Исповедь соперницы - Вилар Симона

Теперь на лице Бэртрады читался явный интерес и, вместе с тем, злорадство. Улыбка так и змеилась на ее тонких губах.

— Вы так хотите обвенчаться с этой леди?

Бэртраду бы устроил такой исход дела. Я даже стал волноваться, что она проявит благосклонность к Хорсе и, тем самым, не даст свершиться моей мести. Ей ведь хотелось, превысив свои полномочия, отдать любовницу мужа этому мужлану. Похоже понимал это и Хорса. Поэтому и решил обратиться к графине в отсутствие супруга. Но все же Хорса был грубым саксом, не смог воспользоваться выгодной ситуацией и все испортил, бесцеремонно заявив Бэртраде, что и для нее его брак на Гите небезвыгоден, ибо тогда стихнет молва о датской жене графа и о том, что он обвенчался с дочерью короля только из-за ее положения, в то время как его сердце принадлежит Фее Туманов.

ли Хорса так задеть нормандку или сказалась обычная саксонская бестактность, но графиня в первый миг лишилась речи. Сидевшие подле нее дамы испуганно переглядывались, а стоявший за мной Ральф негромко чертыхнулся. Я шикнул на него. Мне было любопытно, чем все закончится.

Бэртрада наконец взяла себя в руки.

— Конечно, благородный Хорса, я похлопочу о вашем деле. Однако я не понимаю отчего вы, человек славного древнего рода, готовы взять на себя столь великий позор, чтобы жениться на женщине беременной от моего мужа. Или, как говорится у вас, саксов, — корова с теленком дороже стоит?

Хорса так отшатнулся от нее, что наступил на край своей накидки, едва не упал.

— Вы лжете, миледи!

— Лгу? В чем же, скажите на милость? В том, что вы не славного рода или в том, что Гита Вейк брюхата как корова?

Ей великолепно удалось разыграть недоумение. Хорсу же всего трясло. Я даже заволновался за Бэртраду: как бы этот грубый сакс не вытворил с ней чего сгоряча. Поэтому решил вмешаться.

— Как вы осмелились упрекнуть ее милость во лжи? Или вы, который как оса вокруг меда, вьетесь вокруг Гиты Вейк, так и не уразумели, что она с пузом? Чтож, тогда Всевышний подшутил над вами, и вместо того, чтобы наделить глазами как у всех смертных, расположил их в том месте на какое обычно садятся.

Мои парни так и грохнули от хохота. Захихикали и дамы Бэртрады, смеялась она сама. Хохотали и челядинцы графа.

Хорса затравленно озирался. А я торжествовал. Еще недавно этот сакс сделал нас посмешищем в фэнах, теперь же настал мой черед потешаться над ним.

— Ну же, сакс. Признайся, что выставил себя дурак дураком. Скажи — «Я глупец». И тогда, так и быть, мы отпустим тебя. Пинком под зад, разумеется, ибо такая свинья лучшего не заслуживает.

Хорса резко вскинул голову. Кровь Христова, сколько ненависти в его глазах! Но меня это устраивало. Я не опасался его, и когда он направился к выходу, не дал ему уйти, загородив путь.

И тут я добился чего хотел. Видел, как рука Хорсы скользнула по поясу, словно в поисках секиры. Но ее не было и он только сжал рукоять ножа. Этого мне хватило. Я был охранником миледи и не мог допустить, чтобы кто-либо обнажал оружие в ее присутствии.

Нет, я не схватился за меч. Этот сакс не стоил, чтобы ради него обнажалась благородная сталь. Поэтому я резко и быстро ударил его кулаком в челюсть и, прежде чем тот опомнился, схватил за шиворот и несколько раз ткнул головой в блюдо с остатками рагу. И тут же рядом оказался Теофиль, отшвырнул Хорсу так, что тот покатился, завернувшись в полы накидки.

Кто-то из слуг испугано закричал, но мои рыцари смеялись, а Бэртрада несколько раз лениво хлопнула в ладоши.

Хорса стал подниматься. Ему не дали. Геривей первым с размаху ударил его ногой в лицо, как мальчишки буцают мяч во время игры. Я расхохотался, но тут Хорса вскочил и, не обращая внимания на заливающую лицо кровь, все же выхватил нож. Однако ловкий Ральф де Брийар уже оказался рядом, выбил его.

— Этот сакс посмел обнажать оружие в присутствии графини! — крикнул я. — Так проучим же его!

