Чёрный княжич (СИ) - Бурук Бурк

— Сейчас, я стану вас калечить, — заявил Варнак, — и при том спрашивать. Кто станет отвечать скорее, тому достанется меньше. Уразумели?

Лука хмыкнул — настолько по Темниковски сие прозвучало. «Дожили, — подумал он, — я уже у юнца, своего, можно сказать, воспитанника, манеры перенимаю».

— За что, дядька!? — заныл, меж тем, один из пытуемых — тощий парняга, с лицом опоганенным оспою, — мы не виноватые! Попросту не сдюжили, не удержали воза-то!

Лука, молча, саданул ему ногой по рёбрам, дождался пока тот провоется, да прокашляется, саданул ещё раз. И ещё.

— А зачем говорить-то? — подал голос второй. Такой же рябой и тощий, но постарше, — Зачем говорить, коли ты, всё одно, убьёшь.

— Можа и убью, — пожал плечами Варнак, — а можа помилую: то, как говорить станешь. Да и прибить-то, сам понимаешь, можно по-разному. Одно дело от ножа помереть, скоренько. Миг, и ты уже у святого Петра место за воротами выпрашиваешь. И совсем другое дело помирать долго и больно. А я умею долго, уж ты поверь.

— Верю, — не стал спорить, рябой, — чего уж там, только на рожу твою глянуть, так сразу во все ужасы поверишь. Спрашивай, давай, чего знать хотел.

— А вопрос простой-то, на самом деле. По чьему наущению вы, доходяги криворукие, на княжью семью покуситься удумали?

— Не знаю, — ответил собеседник Луки. И тут же заторопился, углядев как Варнак, к рёбрам его примеряется, — вот те крест, не знаю! Двое ребятишек и Москвы приехали: сказывали, что от самого Ваньки Каина. Просили в заботе подсобить, и уплатили вперед, не чинясь, и не торгуясь.

— Вот прям, вперёд уплатили!? — усомнился Лука, — И хари ваши плутовские их не отпугнули. А ну как вы дёру бы дали, с деньгою не отработанной.

— Да как, сбегишь-то? Коли тута у них человечек остался, дабы присмотреть, чтоб чин чином отслужили. А взгляд у того человечка зело лихой, да недобрый, с таким не забалуешь. Вот, мы и решили с Митяем, — он кивнул в сторону напарника, — опосля работы в бега податься, за Яик — там, чай, не достанут.

— Угу, — кивнул Лука, — кто подсказал, когда княжич до церкви пойдёт? Только не бреши мне, что сами обо всём доведались. У вас на рожах написано, что без указки и порты снять не додумаетесь, так и будете в штаны гадить.

— Так человечек тот, и подсказал. И про возок плану он придумал, — с некоторой обидой в голосе пояснил неудавшийся тать. Видать зацепила его столь низкая оценка умственных способностей.

— Интересный человечек, получается, — прищурился Варнак, — признать его сможешь? Кто таков, знаешь?

— Нет, барин, извиняй тут подсобить не смогу. Он с нами завсегда по ночи встречался, да ещё и в одежды по самые брови укутанный.

— Досадно, — поморщился Лука, — ну, да хоть что-то. Молодец, заслужил себе с приятелем лёгкую дорогу, — похвалил его Варнак, и принялся цепь кистеня с руки разматывать.

Тать заскулил, ногами засучил, отползти, пытаясь, видать много грехов у него за душой накопилось, коли он та на небо не хотел.

— Погоди, дядько! — простонал побитый Митяй, — признал я того лихоимца, как есть признал. Он дурной думал, что укрылся ладно, да токмо голос-то спрятать не догадался. А я сызмальства, в дударях подвизаюсь, по звуку да по голосу, что хошь опознать могу.

Лука почесал в затылке, — Да ты врёшь, поди! Страшно стало вот и выкупаешь шкуру свою, дрянными побасенками.

— Вот те крест, не вру! — осенил себя знамением Митяй, — и признаю, и назову, и в глаза ему при тебе плюну. Только не убивай ладно, побожись, что не убьёшь.

— Ладно, — равнодушно согласился Варнак, — коли всё как ты сказываешь, так жить будете. На каторге, конечно, но будете. Слово даю.

— Гриня это! — зло выкрикнул молодой, — Гайдук Темниковых Гриня, у него ещё зубов не хватает, оттого он шепелявит слегка.

— Ишь ты, — изумился Лука, — а ты не путаешь, точно он?

Митяй яростно закивал.

