Бывшие. Правило трёх «Н» (СИ) - Ви Чарли

– Я хотел! – его голос сорвался на низкий, хриплый рык. – Мечтал об этом!

– Ну извини, мне ты об этом забыл сказать! – парировала я, чувствуя, как внутри всё дрожит от бессилия. – Всё, что я помню из нашей жизни, так это твоя одержимость работой! Ты жил там буквально! Готов был днём и ночью находиться! А потом стало понятно почему! – я почти кричала, выплёскивая наружу старую, гноящуюся обиду. – Ты бежал к ней! К своей Мариночке! Я тебе была не нужна!

После этих слов его даже передёрнуло. Он резко качнул головой, будто отбрасывая мою правду. – Не выдумывай того, чего не было! Не было никакой Мариночки! Да, работа была! Я шёл на неё потому, что работа у меня такая! Не найду убийцу – умрёт кто-нибудь ещё! Я думал, дело хорошее делаю! Людей... девчонок спасаю! Таких, как ты!

Он умолк, сглотнув, и следующая фраза прозвучала тише, но от этого ещё страшнее. – Там маньяк орудовал. И каждый раз, когда мы находили тело... я в этих девочках тебя видел. Боялся. За тебя.

Я замерла, уставившись на него. Слушала и не верила. Он впервые сорвался. Впервые сказал правду, и эта правда была ужасной, болючей, пахнущей кровью и страхом.

Он продолжил, уже почти шёпотом, глядя в пустоту перед собой. – А в тот день... десятую нашли. Ещё младше. Сорвался я. А Марина... успокаивала. И... я не знаю, как это получилось. Поцеловал. И как крышу снесло. Как разрядка.

В салоне повисла тишина. Гулкая, мёртвая. Я смотрела на него, на его сжатые руки, на напряжённые плечи. И не знала, что сказать должна была сейчас. – А мне... почему не рассказал? – шёпотом спросила его.

Он снова бросил на меня взгляд, и в его глазах я увидела старую, застывшую боль. – Не мог. Не хотел пугать тебя. А Марина... она всё это видела со мной. Она понимала.

Я отвернулась к окну, чувствуя, как всё во мне переворачивается. Вся картина нашего прошлого, которую я так тщательно выстраивала все эти годы – картина предательства и равнодушия – вдруг рассыпалась, открывая нечто гораздо более сложное, горькое и трагичное. И моя собственная ложь, моё молчание о Кате, на его фоне неожиданно приобрело новый оттенок. Да, мы оба были виноваты.

– И всё же...Денис. Ты изменил, – добавила я сипло, горло сдавило спазмом. – Неужели я должна была сделать вид, что ничего не было? Ты просто представь...просто поставь себя на моё место. Если бы ты пришёл с работы, а я была бы с другим. Ты бы понял меня? Закрыл глаза и притворился, что ничего не было?

Я посмотрела на Дениса, мне была важен этот ответ. Хотелось услышать, соврёт или скажет правду.

– Нет. Не простил бы, – честно ответил он.

– Вот и я не простила.

– Но скрыть ребёнка – это другое...Лера, это нечестно и больно. Я не ожидал, что ты настолько жестокая.

– Жестокая? А какой мне следовало быть, Денис? Мягкой? Понимающей? Обнять тебя, сказать «ничего страшного, я всё понимаю». На тот момент, когда я увидела две полоски на тесте, ты для меня уже был не тем мужчиной, с которым я хочу растить детей. Ты был человеком, который предал меня. А предателей не прощают. Ты сам не раз говорил мне эти слова.

Глава 21

Машина летела по трассе, словно за нами гнались черти. Раньше я не понимал, почему Лера так спешила, её почти панического желания поскорее домой. Теперь понимал. И гнал машину быстрее, потому что эта спешка стала и моей.

Дочь.

Слово отдавалось в груди глухим, оглушительным гулом, перекрывая шум мотора. Дочь. Четыре года. Четыре года я не знал. Четыре года где-то жила девочка. Моя кровь. Моя плоть. И я даже не подозревал.

Как же так получилось, старый дурак? – вопрос бился в висках в такт дворникам. – Как я позволил ей уйти?

Руки сами сжали руль, вымещая на руле всю злость. Я всегда держал в поле зрения. Всегда.

