Георг тихонько свистит.
— Бог с тобой, Аннамария, можно подумать, тебя уже короновали.
— Уж я тогда не забуду, кто мне друг, а кто враг. Мария — моя придворная дама, и у меня в доме будет порядок.
— Она сама сделает свой выбор.
— Нет, если не захочет лишиться моего благоволения.
— Анна, побойся Бога. Мы одна семья. Ты там, где ты есть, потому что Мария уступила тебе место. Перестань вести себя как принцесса крови. Ты не можешь обращаться с нами как с подданными.
— Вы и есть подданные, — говорит она просто. — Ты, Мария, даже дядя Говард. Я удалила от двора собственную тетушку, зятя короля, саму королеву. Кто-нибудь сомневается, что я любого отправлю в изгнание, если захочу? Никто не сомневается! Если вы помогали мне возвыситься…
— Ничего себе помогали! Да мы тебя и протолкнули!
— Это дело прошлое. Я скоро стану королевой. А вы — мои подданные. Стану королевой и матерью следующего короля Англии. Не забывай об этом, Георг, я больше повторять не стану.
Анна встает и величаво движется к двери. Останавливается, ждет, пока кто-нибудь из нас откроет дверь, и, не дождавшись, потому что мы не спешим вскакивать на ноги, распахивает дверь сама. Оборачивается, стоя на пороге.
— И не называй ее больше Марианной. Она — Мария, другая Болейн, а я Анна, будущая королева Анна. Между нами большая разница, и мы не можем иметь одно имя на двоих. Она — пустое место, а я скоро буду королевой.
Гордо выходит, не потрудившись закрыть за собой дверь. Мы слышим шаги — отправилась в спальню. Сидим в молчании, пока не хлопает дальняя дверь.
— Боже милостивый, что за ведьма! — Георг не скрывает своих чувств. Встает, закрывает дверь от сквозняка. — Когда это началось?
— Ее власть постепенно растет. Считает себя неприкосновенной.
— Так оно и есть?
— Он влюблен до безумия. Думаю, ей действительно ничего не угрожает.
— Все еще не спит с ней?
— Нет.
— Бога ради, чем же они занимаются?
— Всем остальным. Она не решается переступить черту.
— Он, наверно, с ума сходит, — довольно ухмыльнулся брат.
— Она тоже. Почти каждую ночь он целует ее в губы, гладит волосы, обнимает.
— Она со всеми так разговаривает? Ну, как со мной?
— Гораздо хуже. Она теряет друзей. Карл Брендон настроен против, дядюшка Говард от нее стонет, с Рождества они ссорились насмерть по крайней мере два раза. Думает, раз король так ее любит, другой поддержки не нужно.
— Я терпеть не буду. Все ей скажу.
Сестры должны поддерживать друг друга, но мое сердце радостно дрогнуло при мысли о том, что между Анной и Георгом ляжет пропасть. Вот бы перетащить брата на мою сторону, получить реальное преимущество в борьбе за сына.
— Скажи правду, кто положил на тебя глаз? — спрашивает брат.
— Никто, ничто и звать никак, — отвечаю я. — Имей в виду, это секрет, никто, кроме тебя, не должен знать.
— Клянусь честью. — Берет меня за руки, притягивает ближе. — Я сохраню твою тайну. Ты влюблена?
— Конечно нет. — Я подаюсь назад, смущенная одной мыслью об этом. — Он просто ухаживает за мной, приятно иметь человека, который суетится вокруг тебя.
— Я думал, при дворе полно мужчин, которые суетятся вокруг тебя.
— О, они посвящают мне стихи, клянутся, что умирают от любви. А он… он немножечко более… реальный.
— Кто это?
— Почти никто, пустое место, — повторяю я. — Поэтому я и не думаю о нем.
— Жалко, что не можешь заполучить его немедленно, — с братской прямотой заявляет Георг.
Что на это сказать? Представила себе Уильяма Стаффорда, его ласковую, обаятельную улыбку.
— Очень жалко, — шепчу еле слышно. — Но не могу.
