Верное сердце - Джеймс Саманта

Происходило ли хоть что-нибудь из этого в действительности? Он надеялся – молил Бога, – что нет. Ибо он шел ко дну, погружаясь все глубже и глубже в непроглядную тьму. Со всех сторон его окружали стены леденящего холода. Затем так же внезапно его вдруг охватил сильнейший жар.

Казалось, мрак вот-вот окончательно поглотит его, а у него не было сил сопротивляться. Но тут раздался другой звук, подобного которому ему раньше слышать не приходилось. То был голос женщины, нежный, сладкозвучный, мелодичный. Женские руки скользили по его телу – маленькие, мягкие, прохладные. Теплые губы раскрылись от одного прикосновения к его собственным…

Она помогла ему удержаться в мире живых. Эти руки, этот голос стали для него единственным проблеском света в бесконечной темной пустоте.

Сознание мало-помалу покидало его, словно капли дождя под палящими лучами солнца. Запах женщины, исходившее от нее тепло подхватили его, подобно водовороту, и он чувствовал у себя под боком изящные изгибы женского тела, крепко прижавшегося к нему. Ему не нужно было открывать глаза, чтобы ощутить у себя на груди и животе мягкие колечки ее волос, словно он был заключен в шелковистый кокон. Туманы мрака снова манили его к себе, но на сей раз Гарет сопротивлялся им как мог. Он бы с радостью насладился ее несравненной красотой. Знакомое ощущение, но где-то в самой глубине его сознания таилась уверенность, что прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз лежал вот так, окутанный со всех сторон восхитительной женской наготой.

Увы, к этому наслаждению примешивалась боль. И как только он оказался вырванным из чар сна, боль снова вступила в свои права.

Женщина зашевелилась на постели. Почти против воли он открыл глаза, и тут их взгляды встретились.

Мысли Гарета спутались. Он пытался припомнить ее имя, в то время как она, судя по всему, затаила дыхание. Густые, переливающиеся в утреннем свете волнистые пряди цвета самой темной полночи падали ей на плечи и вились колечками поверх руки, вытянутой у него под боком. Она смотрела на него глазами такими же ярко-голубыми, как небо ясным летним днем, и Гарет словно онемел. Она не была обнаженной, как ему показалось вначале: сквозь тонкую ткань рубашки отчетливо проступали округлые соски. Захватывающее зрелище, и он наверняка не устоял бы перед искушением, если бы она не схватила поспешно одеяло и не прикрыла им грудь.

Господи Иисусе! Голова у него кружилась, каждый вздох причинял боль. Не слишком ли она стыдлива для девицы ее сорта? Он чуть приподнял голову.

– Силы небесные! – пробормотал он. – Надеюсь, ночное удовольствие стоило того, чтобы так мучиться этим утром.

Он произнес это почти бессознательно и сам был поражен, услышав свой собственный прерывистый, задыхающийся голос. Губы его были сухими и потрескавшимися, словно пустыня на Востоке, в горле саднило.

И без того неправдоподобно большие глаза женщины сделались еще шире. Когда она ничего не ответила, Гарет смутно подумал про себя, уж не лишилась ли она дара речи. Тогда он попробовал снова:

– Почему ты смотришь на меня так? Или тебе до сих пор не заплатили?

Ее подбородок тут же гордо приподнялся.

– Боже упаси! – слабым голосом отозвалась она. – Я тебе не какая-нибудь… непотребная девка!

Он поднял брови, но почти тут же пожалел об этом. Боже правый, даже такая мелочь причиняла ему боль!

– Тогда как ты оказалась в моей постели?

– Нет, мой дорогой сэр, это вы лежите в моей постели! Гарет изумленно моргнул. Господи помилуй, он с трудом соображал!

– Прошу прощения. Значит, мы с тобой любовники. Она так и ахнула:

– И твоей любовницей я тоже никогда не была!

Она резко подалась вперед. Очевидно, его слова обидели ее, и теперь она намеревалась от него скрыться. Но столь же очевидным было и то, что он не мог ей этого позволить, по крайней мере сейчас.

Машинально протянув руку, он схватил в охапку прядь блестящих черных волос, после чего стиснул зубы, ожидая, пока боль, которую ему причинило это движение, не утихнет.

