Арджуманд. Великая история великой любви - Мурари Тимери Н.

Утомительный путь с его пылью и грязью остался позади, мы оказались в чудесном дворце, плывущем над водами озера подобно мраморному облаку. Глядя на него еще с лодки, я думала, что более спокойного и мирного убежища нам не найти. Тихо плещущая вода, ветерок, обдувающий пылавшую кожу, чистый воздух, вливающийся в ноздри, казались благодатью.

Архитектура Джаг-Мандира была мусульманской. Попав в его стены, любимый осматривался с живым интересом. Вместе с Каран Сингхом он обошел весь дворец, изучил каждый его уголок. Сисодия пояснил, что, затевая строительство [98], он вспоминал о Лал-Киле, дворце из красного песчаника, и не менее величественном, но заброшенном дворце Акбара в Фатепур Сикри, который ему когда-то довелось видеть. В этих местах красного песчаника не было, поэтому он решил строить из мрамора.

Игра солнечного света на белоснежном камне и безупречное отражение дворца в тихой воде привели моего любимого в восторг. Ночью, при свете луны мы с ним подолгу стояли на балконе; дворец, отраженный в темных водах озера, казался вырезанным из серебра. Пораженный красотой Джаг-Мандира, мой муж мог не отрываясь смотреть на него часами.

Дни, недели текли в полном покое. Битва, поражение, последующее бегство и все тяготы дороги теперь казались далекими и нереальными. Мы жили сегодняшним днем, не представляя, что нас ждет в будущем. Утром мы просыпались от мягкого света, проникавшего в спальню, сон сменялся блаженным покоем хамама, потом я подолгу лежала, позволив ветерку ласкать мою кожу; певцы воспевали великих раджпутанских князей, их доблесть и… борьбу с Моголом Акбаром — так протекали наши дни. С наступлением ночи дворец затихал, мы с Шах-Джаханом ложились рядом и наслаждаясь любовью до полного насыщения. Какими бы ни были обстоятельства жизни, любовь наша оставалась неизменной. Нежная страсть моего мужа не тускнела и не ослабевала.

О будущем мы не говорили — и без слов было ясно, что будущего у нас нет. Мы предавались тоскливым воспоминаниям о временах, когда Шах-Джахан был наследным принцем. Радуясь красоте ночного неба, луне, звездам, ярким красками закатов и рассветов, мы понимали, что все это лишь сон, что где-то вдали вынашивала свои планы Мехрун-Нисса. Хотя Каран Сингх укрыл нас, глаза были повсюду, и о нашем пребывании в Джаг-Мандире уже было известно.

До нас доносились слухи: мой отец писал, что поведение Мехрун-Ниссы вызывает недовольный ропот, что придворные встревожены и осуждают ее за неустанные преследования принца, Шах-Джахана.

Мой любимый старался оградить меня от любых волнений. Когда ему казалось, что я гляжу в сторону, он хмурился и с тоской всматривался в горизонт.

Примерно на сотый день нашего пребывания в Джаг-Мандире прибыл Аллами Саадулла-хан, похудевший и почерневший. Он сумел увлечь Махабат-хана далеко на юг, до крепости Манду. Но старик понял, что его обманывают. Развернув армию, он отправился на поиски. Чтобы обнаружить нас, много времени не потребуется…

Каждый день я теперь проводила в страхе, ожидая известия, что пора бежать с острова. По вечерам я молилась о том, чтобы нам был дарован еще день. Я окрепла, но на душе было тоскливо: я уже знала, что снова ношу ребенка. Ах, если бы можно было отделять наслаждение от последствий, настолько ярче была бы радость любви… Я ничего не сказала супругу, и без того он был взвинчен, подобран, словно в ожидании удара.

Это случилось ночью, когда мы спали. Нас разбудил Иса, и даже через дремоту мы различили в его голосе тревогу. Он держал фонарь. В тусклом желтоватом свете я увидела детей, жавшихся друг к другу, сонно протиравших глаза. Прежде чем идти за нами, Иса приготовил их к путешествию.

Коварный Махабат-хан разделил отряд у Аджмера и теперь стремительно двигался к Удайпуру.

— Он всего в одном дне пути отсюда, — сообщил Каран Сингх, пока мы торопливо шли по коридорам; длинные тени, не поспевая за нами, цеплялись за стены, будто не желая покидать этот рай. — Его люди мчатся во весь опор без остановки. Я вышлю навстречу им свою армию.

— Нет. Ты достаточно сделал для нас, друг. День — это больше чем нужно. Мы снова проведем старика.

