Жена султана - Джонсон Джейн

Со стыдом и отчаянием, ваша дочь Элис,

рожденная Мэри Суонн в Гааге, в октябре 1649 года».

Мир вокруг меня начинает вращаться. Я падаю в кресло и закрываю глаза, проходит несколько мгновений, прежде чем я снова становлюсь собой. Открыв глаза, я вижу, что король, лысый, как яйцо, обряжает Момо в свой огромный черный парик.

— Вот так… И как тебе понравится таскать на себе такое уродство, юноша? А придется, знаешь ли, если ты здесь вырастешь, хотя от этих злосчастных штуковин адски жарко и весь чешешься.

— Я заведу новую моду, — объявляет Момо, стряхивая неудобный парик. — Все будут брить головы, как ты и Нус-Нус, а когда холодно, носить шляпу.

— До чего здравомыслящий молодой человек.

Король бросает взгляд на меня.

— Я, разумеется, награжу вас за то, что привели его ко мне. Поселю его у Нелли, — она его полюбит, — а сам буду часто навещать. Жизнь у него здесь будет на славу.

— Мне не нужна награда, — хрипло говорю я.

Элис ничего не просила для себя, даже не просила, чтобы ее выкупили. Она отказалась от сына навсегда. Я проклинаю себя за то, что не распорол чертов свиток и не вышил пару строк в дополнение. Но уже слишком поздно.

— А что с его матерью, сэр? Она в плену, хотя ее вины ни в чем нет, ее захватили корсары на корабле, державшем путь в Англию.

Я вижу, как омрачается его лицо.

— Что ж, это несколько иное дело: дама теперь принадлежит султану, а он, судя по всем рассказам, человек весьма несговорчивый. Да и переговоры по Танжеру, сколько я понимаю, идут не слишком успешно.

Мне приходится прикусить язык. Переговоры по Танжеру не продвигаются не только потому, что королевские министры непримиримы, а Исмаил явно велел бен Хаду быть уклончивым, но еще и потому, как я теперь понимаю, что наш достойный посол спутался с девицей (впрочем, уже не девицей) Кейт и тянет время ради своего удовольствия.

— Но, сир, если просьба поступит лично от вас, от одного монарха другому, возможно, удастся договориться о выкупе?

Король поднимает руку.

— Дорогой мой, королевство почти разорено, а выкупы — дело дорогое. Если уж мы не можем договориться даже о выкупе за бедняг, захваченных в Танжере, я не питаю особых надежд на то, что у нас получится освободить столь дорогостоящую особу, как жена султана.

— Но Элис же ваша дочь!

Это все еще кажется мне немыслимым.

— Да если бы я вмешивался в семейную жизнь всех своих отпрысков, существование мое было бы весьма нелегким. К тому же я не могу ее официально признать: слишком сложно. И она ведь перешла в магометанство, раз родила от султана ребенка?

Я удрученно киваю:

— Но ее принудили, сир.

Принудили; и, да, Нус-Нус, уговорили.

— Что ж, тогда надежды никакой. Я не могу вмешаться. Но если султан отпустит ее по своей воле, клянусь, я сделаю для нее, что в моих силах. Вот это все, что я могу обещать. Но вы, Нус-Нус, в любое время можете сюда вернуться. Надеюсь, вы это понимаете.

И он делает мне очень щедрое предложение, но, поскольку из этого едва ли что-нибудь выйдет, я просто серьезно его благодарю и вскоре после этого с болью в сердце прощаюсь с Момо, который, похоже, не понял, насколько огромные перемены произошли в его жизни. Да и как он мог, такой маленький?

Я медленно бреду к себе в комнату, и сердце мое, несколько часов назад бывшее легким и светлым, как чистое алхимическое золото, внезапно снова превращается в мертвый холодный свинец.

37

Договор по поводу Танжера в конце концов подписывают в конце марта. Обе стороны не слишком устраивают его условия. Но бен Хаду по-прежнему откладывает наше возвращение в Марокко: сперва под предлогом расследования исчезновения Хамзы, чью смерть в итоге списывают, за отсутствием свидетельств, на случайных головорезов; потом из-за заказа на пушку, которую ему поручил привезти Исмаил, — работа займет по меньшей мере два месяца. В разгар этих событий он вдруг решает помочь Самиру Рафику в розысках издателя, напечатавшего перевод Корана на английский, чтобы исполнить фетву [28] султана. К его величайшему раздражению, это оказывается нетрудно: тело Александра Росса гниет последние двадцать восемь лет на кладбище в Хэмпшире, но Рафика все равно посылают выкопать труп: султан потребовал голову нечестивца, и он ее получит. Бессмысленное мероприятие дает Меднику еще немного времени, чтобы поразвлечься со своей хорошенькой служанкой. Мы продолжаем принимать приглашения от лондонской знати и богачей, зовущих нас за пределы столицы: в Оксфордский университет, где в честь нас устраивают праздник и одаривают ценными книгами на арабском, чтобы мы отвезли их в Марокко; в Кембриджский университет; в королевскую резиденцию в Виндзоре; на скачки в Ньюмаркете. Мы остаемся в Лондоне на годовщину коронации и на празднование дня рождения короля в конце мая. К великому удовольствию бен Хаду, с него пишут портрет — и не один, а целых два; его избирают почетным членом Королевского общества и вручают наконец новый увеличительный прибор. Мистер Эшмол принимает мавританские шпоры, которые выставит в новом музее в Оксфорде.