– Погоди, – произнес он хрипло. Она так и застыла на месте.

– Отпусти меня!

– А если я не захочу?

Из груди ее вырвался глубокий прерывистый вздох. В ярко-сапфировых глазах под густыми ресницами заблестели слезы.

Гарет удивленно смотрел на нее. Его хватка, пусть даже крепкая, едва ли могла причинить ей боль: он не тянул ее за волосы, а она не пыталась вырваться. Какого же черта она тогда плакала?

Женщина потупилась.

– Пожалуйста, – произнесла она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, чтобы разобрать ее слова сквозь шум в голове, – отпусти меня.

Его пальцы сжали в кулаке прядь ее волос, после чего он не спеша распутал их и без единого слова выпустил ее на свободу. В то же мгновение она вскочила. Ее одежда лежала на маленьком деревянном табурете у изголовья кровати. Повернувшись к нему спиной, она подняла вверх руки и надела через голову платье, которое с легким шелестом упало вниз, окутав мягкими складками бедра и ноги. Какое-то мгновение она стояла неподвижно, чуть ссутулившись. Казалось, она вот-вот бросится за дверь.

Его губы поджались. Он попытался приподняться на локте, однако жгучая боль пронзила, словно раскаленный наконечник копья, и он со стоном упал на подушку.

В мгновение ока она оказалась рядом. Маленькие руки прижали его к постели.

– Гарет, лежи спокойно! Лучше скажи мне, где болит?

– Вернее было бы спросить, где не болит. – Он попробовал приподнять голову, но потом опять уронил ее на подушку. Все тело налилось свинцом. Он чувствовал боль даже в таких местах, где никогда прежде не знал боли. В колено словно всадили разом дюжину кинжалов. И что с ним, собственно, произошло, черт побери? Гарет заговорил, с трудом шевеля губами:

– Тебе известно мое имя. Почему же я не знаю твоего? Или я был мертвецки пьян?

– Нет! По крайней мере насколько я могу судить. Мое имя… мое имя Джиллиан. И ты сам сказал мне, что тебя зовут Гарет.

– Как я здесь оказался? И почему я чувствую себя таким разбитым?

Тонкие брови сдвинулись над изящным, чуть вздернутым носиком.

– Ты находился на борту корабля, – произнесла она медленно. – Ночью поднялся сильный шторм. На следующее утро берег был усеян мертвыми телами и обломками корабля. – При этом воспоминании она слегка побледнела. – Ты единственный уцелел. Мы перенесли тебя сюда, и я обработала твои раны.

– Мы?

– Брат Болдрик и я. Брат Болдрик состоит в качестве поводыря при отце Эйдане, местном священнике. Отец Эйдан слеп.

– Не помню никакого шторма. Не помню никакого корабля!

На ее гладком лбу залегла хмурая складка.

– Возможно, ты спал, когда началась буря…

– Нет, – перебил он ее.

Какое-то время она присматривалась к нему, после чего произнесла мягко:

– Тебе не следует торопиться с суждениями. Вспомни, что ты был болен…

– Да, в этом-то вся и трудность. Я ничего не помню! Джиллиан нахмурилась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я… ничего… не помню!

– Но этого не может быть! – возразила она.

– Говорю тебе, так оно и есть!

– Но… но ты же сам сказал, что тебя зовут Гарет, – запинаясь пробормотала девушка.

На лбу у него выступил холодный пот.

– Да. Меня на самом деле зовут Гарет. – Он говорил с такой убежденностью, что ни у одного из них irе возникло сомнений в его правоте. Внезапно он замер. – Клянусь кровью Христовой, это все, что я о себе знаю, и все, что я помню.

Глава 4

Он будет жить.

Именно эта мысль вызвала слезы на глазах Джиллиан, отозвавшись жгучей болью в груди. Лишь на мгновение она была уязвлена тем, что он принял ее за непотребную девку. Подумать только, она с таким нетерпением ждала, когда он придет в себя, и когда это наконец случилось, ей пришлось снести подобное оскорбление!

Джиллиан душили рыдания. Наклонив голову, она сделала над собой усилие, проглотив ком в горле. Теперь она была уверена в том, что он не умрет. Он выживет. Она не знала, почему это так много для нее значило… только правда от этого не переставала быть правдой.