Алый лев - Чедвик Элизабет

Гилберт на миг успокоился, но потом вздохнул почти с сожалением.

— Что такое? Ты хочешь уехать?

Гилберт сморщил нос.

— Нет, — сказал он, и в его глазах плавала тоска, — но у короля, наверное, много книг, которых я не читал.

Изабель смотрела с любопытством и негодованием одновременно. Гилберт всегда любил учиться, как будто с рождения знал, что его семья желала бы, чтобы он стал священником. Не то чтобы он не умел играть с другими детьми, но он был гораздо счастливее, когда тихо сидел, уткнувшись в книгу, или раздумывал над более сложной шахматной партией, чем те, которые разыгрывали его сестры.

— Миледи, король едет, — сообщил Жан, встав в проеме дверей. — Вы готовы спуститься?

Он выглядел просто блестяще в своей парадной одежде из алой шерсти, украшенной искусной вышивкой его жены. Тонкие пальцы Жана были унизаны перстнями, а на шее сверкал рубинами крест.

Изабель сморщилась.

— Если нужно, — сказала она, мягко подталкивая Гилберта впереди себя. Одним быстрым жестом она созвала своих домашних: остальных детей, их нянек, своих женщин и слуг. «Прямо как наседка с цыплятами», — подумала она, внезапно развеселившись, однако, отогнала от себя этот образ, потому что дальше напрашивалось сравнение Иоанна с лисом. Догнав Жана, она на мгновение положила руку ему на рукав.

— Прости меня. Тебе пришлось многое вытерпеть из-за нас.

Жан взглянул на ее руку и чуть-чуть покраснел.

— Нет, миледи, то, что мне пришлось вытерпеть, мне пришлось вытерпеть по воле короля. Я рад служить залогом добрых намерений моего правителя, так же как и остальные, кто получил такой же приказ… кроме Дэвида де ла Роше, — добавил он, скривив губы, — но все знают, что он за человек. С ним никто рядом за стол не сядет, да никто и не разговаривает с ним.

Изабель вышла во двор поприветствовать короля. Ее домашние следовали за ней. В кои-то веки выдался погожий день, солнце пекло, а небо вокруг него было почти белым.

Сперва появились герольды и глашатаи, в алой с золотом одежде; затем рыцари королевского войска, полностью закованные в доспехи; попоны их лошадей тоже были королевских цветов. Рыцарей Вильгельма в их праздничных зеленых с желтым одеждах возглавлял Маллард, с гордостью несший знамя Вильгельма. Шелковое полотнище трепетало. Рядом с ним развевался стяг Омалей и еще шести графов и их вассалов. Основное семитысячное войско осталось за стенами замка, разместившись в домах горожан или в разбитом у крепостного вала лагере.

Иоанн, одетый в дамасские шелка, ехал впереди на высоко поднимавшем копыта белоснежном скакуне в алой сбруе. Вороной Вильгельма шел немного позади. В манере держаться в седле и управлять лошадью отчетливо была видна разница между ним и Иоанном: для одного садиться на лошадь было ежедневным занятием, а для другого чем-то нерегулярным, да и малоинтересным.

Изабель встала на колени и склонила голову; скосив глаза, она убедилась, что все остальные поступили так же. Она делала это ради Вильгельма и детей, но, будь она свободной правительницей, которую ничто не сдерживает, она бы осталась гордо стоять и плюнула бы Иоанну в лицо за все, что он сделал, и за то, кем он был.

Оруженосец помог Иоанну спуститься с лошади. Протянув ему поводья, король подошел к своим коленопреклоненным подданным и простер унизанную драгоценными перстнями руку к Изабель, поднимая ее на ноги.

— Добро пожаловать в Килкенни, — сказала она и сама обрадовалась тому, насколько приветливо прозвучал ее голос.

Иоанн медленно осмотрел ее с головы до ног, прежде чем обратить взгляд на детей, и выражение его лица при этом было настолько медовым, что Изабель еле удержалась от того, чтобы броситься вперед и закрыть от его взгляда детей.

— Вы подарили своему супругу прекрасных отпрысков, — сладким голосом произнес он, — и, как мне говорили, недавно снова стали матерью.

Он кивнул в сторону Иоанны, которая беспокойно вертелась на руках у кормилицы.

