Fatal amour. Искупление и покаяние (СИ) - Леонова Юлия

— Марья Филипповна, — подавая руку, засуетился тот, — вот уж не ждали. Хорошо же, что вы нынче приехали, как угадали. Василий Андреевич поутру в столицу собирался выезжать.

— А что дядюшка дома будет? — осведомилась она в передней, снимая капор, отороченный мехом лисицы, и протягивая тот лакею.

— Дома, — помогая ей снять салоп, отозвался дворецкий. — Обедать собирались. Вы прямо к столу поспели.

— Вот и славно, — улыбнулась Марья. — Дюже голодна нынче.

Покидая Веденское, Марья не стала задерживаться даже для того, чтобы выпить чашку кофе, и в животе давно урчало от голода. Заслышав голоса в передней, Василий Андреевич вышел из кабинета.

— Марьюшка, — удивлённо распахнулись тёмные глаза Калитина, — ты как здесь?

— А я, дядюшка, в Петербург с вами поеду, к Сержу, — устремляясь в раскрытые объятья, отвечала Марья.

— Отчего надумала вдруг? — повёл он племянницу в столовую, где прислуга уже накрывала стол к обеду.

— От скуки, верно, — беспечно улыбнулась Марья.

— Ну, коли решила, то поедем, — покачал головой Ракитин.

За обедом Марья говорила без умолку, стараясь заглушить чувство страха, что росло в душе с каждой минутой. Калитин всё более хмурился, понимая, что неспроста она так говорлива и нарочито весела нынче. Расспрашивать не стал, полагая, что дорога впереди неблизкая, захочет, сама обо всём поведает.

После обеда Марья, сославшись на усталость, удалилась в покои, что всегда занимала, бывая в московском доме дядьки, сказав, что желает отдохнуть с дороги. Оставшись одна, девушка, не раздеваясь упала на кровать, уставившись широко открытыми глазами в потолок. Мыслями она снова вернулась в Веденское, вспоминая ушедшую ночь. Ах, какими нежными были руки Андрея, какие слова, полные страсти, шептал он ей, осыпая ласками и поцелуями. Так что же случилось поутру? Отчего он был столь холоден, столь бесконечно далёк? О, как ненавидела она его в тот момент, когда говорил с ней так зло и отрывисто, будто обвинял в чём-то. А он и обвинял. Разве не спросил, каким образом она оказалась в его имении? Стало быть, не поверил, что с пути сбились, решил, что нарочно к нему приехала.

Уезжая, она оставила записку, написанную второпях. Вспоминая о чём написала, Марья едва не застонала вслух. Пока водила пером по бумаге, ею владели гнев и обида, что, как известно, совершенно никудышные советчики. Не надобно было писать всех тех слов, что нашёптывала собственная оскорблённая гордость, ведь, по сути, своей рукой написала о том, что прошедшая ночь для неё ничего не значит и свои планы относительно сезона в столице она менять не собирается. "Не стану более писать к нему, не стану искать с ним встреч. Будь, что будет", — решила она, закрывая глаза и проваливаясь в дрёму.

Из Можайска Андрей вернулся поздним вечером. Дорогою он много думал о своём отношении к mademoiselle Ракитиной и пришёл к выводу, что, в сущности, ему всё равно, коим образом она оказалась в Веденском. Приехала ли она нарочно, либо действительно метель заставила её искать пристанища на ночь в первой попавшейся усадьбе, отныне не имело значения. Важно было лишь то, что после дивной ночи, что он провёл с ней, все его метания и сомнения остались позади, и отныне она принадлежала ему. Раздумывая над тем, какой станет его жизнь, Андрей пытался представить себе семейный быт. Верно, всё переменится. Возможно, он оставит службу и подаст в отставку, превратившись в помещика, занятого исключительно собственным хозяйством и семейными хлопотами. Вероятно, Марья Филипповна пожелает переменить обстановку в огромном унылом и мрачном доме, и он не станет тому противиться. А ещё Андрей думал о детях. Сколько Господь пошлёт им? Вспоминая собственное безрадостное и одинокое детство, ему виделся большой дом, наполненный детскими голосами, ему хотелось, чтобы кто-то маленькими нежными ручками обнимал его и называл так трогательно: papa. И всё это ныне возможно. Отчего он так долго медлил? Надобно было ещё в Петербурге настоять на этом браке. Чёрт с ней, с гордостью, можно было наступить ей на горло, опуститься на одно колено и притвориться влюблённым до безумия. Зная женскую натуру, можно было быть уверенным, что тогда mademoiselle Ракитина ему бы не отказала.

