Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству - Нордье Софи

— Скажу больше: дом в Дамаске, где я жил во время плена, находился в нескольких кварталах от могилы этого знаменитого султана.

Рено удовлетворенно кивнул и продолжил рассказ:

— Так вот. Иерусалимское королевство нуждалось в укрепленном замке, который бы контролировал важный брод на караванном пути из Дамаска в Акру. Говорят, строительство неприступного вала из камня и железа с двойной стеной укреплений с первого же дня заставило сарацинского султана заволноваться. По слухам, он даже предлагал деньги иерусалимскому королю за недостроенный замок. Но Балдуин Четвертый отказался и продолжал возводить эту твердыню. Тогда в конце лета 1179 года Салах ад-Дин стремительным маршем подошел к Шастеле, пока ее не укрепили мощным гарнизоном. В крепости находилось всего с полсотни воинов и строители. Сарацины буквально засыпали защитников стрелами, а после нескольких удачных подкопов смогли обрушить одну стену. Маленький гарнизон был перебит, и меньше чем через неделю после начала штурма крепость пала. Помощь от короля Балдуина не успела подойти за столь короткий срок…

— Теперь понятно, почему, услышав об угрозе, храмовники спешат увеличить число защитников Шато-Пелерин, — подытожил Габриэль.

Они уже пересекли мост и через южные ворота, предназначенные для всадников и повозок, вошли в крепость. Внутри она производила не менее внушительное впечатление.

Замковая церковь напомнила Габриэлю мечеть Купол Скалы в Иерусалиме. Долгое время лишенный возможности молиться Господу в христианском храме, шевалье старался не пропускать ни одной мессы. Членам Ордена по уставу разрешалось сидеть во время молитв — для экономии сил: в любое мгновение мог раздаться сигнал к бою. Оставаясь незамеченным в тени ниш за их спинами, Габриэль сравнивал, думал, вспоминал. Неясная мысль — стать тамплиером — приобретала все более отчетливые очертания. Шевалье постоянно и повсюду наблюдал за жизнью воинов-монахов. И как-то возле трапезной услышал проницательное замечание:

— Вы сделаете неплохой выбор!

Удивленный Габриэль обернулся, но, вежливо кивнув, брат Мишель тут же исчез в дверях Капитула.

***

Солнце палило немилосердно, и, шумно пыхтя, Рено чертыхался, проклиная обжигающий воздух. Вместе с Габриэлем и оруженосцами они направлялись в разведывательный дозор. По телу струился пот, и нательная рубаха и подкольчужник под хауберком промокли насквозь. Еще перед выездом д’Эспри обмотал шлем тканью, чтобы не задохнуться в этом раскаленном котелке.

— Ловко у вас получается. Доводилось скручивать чалму? — не удержался от вопроса де Вир, наблюдая за тем, как легко Габриэль наматывает ткань.

— Не раз приходилось за этим наблюдать. — Габриэль стушевался: было бы глупо попасться на такой мелочи. — Я семь лет провел в плену.

— Расскажете?

— Конечно! — И д’Эспри повторил во время пути свою полуправдивую историю. — Теперь ваша очередь поделиться прошлым, — произнес он наконец.

— С удовольствием, но позже, вечером. У меня пересохло во рту, и язык почти не шевелится, да и мысли расплавились…

Миновав поселение крестьян и ремесленников, обслуживающих замок, рыцари отъехали на день пути юго-восточнее крепости, где следующие двое суток им предстояло вести наблюдение. Надежно спрятав коней в зарослях высокого кустарника, рыцари устроились в расщелине скалы, откуда равнинная местность просматривалась на несколько лье. Оруженосцы, расседлав и накормив лошадей, помчались к журчащему неподалеку источнику. Набрав полные кожаные ведра, Андре и Этьен вдоволь напоили животных и наполнили фляги своих сеньоров.

Наблюдение продолжалось недолго — солнце, улизнув за горизонт, уступило место темной южной ночи. Огонь из осторожности не разжигали и на ужин довольствовались куском вяленого мяса и сухой лепешкой. Подкрепившись, оруженосцы улеглись спать. А Рено исполнил свое обещание:

— В Левант я прибыл с отцом в составе войска Симона де Монфора. Я был тогда совсем юным, мне едва исполнилось восемнадцать. Как видите, я невысок, но довольно крепок, и мечом владею превосходно. Жизнь воина сразу же пришлась мне по душе. Мой веселый нрав покорял девчонок, и почти в каждом поселении, где мы квартировали, осталось разбитое сердечко. Но Бог шельму метит. Пришло время, когда я сам безумно влюбился. В красавицу пуленку. Вам, наверное, приходилось видеть девиц от смешанных браков?

