— Разве ты не хочешь вновь стать свободной? — с любопытством спросил он.
— О да, хочу, конечно. Очень хочу. Просто… ты ее не знаешь… она… она очень могущественная.
— Что ж, я тоже, — заявил Лучо. — Или, по крайней мере, мой дядя, а я купаюсь в лучах его славы. Не волнуйся ты так. Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить. Во всяком случае, так говорит мой дядя. Хочешь есть? Потому что я, например, умираю с голоду. Давай поедим и подумаем, что можно сделать.
В его корзинке обнаружились настоящие деликатесы. Свежий белый хлеб из настоящей пшеничной муки тонкого помола. Жареная баранина, приготовленная с лимонным соком и розмарином, розовая и нежная в середине, пропитанная собственными соками. Салат из белых бобов в маленьком керамическом горшочке с крышкой. Пирог с орехами и медом.
В Маргерите вдруг проснулся голод, какого она никогда не испытывала раньше. Она съела все, что положил ей на тарелку Лучо, будучи твердо уверенной в том, что никогда еще не пробовала ничего более вкусного.
— Я не могу остаться надолго, иначе у меня будут неприятности, — сказал Лучо. — Предполагается, что сейчас я нахожусь в Лимоне и Гарде, покупая лимоны, лайм, апельсины корольки и гранаты, чтобы отвезти их во Флоренцию своему дяде. И бочонки со снегом из Монте-Бальдо, чтобы кондитеры могли готовить его любимый торт-мороженое все лето. Они смешивают снег с розовой водой, сахаром и фруктовым соком, так что получается такая вкуснятина, что пальчики оближешь.
Маргерита попыталась представить себе, каково это — есть снег. Идея эта привела девушку в восторг.
— Расскажи мне о своем доме, — попросила она, ложась на постель и жалея о том, что не может расстегнуть пояс. Она еще никогда не наедалась досыта так, что больше ей ничего не хотелось.
Лучо стал рассказывать ей о большом городе цвета охры, парящем над рекой в окружении покатых невысоких холмов.
— В нем есть самый большой в мире собор, увенчанный огромным куполом. Этот величественный храм — одно из архитектурных чудес света. А какие у нас художники! Ты никогда не видела ничего подобного. Мой самый любимый художник — Рафаэль, он жил во Флоренции лет сто назад. А ты похожа на Мадонну с его картин. Бледное серьезное лицо и прелестные золотисто-рыжие волосы. Если посадить тебя на лугу, среди цветов, да еще с кудрявыми херувимами у ног, то ты могла бы позировать ему.
«Рафаэль, [167] — подумала она. — У него такое же имя, как у ангела исцеления». Маргерита улыбнулась.
— Жаль, что я не умею рисовать, как Рафаэль, — сказал Лучо. — Я бы написал с тебя картину! Тебе нужно улыбаться почаще — твоя улыбка похожа на рассвет над заснеженным полем.
Маргерита закусила губу и отвернулась, чувствуя, как загорелись у нее щеки. Словно сообразив, что своим пристальным взглядом напугал ее, Лучо тоже отвернулся и принялся беззаботно рассказывать ей о своей семье, об их палаццо с тихим и красивым внутренним двориком и часовней, украшенной великолепными фресками, повествующими о Шествии волхвов. Он рассказал Маргерите о своих сестрах, матери, о дяде, который так добр с ними.
— Правда, он уже забыл, что это такое — быть молодым. Он на шестнадцать лет старше матери. Клянусь, иногда мне кажется, что он уже родился старым.
— Ты живешь с ним?
— Да, наши семьи очень близки. Он любит музыку и искусство не меньше меня, так что у нас есть кое-что общее, по крайней мере. О том, что у него есть своя concerto delle donne, ты уже знаешь. Он ею очень гордится. Он приглашает лучших певцов со всего мира — из Мантуи, Падуи и Рима… Он с восторгом примет и тебя, mia bella e blanca. Ты станешь сияющим алмазом в его короне. Как только мы вытащим тебя отсюда, я отвезу тебя во Флоренцию, и ты споешь для него. Обещаю, он сразу поселит тебя в своем палаццо и назначит богатый пансион.
Идея эта показалась Маргерите столь замечательной и соблазнительной, что у нее перехватило дыхание. Лучо улыбнулся, глядя на нее.