Никто из нас не хватался за мечи, мы били его, как дерутся моряки в таверне — опускали на него кулаки, били в голову, живот, в ребра. Когда он падал, пинками заставляли подняться, швыряли друг другу. Конечно это было не по рыцарски, но иного этот пес не заслуживал. Мы же были словно в опьянении, нам было весело. В конце концов Теофиль поднял Хорсу и швырнул как куклу об стену. И когда тот упал, я и мои люди окружили его, пинали, топтали, не сразу заметив, что сакс уже не обороняется. Был весь в крови.

Мы не слышали испуганных возгласов в зале, визга женщин, не заметили когда в пылу забавы повалили стол. Наверное мы бы забили Хорсу, если бы откуда-то не возник каменщик Саймон, стал оттаскивать нас.

— Вы же убьете его! Миледи, ради всего святого, вступитесь за Хорсу!

Геривей, в пылу драки, ударил и Саймона, но каменщик оказался парень крепкий и сумел ответить бретонцу так, что тот даже отлетел, вопя рухнул на плиты. Мои воины были распалены и Саймона могла постигнуть участь Хорсы. Но едва они набросились на француза, как в толпу вмешалась Клара Данвиль, визжала, кидалась на них. Кто-то грубо отпихнул ее и она с криком кинулась к графине.

— Миледи, прекратите это! Умоляю вас!

Но Бэртраду потасовка только забавляла. Лишь когда Саймон схватил скамейку и стал размахивать ею, обороняя себя и Хорсу, а моим людям пришлось отступить, графиня решила, что с нее довольно.

— Прекратите! — громко и повелительно сказала она. И когда ее не услышали, даже топнула ногой: — Говорю вам, остановитесь!

Тут и я стал успокаивать разбушевавшихся парней.

— Все. Все! Повеселились и хватит.

Еще тяжело дыша, они переглядывались. У некоторых на лицах появилось даже растерянное, недоуменное выражение.

Я подошел к Саймону, похлопал его по плечу. В конце концов, этот каменщик внушал мне уважение.

— Довольно, поставь свою скамейку. Мы его больше не тронем.

Он повиновался хотя бы потому, что тяжело было держать и скамейку и повисшую на нем рыдающую Клару.

Хорса лежал в беспамятстве.

— Что с ним делать? — спросил я у Бэртрады.

— Что? — она усмехнулась. — Этот человек схватился за оружие в моем присутствии. В темницу его!

Но немного подумав, добавила, чтобы к Хорсе вызвали лекаря.

Через час, переговорив с Бэртрадой, я велел поднять мост во внутреннем кольце крепостных стен. Это означало, что Гронвуд на осадном положении. Ведь в замок проник человек с оружием и, значит, подобное может повториться. Самое время, чтобы послать гонца с письмом к королю. Что я и сделал в тот же вечер.

Меня беспокоило только, что Бэртрада может передумать. Поэтому я не отходил от нее. Вновь напоминал все обиды, настраивал против Эдгара, даже попытался соблазнить ее, но не вышло. Графиня с удовольствием выслушивала мои признания в любви, однако к телу не допускала. Ну и черт с ней, у меня только меньше хлопот будет.

Однако напряжение не спадало. Ведь по сути это мы нарушили покой в графстве, пленили прибывшего с миром Хорсу, и уже это могло настроить против нас местное саксонское население. Поэтому я ежедневно менял пароль для въезда в замок, обходил посты, велел дозорным следить и немедленно донести, когда появится граф.

Он приехал один, без свиты. Имелась у него такая привычка, вскочить в седло и, не дожидаясь сопровождающих, нестись куда-либо. Однако своим нынешним приездом он словно бы подчеркнул, что хочет решить дело тихо, без огласки. А может давал понять насколько не принимает нас всерьез. Но я все же сумел поставить его на место, не впускал в замок, не опускал мосты, сославшись на подобное повеление от миледи.

— Вам, сэр, придется обождать пока графиня не даст нам указания на этот счет, — кричал я ему с надвратной башни.

Мы заставили его ожидать почти час. Это уже исходило от самой Бэртрады и, клянусь бородой Христовой, ну и посмеялись же мы, наблюдая, как Эдгар кружил у ворот собственного замка. Но что нам не понравилось, так то, что вся челядь собралась на внешнем дворе и явно сочувствовала графу. Но ведь они были простолюдины, сброд. И если этот граф-сакс опустился до того, чтобы опереться на них…. Чтож, свою честь он уронит, но против нас, опоясанных рыцарей, ничего не сможет поделать.