— Я понял, — Дима отставляет чашку с кофе, — Прости, что потревожил. Я рад, что ты здорова. И самое главное — счастлива. Ты права, я не должен лезть к тебе с прошлым… Сам виноват.
Он встает, надевает пальто, на меня больше не смотрит. И я ощущаю, как между нами лопается какая-то нить. Что-то, что удерживало нас, а сейчас этого больше нет. Дима делает шаги к двери, а потом останавливается у букета красивых пионов. Свежие, новая поставка.
— А можешь мне букет собрать из белых пионов, пожалуйста? Штучек двадцать пять.
Сжимаю плотно губы.
— Да, разумеется.
Красиво упаковываю ему букет, он оплачивает покупку, и, прижимая к себе ароматные цветы, движется в сторону выхода. В момент, когда рука Димы касается дверной ручки, дверь распахивается.
— Ага, говоришь, нет у тебя ничего с бывшим? Аврора! — Мирон пышет злостью и яростью, я даже начинаю его бояться, — Ты меня за нос решила водить?
— Мирон, успокойся. Дмитрий зашел за букетом.
— Именно к тебе? У нас в городе больше нет цветочных? У тебя единственной только?
С шумом выдыхаю воздух, черт… Эта ревность… Это ужасно. Она забирает все силы и энергию.
— Мужик, успокойся, — Дима вмешивается в разговор, — У Авроры в магазине лучшие цветы.
— Ты сам, блядь, успокойся! Чего ты ошиваешься вокруг нее? Думаешь, я поверю в такие случайности? Сначала авария, теперь вот цветочки. Дальше что? Трахать ее будешь?
Я заливаюсь алой краской. Делаю шаг вперед, выходя из-за цветочного прилавка.
— Уходи! — указываю Мирону на дверь, — Это перебор. Ты… перешел черту.
Между нами разгорается конфликт, и мне так стыдно, что Дмитрий становится его свидетелем и косвенным участником.
Глава 18. Аврора
— Хватит!
Громко стучу доской прилавка. Звук резкий, хлёсткий — он рассекает воздух, останавливая завязавшийся конфликт. Я невероятно зла. На всех троих, включая себя. Внутри всё горит, будто кто‑то поджёг фитиль, и пламя уже подбирается к сердцу.
— Мирон, иди! — он весь красный, брызжущий злостью и какой‑то глухой, невысказанной обидой. Его свирепый взгляд, полный невыплеснутого гнева, врезается в меня, как остриё ножа.
— Да пошло оно всё! — рычит он.
В два шага пересекает расстояние до двери, движения резкие, почти судорожные. Только открывает её, как внезапно тормозит. Замирает на пороге, будто что‑то удерживает его. Поворачивается, вновь глядя на меня, и широким, решительным шагом направляется ко мне.
Я инстинктивно отступаю на полшага, чувствуя, как внутри всё сжимается. Замечаю, что Дима уже делает движение в мою сторону, но не успеваю осознать — ладони Мирона грубо обхватывают моё лицо.
Я будто отключаюсь. Стою, не двигаясь, как парализованная. Его губы врезаются в мои с такой силой, будто хотят оставить клеймо, выжечь на коже воспоминание.
С ужасом перевожу глаза в сторону замершего поодаль Димы. Он стоит неподвижно, но в последний момент отворачивается, словно не хочет быть свидетелем этой сцены.
— Хватит! — отталкиваю Мирона, полностью сбитая с толку всем происходящим.
Моё дыхание прерывистое, сердце колотится где‑то в горле.
— Я позвоню позже.
Эти слова — не обещание, а предупреждение. Я ещё дам понять, какую реакцию вызвали его действия. Он же в ответ смотрит на меня с подозрением и злостью, а его глаза всё ещё полыхают.
Несколько секунд мы упрямо не отводим взглядов, словно два бойца на ринге. Наконец, он на месте круто разворачивается и уходит, хлопнув дверью так, что стёкла витрины дрожат.
Когда закрывается за Мироном, я выдыхаю, но в воздухе застревает неприятное послевкусие — смесь гнева и растерянности.
— Извини за это, — неловко поправляю блузку, стараясь скрыть дрожь в руках: — Он…
— Ничего, Аврош, — Чадов улыбается, но от этой чёртовой улыбки внутри что‑то щемит.