— Приходилось. — Чувство вины захлестнуло Габриэля, будто аркан, и вздох со свистом вырвался наружу. К счастью, темнота скрыла выражение его лица. Шевалье нервно пригладил волосы на затылке.

— Тогда вы поймете, почему я решил жениться. Но мой отец воспротивился: не допущу, мол, сарацинскую кровь в своем роду, и все тут! В ответ я заявил, что все-таки женюсь и останусь в Леванте. Де Вир-старший, отплывая во Францию, поставил мне ультиматум: если через год не вернусь — один — под родительский кров, он от меня откажется. Так я стал сиротой при живых родителях.

— Не пожалели об этом?

— Нет! Помимо красоты моя жена обладала всеми добродетелями хорошей супруги и матери; она родила мне сына и дочь. Правда, два года назад сын по неопытности погиб на турнире, и жена, не сумев справиться с горем, умерла вслед за ним. Сейчас я живу вместе с дочерью Изабель.

— Родители вас так и не простили?

— Мой отец крепче брони. Несколько лет назад я написал ему о том, что у него есть двое внуков. Но в ответ — гордое молчание. Хотя я знаю — мои отец и мать еще живы. Ну да бог с ними. — Рено шмыгнул носом, и Габриэль догадался, что товарищ не смог сдержать слезу. Видно, морщинки вокруг его глаз не только от смеха. — Я ни о чем не жалею. Мы с женой прожили долгую счастливую жизнь. Я не особо разбогател, но, зарабатывая мечом на хлеб насущный, сумел купить в Акре небольшой дом. Сейчас собираю на приданое для Изабель. Ей почти тринадцать, пора подыскивать жениха. Вот и вся моя нехитрая жизнь!

— Почему же нехитрая? Очень интересная, поучительная жизнь, в чем-то я вам даже завидую. Вы пошли наперекор родителям, традициям, распознали и отстояли свое счастье… — задумчиво отозвался из темноты шевалье. — Ладно, пора подумать о сне. Кто отдыхает первым?

— Вы. Я разбередил душу воспоминаниями и теперь все равно не усну.

— Хорошо! Разбудите меня перед рассветом, в предутренние часы подежурю я.

Утром отправившиеся за водой оруженосцы вместо ведер притянули двух связанных арабов — юношей лет шестнадцати.

— Полюбуйтесь, хозяин! — Андре подвел пленников ближе и, ударив их под колени, без лишних слов заставил опуститься на землю. — Я приметил их еще вчера вечером. Вроде бы пастухи, но на овец им наплевать. А сегодня они наблюдали за нами из-за кустов.

— Может, это простое мальчишеское любопытство?

— Не думаю, слишком уж они наглые для обычных пастухов. Да и прыткие — еле связали.

— На лингва-франка говорят?

— Мотают головами. Но нас наверняка понимают, я заметил это, когда мы их ловили.

Один из пленников дернулся в сторону, но тут же получил затрещину от Этьена. Габриэль внимательно всматривался в дерзкие лица. Глаза арабов сверкали ненавистью. Прав оруженосец: они совсем не похожи на пришибленных селян. Габриэль уже хотел допросить их на арабском, но вовремя спохватился.

— Молодец, Андре, и ты, Этьен. Все верно сообразили. Привяжите обоих к дереву, вечером решим, что с ними делать.

Габриэль ушел. А затем, прячась за кустарником, подкрался ближе и приготовился слушать. В животе у одного из юношей заурчало, должно быть, от страха. Надеясь прогнать панику словами, он заговорил, уверенный, что кафиры не понимают по-арабски.

— Как думаешь, наши попадут сегодня в крепость?

— Завтра. У храмовников жесткий порядок. По плану очередная доставка продовольствия завтра утром.

— Все равно не пойму, как наши люди смогут поменяться местами с замковыми слугами. А если те не захотят и устроят шум?

— Осел! В крепости давным-давно под видом наемных лучников находятся несколько правоверных. Все это время они обрабатывали прислугу тамплиеров.