— Это правда, сир, но я очень тоскую по моим старшим сыновьям. Они были еще мальчиками, когда я видела их в последний раз, а сейчас уже, должно быть, стали мужчинами, — ей удавалось говорить спокойно.

— Почти, но еще не совсем. Хотя не слушайте меня, графиня. Убедитесь сами, — он повернулся, поднял руку и сделал знак приблизиться двум высоким молодым людям, сопровождавшим его. — Вильгельм, Ричард, поприветствуйте свою прекрасную мать.

Изабель была сражена настолько, что вскрикнула. Она пыталась совладать с собой, а ее глаза наполнились слезами, когда Вилли подошел к ней, чтобы выразить свое почтение. Разболтанный подросток куда-то исчез, а на его месте стоял молодой мужчина с темно-каштановыми вьющимися волосами и чисто выбритым подбородком. Хотя он и не был еще посвящен в рыцари, но в полной мере обладал достоинством того, кому разрешено носить меч. Ричард, поскольку был младше, не производил такого впечатления, но при виде его, широкоплечего, мускулистого, меднобородого, она почувствовала такую гордость и тоску, что какое-то время не могла говорить.

Когда-то открытое выражение лица Вилли теперь было затаенным и настороженным, даже когда он улыбался. Ричард улыбнулся ей знакомой, родной улыбкой, но даже под его глазами залегли тени, которых она раньше никогда не видела. Господь Всемогущий, что с ними произошло? Зная, что Иоанн наблюдает за ними и впитывает ее грусть, огорчение и тревогу, она собралась с силами, выступила вперед и поцеловала сыновей. Официально, сдержанно, а потом велела им подняться. Ричард, понимая ее чувства, пошел обнять своих братьев и сестер, включая двоих младенцев, появившихся за время их с братом «заложничества».

— Ей к лицу такой цвет волос, — сказал он, глядя на свою крошечную ревущую сестренку, и пробежался рукой по собственной взъерошенной шевелюре.

Изабель напряженно рассмеялась:

— Это говорит кровь твоего дедушки де Клера.

— Еще одна причина для гордости. Он ведь никогда не сдавался, невзирая ни на какие обстоятельства. А поскольку наш отец обладает теми же качествами, нам вдвойне повезло.

Изабель опустила взгляд.

— Ох, дети мои, — прошептала она. Это было одной их самых трудных вещей в жизни, которые ей приходилось делать, но она выпрямилась, вздернула подбородок и продолжила вести себя с человеком, которого ненавидела, как гостеприимная хозяйка.

— И что же ты на самом деле думаешь о жизни при дворе? — спросила Изабель Вилли тем же вечером, когда они оказались в своих покоях. Иоанн со свитой направился в отведенные для них комнаты. Пир в зале закончился, хотя кое-кто из неисправимых чревоугодников остался, подъедая остатки и налегая на засахаренные фрукты. Вильгельм был поглощен разговором с Жаном Дэрли и другими своими людьми, согласившимися быть заложниками его добрых намерений. Ричард играл с Гилбертом в шахматы и явно проигрывал, а Изабель снимала мерки с Вилли, чтобы сшить ему новую одежду. Они должны были провести в Килкенни два дня, и, если она со своими женщинами поторопится, молодые люди смогут взять с собой новые рубашки и штаны.

Вилли огляделся вокруг, чтобы убедиться, что их никто не слышит. И Изабель, наблюдая за ним, поморщилась. Подозрительность и осторожность не были его природными качествами. Ему пришлось этому научиться.

— Я заставил себя ужиться с этим, — сказал он, пожав плечами.

— А король? Каков он в обычной жизни?

Вилли помедлили с ответом. Снимая с него мерки от шеи до талии, Изабель почувствовала, как он напрягся.

— Он может быть добрым и щедрым, — осторожно ответил он, — и у него такое чувство юмора, что ты иногда не можешь удержаться от смеха, хотя и знаешь, что стоило бы. Он любит своих детей…

Изабель закатила глаза.

— Нет, правда, мама. Он любит и обоих, рожденных королевой, и незаконнорожденных. И еще он любит своего брата, графа Солсберийского. Но его настроение меняется слишком часто, и он никому не доверяет. Он хочет, чтобы его любили, и многое делает, чтобы заслужить любовь окружающих, но при этом все время наблюдает за ними.