— Как забавно получается. — рассуждал сам с собой Варнак, привязывая полоняников к деревьям, их же разорванными портками, — Это ж я тому паскуднику зубы, о прошлом годе вышиб, дабы он нос любопытный куда не надо не совал. А он не унялся, выходит. Ну-ну, поглядим — посмотрим. Вы, други мои, не уходите никуда пока что, я до села сбегаю и за вами вернусь, с подводою, — он, с тоской, взглянул на далёкие маковки церкви, — Ну что ты будешь делать, так далеко убёгли, резвые вы не в меру, вот что я вам скажу.

На самом деле, не так уж и резвы были те беглецы, и ежели б не изрядная фора, погоня закончилась бы гораздо раньше. Оно ведь как вышло, по дороге к церкви княжич приотстал слегка, что-то Вострякову доказывая. А Ольга Николаевна с девками вперёд прошла, туда где амбары спуск с храмовой горки ограничивают. И тут Лука углядел как из-за церковной ограды, двое мужичков, сложения субтильного, воз гружённый мешками вытолкнули. Вытолкнули и, разогнав его, вниз направили, в аккурат на бабью стайку. Варнак только крикнуть успел, упреждающе. Но ничего, обошлось вроде. Углядев, что помощь его не потребна, Лука рванул вверх за лиходеями. А тем-то проще — они сразу под горку побежали. Так и умчались далече, покуда он вверх, да вниз аки козлик молодой скакал. А теперь-то что!? Теперь обратно топать приходится. В горку, да под горку, поскольку обходить — ещё дольше выйдет.

Назад Лука вернулся уже под вечер, когда у пленников связанные руки да ноги отнялись, а горло осипло от криков. Пришёл пеший, без обещанной подводы, хмурый и жёсткий на вид.

— Ну что там, — обеспокоился Митяй, — изловили Гриню?

— Нет, — покачал головой Варнак, — убёг паскудник, но ты не отчаивайся, изловим мы того гада.

Сказал, а сам кистень за цепку из рукава потянул. И смотрит так на связанных людишек, нехорошо.

— Эй-эй, дядька, ты чего!? — занервничал старший убивец, — Ты ж нам жизнь обещал!

— Ну, стало быть, ещё один грех на мне будет. Вы, главное, не забудьте, как на небе окажетесь, скажите там, что это Лука вас отправил. Лука Варнак.

И кистенём взмахнул. Два раза.

***

Молока у Ольги Николаевны не хватало. И как ей не хотелось, противу обычая, самой сына выкармливать, но пришлось брать кормилицу. Трудно сказать, что тому виной было. Может её собственное малогрудие, а может изрядный аппетит княжича Дмитрия. Зело прожорлив, оказался младший Темников. Вот прям, в батюшку, в Александра Игоревича. Ох и странные же выверты, порой выдаёт женский разум: Ольга и сама теперь была уверена, что Димкин отец не кто иной, как княжич. Да и почему бы ей не быть уверенной, когда Темников так искренне радовался сыну. Так умилительно, при каждом удобном случае заглядывал в колыбель, всякий раз будто удивляясь. Что и сомнений не оставалось в том, чей это отпрыск.

А вот, на руки, дитёнка взять, княжич боялся. Смешно было видеть, обычно невозмутимого, или, на худой конец, раздражённого Темникова, мнущимся у колыбели. Впрочем, ежели его заставали за таким «неподобающим» занятием, Александр Игоревич делал вид, что тут он оказался случайно, и вобще ему уже пора. Ольгу Николаевну, отчего-то, до невозможности веселила эта неловкость княжича.

Так вот о кормилице, её Лизка в Темниловке сыскала. И так запугала бедную бабу по дороге, что та даже конюху кланяться пыталась. Ольге больших трудов стоило успокоить несчастную. Звали ту тётку Липой, и с собой она принесла полугодовалую девочку, сиречь молочную сестру княжичу. Рыжая, при всём этом, упирала на два обстоятельства. Одно, что Липа вдовая. «У ей муж, о прошлом годе от лихоманки помер, — как доложила шустрая Дашка, — а иных охотников из мужиков не найти». И другое, то, что у неё всё-таки девочка. «А значит жрёть меньше, и княжича нашего объедать не станет» — это уже Лизка заключила. При том девка так важничала и гордилась этими обстоятельствами, что казалось, будто она самолично всё устроила. И болезнь Липкиного мужа, и рождение дочери.

Родичи Ольгины отбыли восвояси, как и приехали — с князем Игорем Алексеевичем, а Востряков с княжичем остались, крестин дожидаючи. Пить не бросили, но азарт в сём деле, богоугодном, изрядно поумерили. Темников делами неотложными занялся, а Павел Ильич целыми днями на лошади по полям да деревням окрестным разъезжал. За для моциону.