Ради нашей любви - Григ Кристин

– Не возражаю, – коротко ответил Курт и исчез за дверью.

Несколько секунд Лорелея смотрела ему вслед, затем с глубоким вздохом принялась убирать со стола. День был жаркий и душный, но теперь, когда на город опустилась ночь, где-то вдалеке слышалось рычание грома.

Замечательно. Только грозы сейчас не хватало! Как будто мало бури в ее измученном сердце!

– Лорелея!

Обернувшись, она увидела в дверном проеме своего мужа. Волосы у него были растрепаны, рубашка наполовину расстегнута. Увидев его таким, она вдруг с пугающей ясностью поняла, что страсть, много лет назад бросившая ее к нему в объятия, не ушла – и никогда не уйдет.

За окном снова прогрохотал гром, на этот раз решительнее и ближе.

– Да?

Он с трудом сглотнул.

– Я… извини, не хотел тебя утруждать, но… В первый раз она услышала в его голосе неуверенность.

– Тебе плохо? – быстро спросила она. – Рука болит? Медсестра дала мне таблетки…

– Да все со мной в порядке! Просто… никак не могу расстегнуть эти чертовы пуговицы.

Взгляд ее метнулся вниз, к ровному ряду пуговиц на голубой рубашке. Две верхние были расстегнуты – ровно настолько, чтобы обнажилась черная полоска волос на мускулистой груди, – следующие застегнуты.

Лорелея ощутила, что заливается краской. Подняла смущенный взор на мужа. Судя по его лицу, ему тоже было не по себе. И неудивительно – ведь для такого человека попросить о помощи смерти подобно. Тем более – попросить ее.

– О, конечно! Я должна была сама догадаться… – Лорелея судорожно вздохнула и приказала рукам не дрожать. – Сейчас расстегну.

Она подошла к нему. Курт не двигался, глаза его не отрывались от ее лица.

– Пару лет назад я вывихнула запястье, – проговорила Лорелея, протягивая руки к первой пуговице. – Помню, как самые простые действия превратились для меня в непосильные задачи.

С одной покончено. Но почему он молчит?

– Правда, запястье было левое, а я, как и ты, правша, так что поначалу мне казалось, что это не так страшно…

Вторая пуговица позади. Хорошо развитые мускулы под загорелой кожей, черный пушок волос… Господи, да что же он молчит? Так и собирается стоять и слушать ее дурацкую болтовню?

– А оказалось совсем иначе. Это было ужасно! Я даже волосы уложить не могла! В то время они были длиннее, и…

– У тебя прекрасные волосы, Лорелея. Руки ее замерли на следующей пуговице.

Тихий, хрипловатый голос Курта пронзил ее, словно электрический разряд.

– Спасибо. Что ж, у тебя такой проблемы не будет. То есть… я хочу сказать, тебе не нужно укладывать волосы. Хотя, разумеется, я с удовольствием помогу тебе и причесаться, и вымыть голову, и… Ну вот, последняя.

– Распусти их.

– Что? – удивленно спросила она.

– Распусти волосы.

– Курт! – Лорелея тяжело сглотнула. – Не думаю, что…

– Пожалуйста. Вынь эти шпильки и распусти волосы.

Ей не пришлось принимать решение – он решил за нее. Миг – и его здоровая рука нырнула в ее льняную гриву, шпильки полетели на пол.

– Я так и не забыл, как твои волосы щекотали мне кожу. И губы…

– Курт! – О Господи, теперь он гладит ее по щеке. – Курт, что ты… что ты де…

И в этот миг он ее поцеловал. Нежно, осторожно прикоснулся губами к губам. Лорелея замерла, завороженная этим легким, словно крылья бабочки, касанием. Из груди ее вырвался едва слышный стон – и, повинуясь этой бессловесной мольбе, Курт снова прильнул к ее устам, на этот раз жадно и страстно.

За окном сверкнула молния.

Миг спустя – вечность спустя – Курт поднял голову. Взгляды их встретились. Он приподнял ее голову за подбородок, ласково погладил большим пальцем по щеке.

– Скажи это, – прошептал он. – Скажи, Лорелея. Чего ты хочешь?

Хочу, чтобы ты меня любил, – эта правда, столь долго скрываемая в сердце, сверкнула перед ней, словно молния, вспарывающая темные небеса. Лорелея понимала: он ждет от нее признания, что ей не терпится лечь с ним в постель. Но на самом деле она хочет большего. Гораздо большего. Она любит Курта. И что страшнее всего – мечтает об ответном чувстве.

