Софи беспокойно ходила по комнате. Ее взгляд упал на кровать, и она сказала себе, что надо лечь спать, но потом вспомнила о комнате внизу, куда собиралась переехать.
Софи решительно взяла со стола свечу и направилась через темный холл в спальню, некогда принадлежавшую Элизабет. Она уже побывала там и нашла комнату неприятной. В ее обстановке ощущалась откровенная чувственность, что на вкус Софи было непристойно.
Во всем было заметно пристрастие хозяйки к китайским вещам, но в то же время интерьер выходил за рамки стиля, и спальня являла собой царство сонного, пьянящего, подавляющего эротизма. Когда Софи впервые заглянула сюда, она подумала, что в будуаре вечно царит ночь. Здесь ощущалось нечто странное и нездоровое. Они с миссис Ашкетл не стали задерживаться в спальне.
Сейчас, со свечой в руке, Софи открыла дверь, уже зная, чего ждать от комнаты. И тем не менее бывшая спальня Элизабет произвела такое же впечатление, как и в первый раз. Тяжелые бархатные занавеси скрывали любой свет, даже лунный.
На черно-зеленой лакированной мебели были изображены какие-то экзотические радужные драконы. Нарисованные на мебели создания казались ей похожими на извивающихся змей. Кровать с бесчисленными подушками чудовищно задрапирована, а резные ножки были оформлены в виде звериных лап. Стены оклеены темными обоями.
Эту комнату человек типа лорда Байрона, склонный к чувственной мелодраме, нашел бы волнующей, подумала Софи. Но Джулиан, вероятнее всего, испытывал здесь неловкость и неприязнь. .Дракон, казалось, зарычал в свете свечи, когда Софи подошла к высокому лакированному комоду. Огненные, зловещего вида цветы украшали стоящий неподалеку стол.
Софи передернуло от этой безвкусицы, и она попыталась представить себе спальню после переделки.
В первую очередь она заменит мебель и портьеры. И всего несколько вещей оставит из нынешних.
Да, Джулиану не могла понравиться спальня первой жены. Не в его вкусе. Он предпочитал, как уже поняла Софи, строгий элегантный классический стиль. Хотя, впрочем, это же не его комната. Здесь был храм страсти Элизабет. Место, где она свила шелковую паутину, в которую завлекала мужчин.
С нездоровым любопытством Софи ходила по комнате, открывала ящички и двери шкафов. Ничего личного не осталось. Джулиан, вероятно, приказал выбросить все, прежде чем запереть ее в последний раз.
Потом Софи открыла самый маленький ящичек и нашла там небольшую книжицу в переплете. Она, испытывая неловкость, с сомнением рассматривала ее, прежде чем решилась открыть. Это был дневник Элизабет. Софи не могла удержаться. Она поставила свечу на стол и принялась читать.
Через два часа она уже знала, почему Элизабет оказалась в ночь своей смерти у пруда.
— Она приходила к тебе в ту ночь, да, Бесс? — спросила Софи, садясь на маленькую скамейку перед крытым соломой домиком старушки, не поднимая глаз от пучка трав, которые сортировала.
Бесс глубоко вздохнула, и ее глаза превратились в щелочки на морщинистом лице.
— Так ты все знаешь? Да, она, бедная, пришла ко мне. Она была в ту ночь не в себе. А как ты узнала?
— Я нашла в ее комнате дневник.
— Да, какая глупая. — Бесс покачала головой. — Придумывают же некоторые леди заводить эти свои дневники. А это опасно. Ты, надеюсь, не пишешь?
— Нет, — улыбнулась Софи. — Я не веду дневник. Иногда делаю заметки о том, что читаю. Не больше.
— Я уже много лет твержу, что ничего нет хорошего в том, что люди научились читать и писать. Настоящие знания берутся не из книг. Надо как следует глядеть по сторонам да в себя самого. — Она энергично похлопала себя по груди, показывая, где у нее находится сердце.
— Может, это и правда. Но к несчастью, не у всех есть способности к этому, Бесс. У многих нет такой памяти, как у тебя. И для нас единственное, что остается, — читать и писать.
— Но это оказалось не так уж замечательно для первой графини. Не так ли? Она записала свои секреты, а теперь ты знаешь все.
— Может, Элизабет записывала, надеясь, что кто-то найдет и прочитает, — задумчиво проговорила Софи. — Возможно, она даже гордилась своими дурными поступками.
Бесс покачала головой:
— Да вряд ли, эта женщина ничем не могла себе помочь. Вполне вероятно то, что она специально записывала свои грехи, и эти записи были для нее как пиявки, которые высасывают яд из крови.
— Бог знает, был ли яд в ее крови, — сказала Софи, вспомнив записи — то ликующие, то мстительные, то полные трагизма. — Мы никогда уже не узнаем этого. — Софи помолчала, продолжая раскладывать травы по маленьким кучкам.
Позднее заходящее солнце грело плечи, и запах от деревянного домика Бесс шел сладкий и успокаивающий. Особенно приятный после Лондона.
— Итак, ты все знаешь, — нарушила молчание Бесс.
— Да, она пришла к тебе, желая, чтобы ты помогла ей избавиться от ребенка. Но на этом дневник обрывается. Дальше — чистые страницы. Что случилось в ту ночь, Бесс?
Бесс закрыла глаза и повернула лицо к солнцу.
— Что случилось? Я убила ее. Боже, спаси меня. Софи чуть не уронила сухие цветки донника. Она уставилась на Бесс:
— Чепуха. Никогда не поверю. Что ты говоришь? Бесс не открывала глаза.
— Я не дала ей то, что она хотела. Я обманула ее, когда сказала, что у меня нет трав, которые помогли бы ей избавиться от ребенка. Но правда была в том, что я побоялась дать ей траву, которую она просила. Я не доверяла ей.
Софи все поняла:
— Ты мудро поступила, Бесс. Она держала бы тебя в руках, если бы получила, что просила. Она из тех, кто способен на угрозы. И ты попала бы к ней в зависимость. Она приходила бы к тебе снова и снова, и не только ради того, чтобы, избавляться от детей, но еще и за травами, которые возбуждали бы ее чувственность.
— А ты знаешь, что она пила такие травы?
— Она часто делала записи в дневнике после того, как пила опиум. Это был набор слов, полет фантазий. Наверное, она вела себя так странно под воздействием мака.
— Нет. Дело не в маке. У этой бедной души были разум и дух, которые не излечивались. И я думаю, она принимала мак и травы, чтобы облегчить свои бесконечные муки. Я пыталась ей сказать, что мак освобождает от физической боли, но не от той, которой она страдает, не от боли духа. Но она меня не слушала.
