Город грешных желаний - Арсеньева Елена

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75

Широкая улыбка раздвинула губы Григория, и он восторженно воскликнул:

– Да ты наяву еще краше, чем во сне! Но постой, девушка… На тебе же вчера ничегошеньки не было! И где ты взяла это платье?

– В сундуке, – робким кивком указала Троянда, страшно смущаясь недовольства в его взгляде: все-таки она надела чужие вещи без спроса. А может быть, дело в том, что он предпочел бы видеть ее раздетой?.. Она не успела прочесть в его глазах ответ на свой безмолвный вопрос: вперед сунулся юноша, и стоило Троянде услышать его, как она поняла: это и есть Прокопий, и физиономия у него столь же противная, как голос. Надо думать, и натура такова же!

– В сундуке-е? – не то протянул, не то провыл Прокопий с непередаваемо озабоченным выражением. – Откуда ж в твоем сундуке бабья справа?

– Да так, купил! – дернул плечом Григорий, пятерней расчесывая свои буйные кудри, и у Троянды вновь замерло сердце, когда она увидела, как светлые пряди обвиваются меж его длинных пальцев.

– Ку-упил-ил? – вновь взвыл Прокопий. – На что тебе? Аль на маскарад собрался рядиться?

Что-то бухнуло в углу. Троянда поглядела на рыжеволосого курносого великана с яркими детскими глазами и не сразу поняла, что он так смеется. Ага, это и есть Васятка. Ну что ж, по голосу и стать, по стати и голос.

– Какой маскарад? – удивился Григорий – Купил для нашей Дуняшки.

– Да ты спятил? – ахнул Прокопий. – Чтоб моя сестра… этот бесовский наряд… ты в уме?!

– А что такого? – пожал плечами Григорий. – Ну, купил, хотел для забавы подарить.

– Tеперь уж не подаришь! – с явным сожалением проговорил Васятка, и Григорий круто выгнул бровь:

– Это еще почему?

Васятка кивком указал на Троянду, которая стояла ни жива ни мертва:

– Да уж больно твоей русалке это пристало. Видал ли ты бабу, чтоб отдала столь приглядный наряд, к тому же – венецианскую бабу?

– Я не венецианка, – наконец подала голос Троянда, и глаза Григория, неотрывно глядевшие на нее, словно бы вздрогнули.

– Русская?

Она кивнула.

– Как же ты сюда?.. Откуда? – спросил он так взволнованно, с такой теплотой, что у нее невольные слезы навернулись на глаза. – Татаре, турки увели? Продали?

Она кивнула. Почему-то язык не поворачивался рассказывать все сначала. Это же сколько надо сказать! И про Марко, который убил ее мать, и про монастырь, и про Аретино, и… лепестки на траве, и Цецилию, и лунную ночь, и камни, брошенные в ее белое покрывало, и говорящее море… Нет, зачем? Они и не поверят, да и много такого, о чем просто стыдно сказать. Не нужно им знать всего. А что сказать? И тут она вспомнила о Гликерии.

– Продали, да, – кивнула сдержанно, – потом выкупили меня мальтийские рыцари, привезли в Венецию. Здесь я и осталась.

– И чем промышляешь? – подал голос Прокопий. – Мы тебя на берегу нашли. Рыбачка али как?

– Просто… живу, – растерялась Троянда под пристальным, колючим взглядом этих недобрых глаз, лихорадочно вспоминая все, что когда-то рассказывала ей Гликерия: а вдруг начнут выспрашивать, откуда она родом, и все такое.

– С кем? – спросил Прокопий, усмехаясь, и Троянда поняла, что он изо всех сил старается выставить ее в самом неприглядном свете. Что это его так разбирает? Надо осадить этого зарвавшегося юнца! И, думая лишь о том, как поставить на место Прокопия, она выпалила:

– С мужем! – а уж потом, увидев, как вздрогнул Григорий, сообразила, что же наделала…

– С му-жем? – переспросил он с расстановкою. – Вот как? – И отошел, присел на золоченый диванчик, принялся натягивать чулки и ботфорты. Кудри упали ему на лоб, закрыли глаза…

Он больше ничего не говорил, зато Прокопий не унимался, и вопросы его так и вились над Трояндой, будто надоедливые осы, жаля ее своим ехидством и принуждая отмахиваться нелепыми, необдуманными ответами:

– А что ж ты по морю в одной рубахе плавала? Али муж тебя побил да утопить решил? И за что? С полюбовником застиг?

– Он меня не топил! – огрызнулась Троянда. – Его… его вовсе и нет сейчас. Он… он в тюрьме!

