить долг, и тогда он пожалеет о том дне, когда отказался вернуть принадлежащее мне по праву.

Юный Джейми исчез бесследно; Мститель, очевидно, велел ему так поступить после того, как тот доставит его записку в Карлайл. Лукас и лорд Кирквуд провели целый день в объяснениях с местными властями по обе стороны границы, и затем две супружеские четы уехали в Лондон в карете Кирквуда.

Поначалу возможность устроиться в карете казалась Лукасу и Амелии истинным благодеянием, но довольно скоро это обернулось настоящим бедствием. Неумолчная болтовня Сары погрузила Лукаса в мрачное молчание, а попытки Амелии перевести разговор на что-то, помимо драгоценностей, которые намеревалась во множестве приобрести Сара, потерпели крах.

К концу первого дня пути даже лорд Кирквуд начал проявлять признаки раздражения, и Амелия не знала, то ли жалеть его, то ли осуждать. Он вроде бы должен был сознавать, на что идет, вступая ради денег в брак с Дурочкой Сарой. Амелия считала его самого виновным в том, что он выбрал себе в жены такую пустышку.

Но если дни, проводимые в карете, и казались Амелии досадными, то ночи в придорожных гостиницах были чудесными. Они путешествовали не спеша, как истинно цивилизованные люди. Каждый вечер после ужина с Кирквудом и Сарой они старались скорее уединиться в своем номере и в своей постели. Как бы по молчаливому уговору они не говорили о Долли, о Фрайерах, да и вообще разговаривали немного.

Они общались посредством собственных тел, и тела обоих оказались поразительно разговорчивыми. Амелия и вообразить не могла, что мужчина может доставлять женщине наслаждение столь многими способами, не знала она и того, сколько тайн может узнать женщина отеле мужчины. Она старалась не думать о том, что в ласках Лукаса порой прорывается нечто вроде отчаяния, нечто похожее на безысходность. Она понимала, что ситуация с ее мачехой беспокоит его, но ведь в скором времени Уинтер убедится в невиновности Долли. И тогда тучи над их головами рассеются.

И все-таки в последнюю ночь, проведенную в дороге, они не смогли уклониться от разговора на эту тему. Они лежали в изнеможении, тела их переплелись, но Лукас смотрел куда-то в пространство отрешенным взглядом, который появлялся у него все чаще. Амелия скользнула губами по его обнаженной груди, Лукас ответил улыбкой, но Амелия почувствовала, что он в напряжении, когда он взял ее левую руку и потрогал свое кольцо, надетое ей на палец во время венчания.

– В городе я куплю тебе настоящее обручальное кольцо.

– Спасибо, но я предпочла бы носить это.

– Оно принадлежало моему отцу. Мать подарила это кольцо ему в первые годы их брака, и он носил его всю жизнь.

Амелия с минуту разглядывала кольцо, думая о том, как преданно относится ее отец к Долли.

– Лукас?

– Да? – Он провел рукой по ее волосам. – Господи, как я люблю твои волосы, дорогая, люблю их шелковистую тяжесть, их запах... Я в жизни не видел таких чудесных волос, как у тебя.

Эти глубоко нежные слова, обычно несвойственные ее неразговорчивому мужу, едва не вывели Амелию из равновесия, но она постаралась сдержать свое волнение и заговорила о том, о чем собиралась сказать:

– Я понимаю, что ты стремишься как можно скорее решить вопрос о Фрайерах. Но обещай мне, что ты обсудишь все с Долли наедине, без участия папы. Я не хочу, чтобы он... Я не думаю, что он...

– Одобрит жену-преступницу?

– Он будет сильно оскорблен твоими бездоказательными обвинениями. Это причинит ему невыносимую боль.

Лукас ответил с тяжелым вздохом:

– Хорошо, я сделаю так, как ты просишь... если смогу. Но ты, в свою очередь, пообещай мне не предупреждать ее о моих намерениях. Я не хочу, чтобы ты предостерегла ее, мне крайне важно увидеть выражение ее лица, когда она в первый раз услышит из моих уст имя Теодора Фрайера. Право же, Амелия, ты должна сделать это для меня.

Она и в самом деле была должна, особенно после того, как он, отбросив на время собственные планы, ради нее женился на ней.