Уезжали мы в безлунную ночь. Темное небо затянули тучи, грозившие муссонным дождем, и Джаг-Мандир казался всего лишь плоской грудой камней, выступающей из воды. Не было ни отражения, ни красоты, и мы потеряли дворец из виду, не отъехав от берега и десятка гребков. Отступив в тень, он стал сном. Все было сном. Отчаяние воцарилось быстро и прочно.

Пересев на лошади (я с детьми была в ратхе), мы ехали под проливным дождем. Вода потоками обрушивалась из разверзшегося неба, погружая мир в непроглядную темень. Наш маленький отряд, горстка изгоев, торопливо продвигался вперед, обособленный от всего живого. Пыль превращалась в грязь, грязь — в лужи, лужи становились ручьями, ручьи сливались в реки, а реки — в бурные потоки. Вода неслась, подмывая сушу, разбивая и круша, пожирая все живое на своем пути, обращая равнину в бескрайнее озеро, затапливая деревни и поля. Все чаще встречались трупы — коровы и собаки, мужчины, женщины, дети, — воздух стал смрадным. Мы задыхались от зловония, исходившего не только от разлагающихся тел, но и от гниющих деревьев, раскисшей земли и мокрой одежды. Плесень росла на скамьях, рваных шаминьянах, на нашей прогнившей одежде.

В мире не было ничего, кроме дождя, жары и пота. Мне казалось, что даже волосы гниют у меня на голове, они липли к лицу, спине и шее, будто корни, безнадежно стремящиеся к земле.

ШАХ-ДЖАХАН

Ехать на север я не мог — там меня ждал отец. Не мог я ехать и на восток — оттуда за нами гнался Махабат-хан. Был закрыт и запад — Персия находилась с нами в состоянии войны. В пику Джахангиру шахиншах, может, и предложил бы нам временное пристанище, но неразумно было бы удаляться за пределы империи — слишком долго пришлось бы возвращаться в случае смерти отца.

Поэтому мы направились на юг. Искать укрытие в Декане, хотя бы временное, чтобы Арджуманд отдохнула, было бы глупо. Она могла бы остаться в Джаг-Мангире, под присмотром Каран Сингха, но сама мысль о долгом, бесконечном пути без нее была невыносима. Я нуждался в ободрении Арджуманд, в ее мужестве и стойкости, в ее любви: ни от кого в мире я не мог этого получить. Если бы не она, я был бы совсем одинок, если бы не она, я давно впал бы в отчаяние. Когда я слышал ее нежный бархатистый голос, когда смотрел на ее восхитительное личико, когда она нежно касалась пальчиками моего лица и губ, я ненадолго забывался, отрешался от забот, и тревога рассеивалась.

Арджуманд не жаловалась, не протестовала, даже когда мои люди перестали сдерживаться. Я не мог их винить. Они пошли за би-даулетом, которого проклял Джахангир, и их не ждано богатое вознаграждение. В каждом сердце таилась мысль об измене, не было ее только в сердце Арджуманд.

Наш путь был извилист. Мы не могли переправиться через бушующие, вышедшие из берегов реки и были вынуждены петлять, поворачивая то на юг, то на север в поисках брода. Приют мы находили то в крестьянской хижине, то в заброшенной крепости, то в пещере. Эти убогие привалы — все, чем теперь обладал Владыка мира.

Дождь прекратился, и солнце высушило землю. В течение нескольких дней наш путь лежал по нежно-зеленой равнине, изобилующей цветами и кустарниками. Это благословенное время, увы, оказалось, очень коротким. Мы ускользнули от ливня лишь для того, чтобы страдать от губительного зноя. Сбросив ржавые доспехи, мои солдаты оставили при себе только мечи и щиты — хоть какую-то защиту на случай боя. Бесконечная череда дней, казалось, утратила всякий смысл — дни приходили и уходили, а наш отряд продолжал двигаться все дальше на юг. На девятнадцатый день мы добрались до окраины Манду.

Дальше ехать мы не смогли — Арджуманд истекала кровью. Хаким, как мог, унял кровотечение и настрого запретил ей двигаться. Я молился. Кровотечение прекратилось, но дитя было потеряно. Я плакал — не из-за него, а из-за Арджуманд, такой бледной и усталой она была. Если бы я только мог, отдал бы за нее жизнь, всю кровь, какая у меня есть! Я провел не один день у ее постели, забыв об опасности. Прошло десять дней, прежде чем любимая смогла сесть, Иса поддерживал ее, кормил, как ребенка. Медленно, постепенно к ней возвращались краски и сила. Но двигаться дальше мы не могли, пока она не окрепла окончательно.