Навеки твоя Эмбер. Том 2 - Уинзор Кэтлин

– Я сообщу о больном в приход, и они пришлют вам в помощь сиделку. Чтобы не заразиться, я бы посоветовал вам настой из лавровых листьев или можжевельника в уксусе, пары которого надо вдыхать несколько раз в день. – Он повернулся уходить, Эмбер, не спуская глаз с Брюса, последовала за ним, – И между прочим, мадам, рекомендую спрятать все ценные вещи до прихода сиделки.

– Господи Боже, что за сиделку вы присылаете?

– Приходу не остается ничего другого, как брать любых добровольцев, их и так осталось совсем немного, и хотя некоторые из них честные люди, но, по правде говоря, большинство честностью не отличается. – Теперь они были уже в прихожей, и перед тем, как спуститься по лестнице, доктор добавил: – Если появятся чумные пятна – можете посылать за пономарем, чтобы звонили в колокол. После появления пятен ничто уже не поможет больному. Я зайду завтра. – Пока они разговаривали, раздался похоронный колокол, где-то вдалеке: два высоких удара означали смерть женщины. – Это наказание Господне за грехи ваши. Прощайте, мадам.

Вернувшись, Эмбер сразу же взялась за выполнение указаний: хотя она и устала, но была рада заняться чем-то полезным, это отвлекало ее от тяжелых мыслей; все, что она делала для Брюса, доставляло ей удовольствие.

Она наполнила горячей водой несколько бутылок, завернула их в полотенца и уложила вокруг Брюса, добавив с полдюжины одеял. Брюс протестовал, снова и снова сбрасывал их с себя, но Эмбер каждый раз терпеливо и настойчиво укрывала его, а потом возвращалась к прерванным делам. Пот струился по лицу Брюса ручьями, простыни под ним промокли и пожелтели. Огонь в камине трещал, а Эмбер все подбрасывала угля, в комнате стало настолько жарко, что она скинула с себя нижние юбки, высоко закатала рукава и расстегнула платье. Шелк прилипал к ребрам, на груди и под мышками образовались мокрые пятна. Эмбер убрала волосы с шеи и подколола их наверх, вытерла пот с лица и груди.

Она влила рвотное средство в рот Брюса и, не ожидая, пока оно подействует, поставила клизму. Это была трудная и болезненная процедура, но Эмбер не испытывала ни отвращения, ни щепетильности, она делала то, что было необходимо, не думая ни о чем другом. Потом убрала в комнате, вымыла руки и отправилась в кухню готовить горчичную припарку и питьё из горячего молока, сахара, специй и белого вина.

Брюс не протестовал против припарки, он вроде бы и не знал, что у него опухоль. С чувством облегчения – она боялась сделать ему больно – Эмбер снова занялась питьем.

Она попробовала жидкость на вкус, добавила самую малость миндаля, попробовала еще раз. Довольно вкусно. Она налила питье в поильник и пошла в спальню. В этот момент услышала громкий крик, странный и ужасный вопль, от которого у нее пробежали мурашки по спине. Потом раздался глухой стук и шум падения.

Эмбер поставила поильник на полку и вбежала в спальню. Брюс стоял на корточках на полу, пытаясь подняться: очевидно, он упал с кровати и при этом опрокинул столик.

– Брюс! – закричала Эмбер, но он, казалось, не замечал ее и вообще не осознавал своих действий. Он медленно поднялся на ноги и повернулся, чтобы открыть окно, которое Эмбер оставила полуоткрытым. Она бросилась к Брюсу, схватила с комода тяжелый подсвечник, и, когда он поставил ногу на подоконник, она схватила его за руку и изо всех сил ударила подсвечником по затылку. Она смутно поняла, что внизу на улице были люди, которые с любопытством смотрели на окно, и услышала женский крик.

Брюс начал падать, медленно валясь на бок. Эмбер обняла его, отчаянно стараясь подтолкнуть его к кровати. Но он был слишком тяжел для нее, и, несмотря на все ее усилия, Брюс соскользнул бы на пол. Понимая, что ей никогда не удастся поднять его и положить на высокую кровать, она неожиданно и резко толкнула его, и Брюс упал поперек кровати, а Эмбер споткнулась и упала на него. Потом снова вскочила на ноги, сорвала одеяло и укутала Брюса, потому что тот был обнажен и сильно потел. Рывками, толчками, ругаясь от страха и ярости, она в конце концов уложила его на кровать и сама свалилась рядом на кресло, совершенно измученная неравной борьбой, все ее тело дрожало от напряжения.