Едва он вошёл в дом, навстречу ему поспешил дворецкий.

— Марья Филипповна ещё почивать не ложились? — весело осведомился он у слуги, снимая перчатки.

— Барышня ещё поутру уехали. В аккурат за вами, ваше сиятельство, — отозвался дворецкий, помогая хозяину снять шубу.

— Уехала?! — замер Андрей. — Отчего? — более обращаясь к самому себе, тихо спросил он.

— Не ведаю, — отозвался слуга. — Письмо вам оставили. Я его у в кабинете на столе положил.

Не глядя более на пожилого слугу, Андрей широким шагом пересёк вестибюль и распахнул двери, ведущие в южное крыло дома, туда, где располагался кабинет, прежде принадлежавший его отцу, комната, которую он ненавидел всей душой.

— Свечи зажги, — коротко распорядился он, обращаясь к семенящему следом за ним лакею.

Не дожидаясь пока прислуга зажжёт свечи в массивном канделябре, Ефимовский взял в руки белеющий на столе лист бумаги и вышел в хорошо освещённую гостиную. Пробежав глазами несколько строк, написанных знакомым почерком, явно второпях, Андрей выронил из рук злополучное письмо. Болезненно кольнуло в груди. Закрыв ладонью глаза, Ефимовский опустился в кресло.

"André, я освобождаю Вас от любых обязательств. Нынче утром я поняла, что не могу связать с Вами свою жизнь. Я не люблю Вас, Вы не любите меня. Наш брак стал бы ошибкой. Прощайте, André".

Первым порывом было велеть запрягать да ехать в Москву, но он тотчас угас стоило только подумать о том, что, верно, именно того от него и ждут. Нет он не поедет за ней. Довольно уже. Он трижды просил её руки, и трижды ему отказали, стало быть, надобно просто забыть о том. "Господи, но отчего так больно?" — судорожно вздохнул Андрей, отнимая ладонь от лица.

— Прошку позови, — обратился он к застывшему на пороге лакею.

Слуга, по тону голоса мгновенно уловив дурное настроение барина, бегом кинулся исполнять приказ. Поднявшись с кресла, Ефимовский прошёл в кабинет, где уже зажгли свечи. Андрей шагнул к поставцам. Слегка покрытый пылью хрустальный графин с бренди стоял на своём месте. Вынув пробку, он огляделся в поисках стакана и, не найдя его, отхлебнул прямо из горлышка.

— Звали, барин? — появился на пороге Прохор.

— Собирай багаж, поутру выезжаем, — распорядился Андрей, ставя графин на место.

— Далеко? — осмелился поинтересоваться камердинер.

— В Тифлис, — отрезал Андрей, предвосхищая дальнейшие расспросы.

Ефимовский решил, что поедет через Москву. Он непременно заедет в дом Калитина, и коли Марья Филипповна окажется там, сам скажет её дядьке о том, что его племянница провела с ним ночь, не оставив mademoiselle Ракитиной путей к отступлению, а коли не застанет её, то тогда поедет в Тифлис в штаб Кавказского корпуса. Отпуск его ещё не окончился, потому пускай командование решает, куда его определить. Не было желания возвращаться в Новые Закаталы. Слишком памятно было ошибочное решение, повлёкшее гибель стольких людей из его эскадрона, принятое им в угоду собственным амбициям.

Ночью Андрею не спалось, его не покидало ощущение, что время утекает, как вода сквозь пальцы, но всё же утром, собираясь выезжать, он не торопился, памятуя о данном самому себе обещании. В Первопрестольную он приехал после полудня. В Московском доме барина не ждали, а потому среди челяди поднялась настоящая суматоха, стоило ему только ступить на порог своих московских владений.

На Никольской улице, где располагался особняк Калитина, Ефимовский объявился только ближе к вечеру. Встретивший его в передней дворецкий с порога объявил, что господа отбыли в столицу нынче поутру. Андрей знал, что так и будет, потому нисколько не был удивлён его ответом. Ежели поторопиться и в ночь выехать из города, то можно нагнать Калитина и его племянницу по дороге в Петербург, но, повинуясь указующему персту судьбы, Андрей не стал предпринимать попыток настигнуть беглянку. Вместо того он вернулся в особняк, поужинал и, коротая время перед сном, достал из саквояжа несколько писем, писанных рукой Марьи Филипповны.