Шелковый путь «Борисфена» (СИ) - Ромик Ева

Чем-то этот мальчишка напоминал Мару, искренностью своей, что ли?

— Я про беду вашу как услыхал, сразу барыне сказал: с толмачом-то синьору было бы сподручнее!

— Так это ты придумал меня сопровождать?

Мальчик опустил глаза:

— Я не буду вам в тягость. А как найдем барыню Нину Аристарховну… — в хозяйский дом ему явно возвращаться не хотелось.

— Спи, Алеша, — сказал Сандро, — найдем, тогда поговорим.

Не верилось ему, что Нина в Москве, но проверить было необходимо.

Не верилось, но все же Сандро надеялся. Засыпал и просыпался с молитвой. Все время пути, в любую минуту, каждая мысль о ней. Тем горше разочарование от слов Алексея Киселева:

— Не заезжал Милорадов в Москву. Я, как письмо от Даниила получил, сразу справки навел, а у графского дома человека своего в тайный караул поставил с тем, чтоб сразу доложил, если кто явится. Две недели уж наблюдает. Пусто в доме. Даже сторожа нет. Ставни закрыты, вход заколочен.

Но еще страшнее продолжение:

— И в Петербурге супруги вашей не было. Милорадов появлялся, но один. Пробыл в столице недолго. Встречался с императором. Уехал, весьма довольный, в Гатчину. Вчера от Даниила письмо пришло. Он и вам написал.

То, что почта в России доставляется отменно, Сандро уже знал. По тем же дорогам письма доходили чуть ли не в два раза быстрее, чем доезжали путники, ибо людям нужно было иногда отдыхать, письма же перегружались из одной повозки в другую без перерыва.

Письмо Киселева ожидало адресата на серебряном подносе. Кроме вышеизложенного, оно содержало еще одну убийственную новость: “Не наведывался Милорадов в свое поместье, и Нины Аристарховны там никто не видел, — писал Данила Степанович. — Я хоть сам и не смог из столицы отлучиться, выяснил это совершенно точно, как и то, что не мог он по пути из Севастополя заехать ни в Москву, ни в Саратов. Слишком уж быстро очутился в Петербурге”. Сандро сложил письмо и спрятал его в карман. Не осталось ни единой ниточки, за которую можно было бы потянуть.

Брат Данилы Степановича что-то говорил, но Сандро его не слышал. Наконец до него с трудом дошло, что речь идет об еще одном письме, пришедшем нынешним утром.

Здесь же, на подносе, лежало и это послание, писанное незнакомой женской рукой, со старательно выведенными завитушками на буквах. Французский язык. Не Мара, не Антонела… Кто еще знает, что Алессандро Лоренцини можно найти в этом доме? Сандро сорвал печать, не присмотревшись к ней толком. Тотчас же на паркет упал сложенный вчетверо небольшой листок. Он прилагался к основному письму. Это напоминало любовные записки, которые маэстро некогда в изобилии получал от своих поклонниц. Год назад он не стал бы и наклоняться за подобной бумажкой.

Листочек представлял собой аккуратно вырезанную ножницами часть большого письма. Развернув его, Сандро остолбенел.

“Наденька, сестрица моя дорогая, — было написано рукой Нины, — не подумай, что я не пожелала остаться погостить, потому что тебе не сочувствую, нет, боль твою я разделяю, а вот со своей справиться не могу. Все говорят мне, что муж мой утонул, а я не верю, не могу поверить, ибо знаю, как только поверю — не смогу жить.

Пишу тебе и не знаю, получишь ли ты мое письмо. Я, по своей глупой наивности, доверилась человеку, у которого непонятно что на уме. Казалось, знаю его давно, а выяснилось, не знаю совсем. И не обидел меня будто бы Сергей Андреевич Милорадов, и в то же время всю жизнь мою сокрушил. Завлек лживыми посулами к себе в имение и оставил под надзором цербера своего ужасного, что зовется Марфой. Нет у меня ни гроша и взять денег негде, а до Петербурга сто пятьдесят верст, пешком не добежишь! И письма мои, что друзьям писала, остаются без ответа. Наденька, друг мой, нижайше прошу, коль получишь письмо мое, напиши в Геную, по моему прежнему адресу, господину Киселеву, что нуждаюсь я в помощи, а найти меня можно в Бояровке, что в Новгородской губернии, в восемнадцати верстах от Новгорода”.