Она не тёплая, не успокаивающая — она как лезвие, аккуратно скользящее по нервам.
— Просто будь осторожна, ладно? — он поджимает губы, а мне хочется горько усмехнуться.
Один, кого я безумно любила, предал. Второй, который должен был стать тихой гаванью, оказался каким‑то спрятанным водопадом в джунглях — красивым, завораживающим, но опасным.
— Я не имею права лезть и раздавать советы… но…
— Ты верно говоришь, — перебиваю, потому что Дима всегда был эталоном уважения к женщине.
Вернее, тот Дима, которого я знала раньше. Теперь в его взгляде что‑то изменилось — будто за вежливой маской скрывается незнакомец.
— Иногда лучше промолчать, — заканчиваю фразу, а он приподнимает уголки губ и кивает.
— Будь счастлива, — говорит он пронзительно, глядя мне в глаза.
Его голос тихий, но в нём столько невысказанного, что становится больно.
— И спасибо за кофе. Я был рад хотя бы на секунду вернуться в прошлое.
Сглатываю. Не хочу отвечать. Не хочу вообще ничего. Лишь закрыть глаза и, чтобы прозвучал колокольчик у двери, сигнализируя о том, что он вышел.
— И тебе, Дима, счастья, — выдавливаю из себя фразу, а он аккуратно берёт букет с тумбочки, поворачивается спиной и уходит.
Когда долгожданный звук закрытой двери, наконец, касается моего слуха, я, буквально рухнув локтями на прилавок, наконец дышу. Воздух становится легче, но в груди всё ещё тесно, будто кто‑то сжимает её невидимыми руками.
Заканчиваю с последними заказами, оформленными через доставку, и, наконец, прикидываю, сколько примерно краски понадобится для второй точки. Намечаю себе план: завтра, когда на работе будет Эля, я заеду купить материалы, и можно будет заняться покраской. Работа — мой спасательный круг, здорово отвлекает от этого хаоса в голове.
Когда я возвращаюсь к телефону, вижу пропущенные от Мирона. Однако я ещё не готова говорить. Просто потому, что это получится очередной скандал из‑за улёгшихся эмоций.
Намеренно долго собираюсь, перепроверяю, всё ли выключила. Знаю собственный мозг: стоит только перестать быть загруженной, там развернётся целая лаборатория анализа. Начиная от того, как смотрел Чадов, заканчивая проявлениями Мирона и собственным ступором. Иначе как я ещё могу описать то своё состояние…
Надо было выгнать обоих, и дело с концом. Но тогда бы это точно не закончилось хорошо. Если честно, тумаков одному и второму прописать действительно хочется. Но это лишь в мыслях, на деле, безусловно, такого не будет.
Выхожу в промозглый вечер. Дождь стал чуть сильнее — капли стекают по лицу, смешиваясь с невыплаканными слезами. Проверяю замок на двери и быстрым шагом направляюсь к машине. Ещё в нескольких метрах от неё замечаю что‑то на капоте со стороны водительского сидения.
Хмурюсь, в попытке разглядеть сквозь частые, едва уловимые капли моросящего дождя. А когда приближаюсь, чувствую, как сердце пропускает удар и после замирает.
Глава 19. Аврора
Букет красиво устроился на кухонном столе, воруя последние лучи такого редкого в последнее время солнца.
Я уже в который раз, проходя мимо, ловлю себя на том, что застываю, впитывая взглядом хрупкую геометрию бутонов, готовых вот-вот распуститься.
Всего три дня назад я была уверена, что эти же цветы Дима купил другой… А нашла их на своем капоте, покрытые вечерним дождем. И он сделал это молча. Видимо, решил, что такой немой вопрос без слов, без оправданий, и есть правильный ход.
Хотя все, что происходит между нами последние месяцы, это самая настоящая, разъедающая душу, неправильность.
Говорят, общаться с бывшими — тонкий лед. Возможно. Мы и не общаемся, просто жизнь, словно насмехаясь, стала сталкивать нас на каждом шагу.
Глубоко вдыхаю горьковато-сладкий аромат, пытаясь унять дрожь в пальцах, и иду в коридор. Натягиваю пальто, застегиваю на все пуговицы, будто оно может стать доспехами. Мои любимые лакированные сапоги щелкают по паркету, знакомый, обнадеживающий звук.