Она взглянула на Брюса и увидела струйку темной крови, стекавшей вниз по шее. Тогда Эмбер снова встала на ноги. Ватой, смоченной в холодной воде, она смыла кровь и перевязала рану лоскутом, оторвав его от полотенца.

«Черт подери эту сиделку! – гневно подумала она. – Ну где она? Куда подевалась?»

Эмбер сменила припарку и снова наполнила бутылки горячей водой.

По дороге на кухню она остановилась и глотнула питья. Напиток считался чрезвычайно полезным и укрепляющим, во всяком случае она почувствовала себя лучше. Она вытерла рот тыльной стороной ладони. «Когда же эта лентяйка появится наконец? – подумала она о сиделке. – Может, тогда мне удастся немного поспать. Я умру, если не посплю». Усталость накатывалась на нее волнами, и временами ей казалось, что она не сможет больше сделать ни шагу. Но потом волна исчезала, и хоть усталость не проходила, но возникали силы делать то, что надо было сделать.

Только через несколько минут Брюс пришел в сознание, но после этого стал вести себя еще более беспокойно и агрессивно. Он метался, сбрасывал с себя одеяла, сердито и громко кричал, и, хотя Эмбер не совсем понимала, что он говорит, она догадывалась, что он ругается. Не успела она влить ему в рот и части приготовленного питья, как он размахнулся и швырнул поильник на пол.

Когда он наконец немного успокоился Эмбер взяла перо и бумагу и села писать письмо Нэн. Это было нелегкое дело, ибо она хотела сообщить Нэн правду и в то же время не напугать ее. Эмбер трудилась над письмом не меньше получаса, старательно выводя буквы. Она переписала его несколько раз,, затем сложила и запечатала сургучом. Взяв со стола шиллинг, она подошла к окну, отворила его и стала ждать, не появится ли какой-нибудь мальчишка, который бы за монету отнес письмо на почту. А оплату пересылки возьмут при получении.

Небо стало бледно-голубым, появились одна-две звезды. Улицы были пустынны, но, когда Эмбер высунулась из окна, она увидела мальчика, шагавшего посередине улицы. Проходя мимо ее дома, он зажал нос.

Поглядев вниз, она заметила стражника у ворот своего дома. Он стоял, прислонившись к стене и держа на плече алебарду. Это означало, что на ее дверях нарисован красный крест и что они с Брюсом заперты в доме на сорок дней и ночей или пока оба не умрут. Несколько дней назад это повергло бы Эмбер в ужас, но сейчас она восприняла новость почти равнодушно.

– Стражник! – позвала она тихо.

Тот отошел от стены и поднял на нее глаза.

– Не могли бы вы передать кому-нибудь это письмо, чтобы его отправили по почте? Я дам вам шиллинг.

Он кивнул, Эмбер бросила ему письмо и монету и снова закрыла окошко. Но секунду она простояла у окна, глядя на небо и деревья, как заключенный из-за тюремной решетки. Потом снова накинула на Брюса одеяло.

Сиделка явилась около девяти часов. Эмбер услышала, как кто-то разговаривает со стражником внизу, а затем раздался стук в дверь. Эмбер взяла свечу и впустила сиделку.

– Почему вы так поздно? – требовательно спросила она. – Доктор сказал мне, что пришлет сиделку к полудню.

– Я пришла к вам от моего последнего пациента, мэм, а он долго умирал.

Эмбер побежала наверх по лестнице первая, освещая путь сиделке, но старуха поднималась медленно, тяжело дыша, останавливаясь и хватаясь за колени на каждой ступеньке. На верхней площадке Эмбер обернулась и поглядела вниз на старуху. Такая сиделка едва ли могла ее устроить.

Женщине было лет шестьдесят, она отличалась немалым весом. Лицо круглое и дряблое, но нос – острым крючком, губы тонкие и поджатые. На сиделке был неопрятный желтый парик, надетый криво, и темно-красное бархатное платье, сильно поношенное и в грязных пятнах. Оно обнажало опущенные плечи и слишком туго обтягивало большие отвисшие груди. От женщины исходил неприятный затхлый запах.