Должно быть, ее ужас отразился на лице. Курт уронил руку и отступил на шаг.

– Прости. – Голос его звучат хрипло. Лорелея поняла, чего стоило ему это отступление. – Не надо было спрашивать.

Она молча покачала головой и положила руку ему на плечо. Он отстранился, словно обжегшись ее прикосновением.

– Не надо, милая. Все в порядке, У нас был трудный день, мы оба устали.

– Курт, подожди…

Но он уже шел прочь. А она стояла посреди комнаты, словно превратившись в соляной столб, не в силах его остановить.

Приближалась гроза. За окном завывал ветер, и верхушки деревьев раскачивались, словно заламывая руки-ветви в безысходной тоске.

Как хотелось Лорелее завыть вместе с ветром! И выть, и вопить, и обливаться слезами, и биться головой о стену! Но это не поможет. Жалость к себе никогда не помогала – ни в детстве, когда погибли ее родители, ни позже; когда она узнала, что беременна. Жизнь научила Лорелею: единственный способ противостоять беде – взглянуть правде в глаза. Так ей придется поступить и теперь.

Нужно покончить с этой комедией супружества. Победить в себе любовь к человеку, который ее не любит. И сообщить ему, что у него есть сын. Всего-то делов, мысленно добавила она и горько усмехнулась.

В эту ночь Лорелея почти сразу провалилась в сон, как только легла. Но спала беспокойно.

Во сне она брела по узкой тропке под хмурыми враждебными небесами, под злобное рычание грома… и знала, что она одна. Совсем одна в целом свете.

Раскат грома сотряс дом, и Лорелея села в постели, грубо выдернутая из сна. Гроза бушевала вовсю. Оглушительные раскаты следовали один за другим, и комнату заливал призрачный свет молний.

Сердце Лорелеи отчаянно забилось. В детстве она боялась грозы. Родители понимали ее страх, но бабушка, к которой переехала девочка после гибели отца и матери, называла ее трусихой.

– Как тебе не стыдно! – говорила она, обнаружив, что во время грозы Лорелея забивается в темный угол и зажимает руками уши. – В роду фон Левенштейнов трусов нет!

Со временем Лорелея победила свой страх – перед грозой, перед жизнью, перед неизбежными в жизни потерями. Но сегодня вдруг снова ощутила себя маленькой девочкой, смертельно испуганной ревом грома, зубчатыми молниями, разрезающими тяжелые темные тучи… И пустотой в собственном сердце;

– Курт! – срывающимся голосом прошептала она. – Курт!

6

Дверь распахнулась. Луч света прорезал враждебную тьму, пригвоздив Лорелею к подушке. Она поспешно прикрыла лицо рукой, чтобы Курт не заметил слез на ее щеках.

– Лорелея! – Он отвел от нее луч фонарика. – С тобой все в порядке?

– Конечно, – с натужной бодростью ответила она.

– На улице настоящая буря. Я подумал, что ты могла проснуться, а поскольку света нет… он отключился…

– Со мной все в порядке, – твердо повторила Лорелея, но рокот грома перекрыл ее голос.

– Лорелея, – мягко сказал Курт, – вовсе не стыдно бояться грозы.

– А я и не боюсь!

– Милая моя, все мы чего-нибудь боимся. Нет ничего дурного в том, чтобы это признать.

– Знаю. Я не ребенок.

– Вот и хорошо. Я оставлю тебе фонарик. Если я тебе понадоблюсь…

– Не надо! Говорю же тебе, я…

Оглушительный гром прокатился над самой их головой. Молния вспорола тьму, и Лорелея едва не спрыгнула с кровати.

Черт побери! – мысленно воскликнул Курт. Она – его жена, она до смерти напугана, и если сейчас он повернется и уйдет, то никогда больше не сможет считать себя мужчиной!

Миг – и он уже был возле нее, обнял ее здоровой рукой, привлек к себе.

– Прижмись ко мне, mein Liebling, – прошептал он. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Уже во второй раз он предлагает ей свою помощь. Но ей это не нужно. Ничего от него не нужно. Даже он сам…

Он погрузил пальцы в копну ее волос и мягко развернул ее лицом к себе. Лорелея попыталась отстраниться, но он вновь прошептал ее имя. Голос его был так нежен, так полон жаждой, что все страхи ее испарились.