Линчевские получили это письмо через день после того, как Сандро уехал из Киева.

— Боже, благослови Надин! — воскликнул он. — Нашлась Нина! — Сандро протянул вырезку Алексею Киселеву. — Благодарю вас за помощь и гостеприимство, но мне нужно немедленно ехать! Прошу, напишите вашему брату, он тоже должен об этом знать.

Но Данила Степанович узнал о существовании нового Милорадовского поместья гораздо раньше, чем пришло письмо его брата. Случилось это в доме Николая Авдеева, старого друга братьев Киселевых, при обстоятельствах весьма подобных тем, что не так давно позволили фон Моллеру разыскать Сандро. Правда, в отличие от Карла Ивановича, Киселеву помогло вовсе не любвеобильное сердце, а его медицинско-дипломатический опыт.

В ожидании ответа на свое прошение, Данила Степанович навестил господина Авдеева, который представил его своему свату, новгородскому помещику Савину. Тот сразу же вцепился в Киселева и не отходил от него ни на шаг, заставляя выслушивать бесконечные подробности из жизни своего семейства. Данила Степанович, хоть и не испытывал от того большой радости, но слушал, изображая интерес. Профессия врача обязывает, тем более, если ясно, что собеседнику не перед кем выговориться.

— Ах, Катенька-то Авдеева с Денисом моим, до чего же пара чудесная! — утирал слезу папаша, любуясь женихом и невестой. — Жаль, супруга моя Марья Ивановна не дожила до такого счастья. Мне бы еще дочь нашу, Лизу, пристроить, и можно на покой, к Марье Ивановне.

— Зачем же на покой, Илья Ильич, — утешал его Киселев, — еще внукам порадуетесь.

— Внукам? — удивился Савин. — Да что вы, мил человек! Катенька-то — Авдеевская, стало быть, и внуки их будут, так уж исстари ведется. А мне внуков только Лиза моя родить и может!

— Так выдавайте ее поскорей!

— А я уж и жениха ей присмотрел! — похвастал Илья Ильич. — Сосед у нас есть, Сергей Андреевич Милорадов, достойный человек, наследство, говорят, получил хорошее, имение купил, лучшее в округе. Приличнее супруга для Лизы не пожелаешь!

— Имею честь быть знакомым с Сергеем Андреевичем, — сказал Киселев. — Служили вместе по дипломатической части.

— Неужели? Как тесен мир! — обрадовался Савин.

— Правда, месяца три уж, как не виделись, но хотелось бы навестить коллегу. Я уж и писал ему. — Радушная улыбка Данилы Степановича могла бы ввести в заблуждение и человека более искушенного, чем старый, занятый исключительно собственными заботами провинциал. — Знаю, обитал он прежде в Павино под Новгородом, там и маменька его жила, с коей я был тоже в весьма дружеских отношениях.

— Софья Денисовна? Ах, как же! Такая милая женщина! Я сам на нее поглядывал, когда моя Марья Ивановна… да видно, не судьба.

Киселев истово перекрестился и возвратил разговор в прежнее русло:

— Вот только не наведывается теперь Сергей Андреич в свое поместье. Письмецо-то мое все еще без ответа!

— Как, вы не знаете?! — воскликнул Савин, радуясь тому, что может помочь такому прекрасному человеку, как Данила Степанович. — Он же в Бояровку перебрался, это в семи верстах от Павино, там у него и усадьба богатая, и земли, лучшие в округе! А павинский дом уж скоро год, как заколоченный стоит.

— Вот спасибо, Илья Ильич! — обрадовался Данила Степанович. — Теперь-то я уж точно навещу старого друга!

— И к нам заезжайте, это совсем недалече, — пригласил его Савин.

— Всенепременно, — пообещал Киселев, раскланиваясь.

В гости к своему другу Сергею Андреевичу он отправился два дня спустя, как только его прошение об отставке было удовлетворено.

Графиня с приходом осени совсем тиха стала. Сидит себе недвижимо с утра до вечера в золоченом кресле и смотрит в окно, ничего вокруг не замечая. Только Архипа одного и выходит встречать, когда тот почту привозит. Но все без толку. Не пишут Нине Аристарховне.

Марфа чувствует себя отомщенной. Отливаются кошке мышкины слезки! Все управительница сделала, как хозяин велел. А что несчастлива разлучница, так не Марфы это вина!