Ещё до свадьбы, когда она была студенткой и возвращалась с вечерних пар. Я тогда уже работал в органах, имел немного власти. И использовал её. Отправлял патруль, чтобы те проезжали по её улице, докладывали, дошла ли до дома. Следил, чтобы никто не приставал. Потом, когда мы были вместе, это стало привычкой. Знать, где она, с кем, чтобы с ней всё было в порядке. Я всегда присутствовал в её жизни. Всегда. Даже когда физически отсутствовал.

А потом... потом был тот проклятый день. Её глаза, полные слёз и презрения. Моя собственная, удушающая вина. И злость. Глупая, животная злость на неё за то, что не простила. Не дала шанса.

Я тогда, как идиот, решил: «Хорошо. Живи без меня. Посмотрим, как ты справишься».

Я вычеркнул её. Перестал звонить. Перестал следить. Дал ей возможность жить самой, втайне надеясь, что она не сможет. Что сломается. Что вернётся.

А она не сломалась. Не вернулась. Она справилась. Более чем. Она подняла на ноги нашу дочь. Одна.

И эта правда жгла сильнее, чем клеймо предателя. Предателем я был одну ночь. А она... она все эти годы была матерью моему ребёнку. И лишила меня права быть отцом. Не из мести, нет. Из холодного, трезвого расчёта. Чтобы защитить девочку. От меня. От того хаоса, что я принёс в её жизнь.

Я бросил взгляд на неё. Она сидела, прижавшись головой к стеклу, и смотрела вдаль. Хрупкая, измотанная, но со стальным стержнем внутри, который я когда-то так любил и который теперь так ненавидел за её силу.

«Жестокая», – сказал я ей. Да. Было жестоко. Но, чёрт побери, было ли у неё право на эту жестокость? После того, что я натворил? Не знаю.

Мысли путались, гнев на неё смешивался с яростью к самому себе, а под ними клокотала какая-то новая, дикая и пугающая надежда. Дочь. У меня есть дочь. Её зовут Катя. Она рисует и ждёт маму.

Я резко прибавил газу. Теперь мне было не до выяснений отношений. Не до обид и претензий. Все эти годы я был мёртв для неё. Теперь я знал. И я должен был увидеть её. Увидеть свою дочь. Всё остальное – вся боль, всё прошлое – могло подождать. Сейчас нужно было просто мчаться вперёд. Домой.

И хоть я гнал машину как одержимый, в Омск мы въехали уже после десяти. Прокля́тые светофоры, словно назло, загорались красным именно перед нами, отмеряя мучительные секунды ожидания. Каждая из них была каплей раскалённого свинца на моё терпение. Наконец – знакомый дом, её двор. Я заглушил мотор, и в наступившей тишине зазвенело в ушах.

– Можно, зайду? – спросил я глухо. За эту долгую дорогу я успел перегореть. Первобытная ярость сменилась тяжёлым, холодным осознанием. Я мог, конечно, не спрашивать. Вломиться, как хозяин. Но право на это я потерял пять лет назад.

Лера посмотрела на меня. Замялась. В её глазах читалась усталость и борьба. – Она уже наверно спит, – ответила она тихо.

– Я просто посмотрю, – не сдавался я. – Мне надо её увидеть.

– Хорошо, – кивнула она.

Мы вышли из машины. Поднялись по лестнице на нужный этаж. В квартире пахло домашними пирожками и детством. Было тихо и темно, только на кухне горел свет, словно дежурный маячок. Навстречу вышла пожилая женщина – сиделка. – А я думала, вы сегодня уже не приедете.

Лера сняла обувь, устало прислонилась к стене. – Гнали всю дорогу, чтобы успеть.

Сиделка наклонила голову, озабоченно. – А мне, как теперь добраться домой? Автобусы уже не ходят.

– Я вам такси вызову, – автоматически ответила Лера.

– Хорошо. Тогда рассчитайте меня, и я поеду.

Я заметил, как в глазах Леры на секунду мелькнул страх. Быстрый, как вспышка, но я его поймал. Она быстро опустила голову. – Сколько? – спросила она.

Сиделка начала что-то подсчитывать, перечисляя дни и услуги. Лера, не выдержав, перебила её, голос дрогнул: – Просто скажите, сколько.

– Пятнадцать.

Я видел, как Лера побледнела. Не раздумывая, вытащил из внутреннего кармана деньги, всё, что было наличными, и сунул сиделке в руки. – Хватит? Пересчитайте.

Сиделка, удивлённая, начала считать деньги. Увидев сумму, она смутилась. – Здесь больше...

– Это всё вам, – отрезал я. – За помощь. И за то, что откликнулись.