– Ишь? – удивился доселе помалкивающий Васятка. – Знать, лихой человек! Тоже нашенский ай тутошний?

– Тутошний, – с удовольствием повторила Троянда незнакомое слово. – Конечно, тутошний.

– А пошто в оковах? – сочувственно спросил Васятка. – Ограбил ай прирезал кого?

– Нет, он… он… – замялась Троянда, – он просто… поссорился с одним знатным человеком, с дожем… да, с дожем, и тот… велел его заточить.

– Ну, храбер бобер! – восхитился Васятка. – Ишь, супротив боярина пойти не заробел! А сам твой-то – он кто? Рыбак? Моряк?

Троянда лихорадочно соображала. Что им сказать? Рыбак? Но она не похожа на рыбачку, руки ее не загрубели от плетения сетей, не изранены острыми плавниками и рыбьей чешуей. Купец? Мрачный лик Марко Орландини возник перед ней, и она мысленно с отвращением от него отмахнулась. Нет, не купец. А кто? Чем еще вообще занимаются люди? В монастыре она мало что узнала, у Аретино бывали все больше художники… О! Как кстати вспомнилось! На свете ведь бывают художники!

– Художник! – выпалила она. – Он художник!

– А, понимаю, – кивнул Прокопий, чьи узкие темные глаза, чудилось, цеплялись за лицо Троянды, не упуская ни одного выражения. – Стало быть, писал он дожеву парсуну [45], да таково намалевал, что боярин в ужасти его в узилище поверг!

Понадобилось некоторое время, прежде чем Троянде удалось проникнуть в смысл непривычных слов, а когда ей это удалось, она очень натурально обиделась за своего несуществующего мужа:

– Вовсе нет! Синьору очень понравился мой портрет, но… но…

«Но – что?» – с ужасом спросила она себя, и тут получила неожиданную подмогу.

– Но и ты ему понравилась, так ведь? – тихо спросил Григорий, и Троянда охотно кивнула, не заботясь, что забирается в новые дебри вранья, и радуясь хотя бы тому, что он вновь смотрит на нее.

– Да, – пробормотал Григорий. – В это я верю.

Троянда затрепетала. Верит, что она понравилась дожу? Почему? Не потому ли, что и ему самому она понравилась?..

– А потом-то что? – перебил сочувственно Васятка. – С тобой-то что потом было? Это от боярина ты в исподнем убегала?

Троянда благодарно улыбнулась ему. Добрый человек Васятка, как все складно у него получилось! Впрочем, радовалась она недолго: в разговор вновь встрял Прокопий:

– Вона как! Ну бабы здесь! Мужик в тюрьме, а она к другому в постель влезла!

– Я никуда не влезала! – закричала Троянда. – Вы меня сами сюда принесли!

– Да мы тебе жизнь спасли, понятно? – с холодным презрением сообщил Прокопий, но почему-то ни малейшей благодарности Троянда не смогла ощутить.

– А я вас об этом не просила! – буркнула она. – И сюда тащить не просила, и его тоже не просила… – Она осеклась, поняв, что ярость, которую в ней почему-то каждым словом, каждым движением – всем видом своим! – вызывал Прокопий, завела ее слишком далеко.

– Не просила, верно, – согласился Григорий. Говорил он негромко, но в голосе его явственно слышалась обида, и Троянда с раскаянием воззрилась на него, да он отвел глаза. – Виноват. Каюсь. Думал… Ну ладно. Бес попутал. Проси чего хошь в отместку.

В отместку?! Троянда растерянно хлопнула ресницами, не очень понимая, о чем это он.

– Для начала платье ей оставь, – добродушно пророкотал Васятка. – Уж больно оно ей к лицу!

– К лицу, что и говорить! – согласился Григорий, сосредоточенно озирая свой стоптанный каблук, словно отыскивая и у него лицо. – Так и быть, бери. Еще чего? Денег?

– Де-нег? – взвился Прокопий. – За что? За что ей наших денег?!

Григорий только глянул – юнец осекся и отшагнул за широкую Васяткину спину.

– Сколько хочешь, ну? – хмуро проговорил Григорий, открывая дверцу в стене и вынимая оттуда деревянный ларчик. – Говори, пока я добрый.

Троянда сделала вид, будто поправляет волосы, а сама неприметно смахнула слезы, предательски набежавшие на глаза. За что, ну за что он с ней так?! Что она ему сделала? Хочет заплатить ей, будто портовой шлюхе. А как она вела себя нынче ночью? В точности как шлюха! Или… или словно была влюблена, смертельно влюблена в того, с кем делила ложе. Но ведь это же не так? Так ведь не может быть?..