Весна 1532
Георгу и дела нет, что там народ думает. Пригласил нас с Анной покататься с ним у реки, пообедать в одной из таверн, а потом уж вернуться. Я думала, Анна откажется — теперь ей небезопасно выезжать без свиты, но она не сказала ни слова. Надела темное платье — совсем не в ее обычае, надвинула на лоб шляпу для верховой езды, оставила дома подвеску — такая есть только у нее одной — с большой золотой буквой „Б“.
Брат так рад снова оказаться в Англии с любимыми сестричками, что и не заметил странного поведения и непривычной одежды Анны. Но когда мы остановились в придорожном трактире, неопрятная старая служанка бросила один только взгляд на Анну и поспешила из комнаты. Вошел хозяин, вытирая руки о фартук из дерюги, объявил — хлеб и сыр, которые нам только что подали, несвежие, и вообще у него ничего нет на обед.
Георг вспыхнул, нахмурился, но Анна дотронулась до его рукава, сказала, что все это не важно, лучше пойти в монастырь поблизости, пообедать там. Он позволил уговорить себя, и обед оказался неплохой. Король, похоже, нагнал немалого страху на монастыри и аббатства. Только слуги, которым, в отличие от монахов, дела не было до королевского благоволения, неодобрительно, искоса поглядывали на нас с Анной и перешептывались — верно, пытались понять, какая из нас прежняя шлюха, а какая новая.
Возвращаемся домой, холодное весеннее солнце в спину, Георг пришпорил коня, оказался рядом со мной.
— Значит, все знают? — спросил без обиняков.
— От Лондона до самых окраин королевства. А может, и дальше.
— И, как я вижу, никто не бросает шляп в воздух и не кричит ура.
— К сожалению, нет.
— Я-то думал — смазливая английская девчонка народу понравится. Она же смазливая, правда? Машет ручкой, когда проезжает мимо, раздает милостыню и все такое прочее?
— Конечно. Но женщины упрямый народ, любят старую королеву. Они говорят — негоже королю Англии отказываться от честной и верной жены ради вертихвостки. Что тогда будет со всеми остальными честными и верными женами?
Георг помолчал.
— Они только ворчат или что еще?
— В Лондоне на нас чуть не напали. Тогда король сказал — пусть не ездит в Сити, слишком опасно. Все ее ненавидят, Георг, говорят всякие гадости.
— Гадости?
— Что она ведьма и приворожила короля колдовскими чарами. Она и на убийство готова и давно бы отравила королеву, только представься возможность. Она его заколдовала, и у него ничего не получится с другой женщиной. Так что теперь ему одна дорога — на ней жениться. Прокляла младенцев в чреве королевы, и от того у короля нет наследника.
Георг чуть побледнел, рука с поводьями невольно дернулась, большой и указательный пальцы сложились крестом — древний охранный знак против злых чар.
— И они такое говорят в открытую? При короле?
— Про самые страшные гадости ему не рассказывают, но рано или поздно кто-нибудь доложит.
— Но он этим слухам, конечно, не верит.
— Кое-что он сам говорит. Говорит, что он ею одержим, она его околдовала, он ни об одной другой женщине думать не может. В его устах звучит как любовная болтовня, но когда такое говорят в народе — это опасно.
Георг кивнул.
— Ей бы заниматься побольше делами милосердия и не строить из себя такую… — он запнулся, подыскивая слово, — чувственную штучку.
Я подняла глаза на сестру. Даже верхом, когда вокруг никого, кроме брата с сестрой, Анна сидит в седле так, что неудержимо хочется обнять ее стройную талию.
— Она Болейн и Говард, — резко сказала я. — Отбрось громкие имена, что остается — все мы просто сучки во время течки.
Мы подскакали к воротам дворца в Гринвиче, там нас ждал Уильям Стаффорд. Приподнял шляпу, слегка поклонился, поймал мою улыбку. Мы спешились, Анна прошла вперед. Уильям стоял у дверей, потянул меня в сторону.
— Я вас дожидался. — Как всегда, он даже не поздоровался.
— Я заметила.
— Не нравится мне, когда вы выезжаете без моего сопровождения. Сестрицам Болейн небезопасно показываться на народе.
— Мы катались с братом. Хорошо иногда прокатиться без большого эскорта и шумихи.
— Ну, за этим дело не станет. Что-что, а простоту я вам обеспечу.
— Благодарю вас, — расхохоталась я.
Положил руку мне на рукав, удерживая вблизи.