— Все, что от нас требуется — вытащить тебя отсюда. Ты уверена, что ведьма привязала тебя к башне заклинанием? Откуда ты знаешь, что она наложила его на тебя?
— Я чувствую его, — ответила Маргерита. — Оно как невидимые оковы на моих запястьях, лодыжках и языке. Ты задаешь мне вопросы, на которые я не знаю ответа. Ты хочешь, чтобы я ушла из башни, но я не могу этого сделать.
— Это приворотное заклинание кажется мне похожим на страх, — словно бы между делом обронил Лучо. — Ты не пробовала нарушить его?
— Как?
— Можем попробовать вместе. Для этого тебе совсем необязательно спускаться вниз по веревке. Я могу просто опустить тебя. Сделаю петлю на конце, и все, что от тебя требуется, — крепко держаться, только и всего. Но сначала давай лучше обрежем тебе волосы, чтобы ты в них не запуталась. — И он обнажил кинжал.
Маргерита отпрянула с таким видом, словно он собрался перерезать ей горло.
— Нет, пожалуйста, не надо, — пролепетала она.
Он с недоумением взглянул на нее.
— Ты не веришь, что я не причиню тебе вреда?
— Верю… но… ты не должен обрезать мне волосы… она узнает… и убьет меня.
— Но как она узнает? К тому времени, как она доберется сюда, мы будем уже далеко.
Маргерита покачала головой, обеими ладошками смахивая выступившие на глазах слезы, умоляя его не обрезать волосы и силой принуждать ее покинуть башню.
— Я привязана к ней, — выкрикнула она. — Неужели ты не понимаешь? Я не могу уйти, она приворожила меня.
В конце концов Лучо оставил попытки переубедить ее и убрал кинжал, заверив Маргериту, что никогда не станет заставлять ее сделать что-либо против ее желания.
— У нас впереди еще целый месяц, — заявил он. — Я наведу справки и постараюсь узнать, как разрушить приворотное заклинание. Хотя где и у кого это можно узнать, я пока не представляю. Может, в Манербе есть какая-нибудь знахарка? Сегодня вечером я поспрашиваю об этом в гостинице.
— Только не рассказывай никому обо мне, — в панике взмолилась девушка. — Если кто-нибудь узнает о том, что я здесь, ведьма очень рассердится. Пожалуйста, не рассказывай никому.
Лучо сел и нахмурившись взглянул на нее.
— Обещаю, что не стану никому рассказывать о тебе. Хотя не исключено, что сделать это придется, если мне понадобится помощь, чтобы вытащить тебя отсюда. Но я расскажу о тебе только в случае крайней необходимости.
Маргерита кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони и пытаясь не показать ему, как она испугалась того, что ведьма узнает о его появлении.
— Я задержусь здесь еще на несколько дней, — нахмурившись, сказал Лучо. — Мне не хочется оставлять тебя одну. Я что-нибудь придумаю, скажусь больным, например. По крайней мере теперь я могу быть уверен, что после моего ухода ты будешь питаться нормально! — Он посмотрел в окно, проверяя, где стоит солнце. — Я оставил своим людям записку, в которой сказал, что ухожу охотиться на целый день. Они знают, как я люблю охоту. Но на обратном пути мне придется подстрелить зайца или птицу, иначе они заподозрят меня. Я еще никогда не возвращался с охоты с пустыми руками.
— Значит… ты любишь охотиться? — спросила она, пытаясь оттянуть момент, когда он встанет и скажет, что ему пора уходить.
— О да, очень! — вскричал Лучо, и лицо его осветилось неподдельным энтузиазмом. — Я занимаюсь этим большую часть времени. Мы выезжаем в горы верхом с соколами и собаками или же охотимся пешими, с луками.
— У тебя есть собаки? Мне всегда хотелось иметь щенка, но она не позволяет мне.
— Мои собаки — огромные косматые зверюги, которые привыкли ежедневно пробегать большие расстояния. Они бы сошли с ума, если бы оказались запертыми здесь. — Он с неприязнью обвел взглядом комнату и передернул плечами, словно жалея, что не может уйти отсюда немедленно.
— А лошадь у тебя есть?
— Да, красивый вороной конь по кличке Неро. Он попал ко мне еще жеребенком, и я сам приучил его к седлу и узде. Но взять его с собой я не мог: лодка — не самое подходящее место для лошади.
