Тяжесть венца - Вилар Симона

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121

Его взору предстали безобразные, грубые черты, но самое главное – все лицо наискось пересекал глубокий багровый рубец. Дама недовольно глядела на Уильяма единственным глазом.

– Дженкин, – величественным жестом стягивая перчатки, обратилась бывшая блудница к угодливо кланяющемуся хозяину. – Дженкин, вели приготовить лучшую комнату для моих гостей.

– Но, миссис Доротея, «Леопард» полон людьми лорда-протектора!

– Ничего, потеснишь кого-нибудь.

Когда хозяин вышел, Дороти подхватила длинный шлейф и грузно, но не без достоинства, опустилась перед Анной в низком реверансе.

– Клянусь невинностью, мне кажется, давно бы пора привыкнуть, что леди Анна Невиль появляется в самом неожиданном облике и в самое неожиданное время.

И она выпрямилась, кивнув в сторону вставшего с неудобного ларя Уильяма.

– Если не ошибаюсь, это новый Майсгрейв?

По лицу Анны прошла тень.

– Нет, Дороти, это вовсе не то. Это наследник графства Пемброк, он же и вся моя свита.

Дороти спокойно кивнула и, открыв дверь, крикнула куда-то вниз:

– Дженкин, не одну, а две комнаты.

Четверть часа не прошло, как слуги внесли блюда: дымящееся рагу, студень из телячьих ножек, свиную грудинку с жареным каплуном, поблескивающим капельками жира на подрумяненной корочке, а также два вида сыра – козий и мягкий сливочный, каравай теплого хлеба, печеные каштаны и высокий кувшин красного бордоского вина.

– Я думаю, прекрасная герцогиня не побрезгует отведать угощение из кухни «Леопарда», – улыбаясь и придвигая кресло к столу, сказала Дороти.

Анна была слишком голодна, чтобы вспоминать старые обиды. К тому же Дороти Одноглазая не всегда была ее врагом, она помогала Анне и в те времена, когда она скрывалась в Уайтфрайерсе и когда встречалась тайком в «Леопарде» с Филипом Майсгрейвом. Она и сейчас из кожи вон лезла, чтобы угодить супруге лорда-протектора, и не задавала лишних вопросов, ибо понимала: даже если Анне и пришло в голову вновь разъезжать в мужской одежде в компании с синеглазым красавчиком, это не мешает ей оставаться женой самого могущественного человека в королевстве. Одним словом, Дороти готова была преданной службой загладить былые промахи.

Что до Уильяма, то он просто был усталым молодым мужчиной, который был рад, что у них наконец нашлось пристанище, и даже галантно подливал вина в бокал этой странной особы, которая хоть и была одета, как знатная дама, и старалась держаться, будто леди, от нее все равно за милю несло простолюдинкой. Анна лишь лукаво подмигивала юноше и, изящно грызя каплунью ножку, внимала многословному рассказу Дороти.

– Если бы вы знали, миледи, как меня мучила совесть все эти годы, когда вас считали умершей. Пусть меня дьявол живьем утащит в преисподнюю, если я лгу! Ведь вы всегда были так добры ко мне, а ваш батюшка – да пребудут с ним святые угодники – поднял меня из грязи. Теперь у меня свое дело, грех жаловаться. Прикиньте-ка сами – «Леопард», – она принялась загибать толстые пальцы, – потом еще одна гостиница, «Табард», в Саутворке, доходные дома на Темз-стрит. К тому же теперь я завела свои причалы на реке, и все отплывающие платят мне пошлину. Да-да, и все это началось с того, что я вывела из Лондона девочку, которая бежала от того, кого впоследствии назвала мужем…

Она покосилась на Уильяма, а затем перевела взгляд на Анну, словно испрашивая, насколько ей дозволено быть откровенной, но видя, что герцогиня молчит, спокойно продолжала:

– Вы помните моего беднягу Ральфа, миледи? Вот уже скоро пять лет, как он почил в бозе. – Дороти перекрестилась. – Ах, что это был за помощник, что за прекрасный супруг! Да-да, мы обвенчались с ним по закону, а теперь мне его так недостает. Правда, в прошлом году я вышла замуж за торговца сукном из Ист-Чипа, и у нас отличный дом в приходе церкви святого Клемента. Мои доходы не позволили ему заметить, что у меня всего один глаз и шрам на лице. Так что теперь я вполне достойная дама, и иначе, как миссис Бидалф, меня никто не зовет…

– Послушайте, миссис Бидалф, – перебила ее Анна. – Я только что прибыла с Севера, и мне совершенно неизвестно, что происходит в столице. Я была бы крайне признательна, если бы вы посвятили меня во все, что произошло с момента смерти короля Эдуарда.