Отсрочка хотя бы дает мне возможность навещать Момо в доме Элинор Гуинн на Пелл-Мелл и смотреть, как он там устроился. У него есть собственная собачка — щенок спаниеля, из королевского помета, — и с Нелли они образуют счастливый союз. Решено, что ради безопасности Момо и его матери его происхождение не будет разглашаться. Его выдают за побочного ребенка умершего сына самой Нелли, и никто ни о чем не догадывается. Должен признать, видеть их вдвоем и сладко, и горько: я с болью вспоминаю, что Элис все еще одиноко томится в плену в Мекнесском дворце. Каждый раз, как я вижу мальчика, мне кажется, что он еще чуть-чуть вырос, стал чуть более англичанином, больше похожим на мать и меньше — на отца, хотя глаз у него по-прежнему отцовский, сорочий. Я предупреждаю Нелли, чтобы следила за драгоценностями, но она только хохочет:

— А, дай ему Бог здоровья, пусть играется. Я — карманница куда ловчее, Чарли в жизни таким не стать. Я просто вытащу все обратно, как он отвернется.

Сердце мое рвется в Марокко, к Элис — пусть это и будет для меня возвращением в рабство.

Наконец, в июле, нагруженные дарами для Исмаила — среди них прекрасная французская карета и шестерка лошадей, тысяча двести бочек лучшего пороха и две тысячи мушкетов, — мы отплываем из Дила.

Мы возвращаемся в страну, охваченную торжеством: испанцы наконец-то изгнаны из главной своей крепости, порта Мамура. Каида Омара очень хвалят, поскольку именно благодаря его хитрости врага удалось вытеснить. Захватив небольшой отряд на подступах к испанской колонии, Омар выказал побежденным неожиданное милосердие, и они отправились прямиком к губернатору Мамуры, докладывать, что огромная марокканская армия собирается штурмовать город, а ведет ее человек исключительных рыцарских качеств, и лучше будет сдаться, поскольку их приход — живое доказательство милости каида Омара. После долгих размышлений губернатор-испанец решил, что это, возможно, самый мудрый путь, и запросил мира, выторговав свободу себе и полудюжине самых знатных семей. Разумеется, жителей города взяли в плен, и они, скорее всего, до сих пор гниют в матаморах Сале и Мекнеса, дожидаясь выкупа, который вряд ли последует. На войне всегда страдают простые люди.

Из-за этой славной победы Исмаил не так стремится обсудить условия договора, который мы заключили с англичанами по поводу Танжера, и выясняется, что мы можем ехать из Сале с куда меньшей спешкой, чем ожидали. Мы даже ненадолго останавливаемся в Фесе, поскольку бен Хаду затевает какое-то исключительно важное дело. Там он поселяет в одном из своих многочисленных домов мистера Дрейкотта, алхимика. Мы же отправимся дальше, в Мекнес. Я хочу убедиться, что императрица хорошо примет Натаниэля, прежде чем представить его ей. Как я ему объяснил, служба императрице сулит огромное вознаграждение; но и огромные опасности. Его, похоже, не очень обеспокоило такое противопоставление, он слишком увлечен своим назначением на пост Королевского алхимика Марокко; но, с другой стороны, он еще незнаком с Зиданой. Тем временам каид, судя по всему, весьма доволен, что от его щедрости зависит человек науки; это заставляет его полнее чувствовать свое положение в мире. Любопытно, однако, что он не привез в Марокко свою молодую жену Кейт. Видимо, он так же опасается султана, как я опасаюсь Зиданы; но в том доме в Фесе, где сейчас живет мистер Дрейкотт, полностью сменились слуги, и постоянно бегают туда-сюда галантерейщики и мебельщики. Все это позволяет мне предположить, что бен Хаду пошлет за Кейт, как только представится подходящий момент.