Дороти была достаточно сообразительна, чтобы сразу понять, что требуется герцогине. Откинувшись на спинку стула и поблагодарив Уильяма, который наполнил ее кубок, она вновь повела речь.

После смерти короля в Лондоне весьма скоро стало неспокойно. Тело покойного государя еще было выставлено для обозрения в Вестминстерском аббатстве, а в городе уже вспыхивали стычки между сторонниками Вудвилей и теми, кто не желал усиления власти этой семейки. Вудвили давно всех раздражали, а когда стало известно, что королева-мать хочет обойти волю супруга и сама стать у власти, отстранив лорда-протектора, начались настоящие беспорядки. Только лорд-чемберлен Гастингс удержал лондонцев от открытого бунта, заявив, что лично проследит, чтобы воля короля была исполнена, и Эдуард V оказался под опекой герцога Глостера. Бедняга лорд-чемберлен! Мог ли он тогда предполагать, к чему приведут его преданность воле Эдуарда IV и желание послужить брату покойного!

Анна и Уильям обменялись обеспокоенными взглядами, а Дороти Одноглазая, словно не заметив этого, невозмутимо продолжала:

– А потом стало известно, что к королеве-матери неожиданно присоединились канцлер короля епископ Йоркский Ротерхэм, затем епископ Илийский Мортон, лорд Томас Стенли и даже престарелый епископ Кентерберийский Буршье. Все они весьма почитаемые люди, и лондонцы не знали, что и думать. Говорили, что королева оглашала перед советом какие-то документы, обличающие вашего супруга, миледи, едва ли не в связи с самим сатаной, и тем самым добилась, что чаша весов склонилась на ее сторону. Один лишь Гастингс да еще прибывший из Уэльса Бэкингем продолжали упорствовать. А затем Бэкингем уехал, и вскоре стали приходить известия о том, что лорд-протектор отбил у Вудвилей юного короля и вместе с Бэкингемом везет его в Лондон. Пресвятая Дева Мария, что тогда началось! Говорили, что теперь никак не избежать открытого столкновения, однако епископ Джон Мортон заявил, что сам выступит в ратуше и зачитает перед членами магистрата упомянутые документы, дабы они знали, что знаменитый генерал, не проигравший ни одной битвы, на самом деле сущее чудовище, а значит, маленький король находится в смертельной опасности с той секунды, как он оказался под опекой герцога Глостера. В тот день у ратуши собрался чуть ли не весь Сити, но епископ Мортон так и не прибыл. Говорили, что в покоях королевы ночью случился пожар и все уличающие горбатого Дика бумаги сгорели, а также, что это дело рук шпиона Гастингса, некоего законника Кэтсби, которому королева искренне доверяла. Вскоре к Гилдхоллу прибыл сам Гастингс вместе с этим Кэтсби, и они сообщили, что никаких бумаг не было, а те, что были, королева подделала сама, дабы опорочить брата короля в глазах добрых людей. Все это оказалось только уловкой.

– А ты сама как думаешь, Дороти? – неожиданно спросила Анна.

Толстуха бросила быстрый взгляд единственного глаза на Анну и принялась усердно расправлять складки своего непомерно роскошного платья.

– Это одному Богу известно, ваша милость. Но только после того, как у королевы не осталось никаких доказательств, среди Вудвилей началась чистая паника. А тут еще пронесся слух, что Ричард Глостер с молодым королем уже приближается к столице. В дороге протектор велел арестовать дядю короля графа Риверса и молодого Грэя, брата короля, и вроде бы они сознались, что готовились поднять против лорда-протектора мятеж. Кто-то из них даже указал, где хранилось оружие для сторонников Вудвилей. Все это истинная правда, миледи, ибо после этого сообщения Вудвили стали разбегаться, как лисы из нор, у входа в которые крестьяне подожгли дымный можжевельник. Сын королевы маркиз Дорсет, который был недавно назначен комендантом Тауэра и хранителем королевской казны, велел все сокровища переместить на суда своего дяди, адмирала Эдуарда Вудвиля, и увезти их из Лондона. Тогда же королева Элизабет вместе с дочерьми, вторым сыном – маленьким Ричардом Йорком – и своим братом Лайонелом, епископом Солсбери, укрылись в Вестминстерском аббатстве, все еще обладающем правом убежища. Вы помните, миледи, она уже однажды так поступила, когда в Лондон возвратился ваш батюшка и утвердил на троне святого мученика Генриха Ланкастера.

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121