Осторожно, тигр! - Доналд Робин

Лесия мягко взяла мать за руку.

– Хватит, мама.

Моника сжала руку дочери.

– Я сразу поняла, что с Денисом у него нет ничего общего.

– Так вот почему… – Лесия запнулась.

– Да, именно поэтому я встревожилась, когда ты рассказала мне про Кина. Я подумала, что он мог пойти в своего отца.

– Пошел я в отца или нет, но вы с ним спали, – упрямо повторил Кин.

Моника кивнула.

– Я не рассчитываю, что вы сумеете понять. Но мы с Денисом были женаты всего год, когда с ним произошло несчастье. Я очень любила его. А он так сильно переменился. – Моника крепче сжала руку дочери, но не отвела глаз от сурового лица Кина. – С вашим отцом я на какое-то время могла представить, что вернулось прошлое. Я не знала, что он женат, он говорил мне, что холост.

Кин покачал головой. Его губы сжались в жесткую, неумолимую линию.

– Он солгал, но для него это было в порядке вещей.

Моника взглянула на Лесию.

– Это произошло в сентябре, за год до твоего рождения.

– А мне неизвестно, когда мой отец наезжал в Австралию. – Голос Кина звучал холодно и отчетливо, глаза казались бездонными, как вселенная. – Я знаю только, что он покончил с собой за три месяца до рождения Лесии и четыре месяца спустя после смерти моей матери.

Негромко, без малейших признаков гнева, Моника спросила:

– Значит, вы не верите, что Лесия вам не сестра?

Кин на миг зажмурился.

– Я не осмеливаюсь, – выговорил он напряженно и хрипло.

Лесия понимала, что он сейчас чувствует. О, сама она полностью доверяла матери, но если они не установят каким-то образом дату последней поездки Стюарта Пейджета в Австралию, Кин никогда не сможет избавиться от ужасного подозрения.

Кин словно услышал ее мысли – он вскинул голову, лицо его, несмотря на золотистый загар, покрывавший кожу, было очень бледным и осунувшимся.

– Я должен знать наверняка, – произнес он страстно, в упор глядя на Лесию. – Ты понимаешь меня?

– Да… – Лесия выпустила руку матери и отошла к окну. – Но мы никогда не сможем это доказать, по крайней мере чтобы убедить тебя полностью, – выговорила она почти беззвучно.

– А ты готова пойти на риск? – спросил он вполне спокойно.

– Я знаю свою маму, – ответила Лесия.

– А я, к сожалению, знаю только, что эта женщина спала с моим отцом, потому что он напоминал ей мужа, который был для нее потерян. Я думаю, что этот разговор уже не принесет ничего нового. Я ухожу.

Лесия закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит. Когда дверь за ним затворилась, Моника провела дрожащей рукой по лицу и пробормотала:

– О Боже, Лесия, как бы я хотела… Если бы я только могла…

– Не надо!

Лесия знала, что шансы собрать необходимую информацию тридцатилетней давности ничтожно малы. И Кин никогда не вернется, а она остаток своей жизни проведет, оплакивая свою любовь. Если только…

Но эти два слова из всех человеческих слов самые бесполезные.

– Не знаю, как ты, мама, а я не прочь выпить чаю.

– Лесия… – неуверенно начала Моника.

– Все в порядке.

– Нет, неправда. – Моника взглянула на свои руки, на золотое кольцо Рика и на обручальное колечко с камнем, которые весело блестели в наполненной светом комнате. – Твое зачатие стало возможным потому, что твой отец сумел все же преодолеть депрессию и мы оба страстно хотели иметь ребенка. А через несколько недель он скончался на моих руках от разрыва аорты… – Моника прерывисто вздохнула. – Это было последним проявлением его жизненных сил.

– О, мамочка…

– Мы не знали наверняка, но были уверены, что я забеременела. И он очень сильно волновался, не мог поверить в такое счастье… – Она посмотрела на дочь. – Я никогда раньше не понимала толком место в Библии, где сказано, что грехи отцов падут на головы детей. Но сейчас наконец поняла. Я не могу изменить то, что совершила много лет назад, но могу поклясться, что ты не дочь Стюарта.

– Больше ни слова об этом! – воскликнула Лесия, крепко обняв мать. – Кто я такая, чтобы бросить камень? Мы все ошибаемся, а для меня ты всегда самая лучшая из всех мам, какие только существуют на свете.

У Моники задрожали губы.

– Значит, ты мне веришь?

Лесия нежно погладила ее по щеке.

– Да, – ответила она просто. – Я тебе верю. Я же тебя так давно знаю и не помню, чтобы ты мне когда-нибудь лгала.

– Кин вернется? – спросила Моника.

– Если сумеет доказать, что ты и его отец не имели возможности встречаться в течение девяти месяцев до моего рождения, то, вероятно, да, – проговорила она ровным и безжизненным тоном.

Моника закрыла глаза, потом открыла их снова.

– Ты очень сильно любишь его, – сказала она с глубоким сочувствием.

– Ничего, все как-нибудь обойдется.

Но, едва произнеся эти слова, Лесия уже не могла больше сдерживаться и заплакала – беззвучно и горько, непрошеные слезы лились и лились по щекам. Моника долго обнимала ее и гладила по спине, прежде чем приступ отчаяния миновал. Потом Лесия вытерла лицо и несколько раз глубоко вздохнула, остро ощущая холод и пустоту.

– Ты преодолеешь это, я знаю, – задумчиво сказала мать. – Да, сначала будет тяжело, и никакая новая любовь не сможет полностью заменить тебе прежнюю. Но время и правда лечит. Я люблю Рика так же сильно, как любила твоего отца, пусть и по-другому. И еще, милая, хотя тебе и очень плохо сейчас, я рада, что Кин пробудил тебя ото сна. Я боялась, что ты так навсегда и останешься в своей башне, опасаясь покинуть ее и причинить страдания какому-нибудь мужчине. Не стоит возвращаться в нее снова. Одно из многого, что можно сказать в пользу любви, – то, что она никогда не бывает напрасной. Надо только понять, что боль – ее неизбежная спутница, и смириться с этим.

В течение последовавших затем наполненных мраком дней Лесия цеплялась за эту мысль и повторяла мамины слова бесконечными ночами, стараясь хоть немного успокоиться.

Она заставила себя вести прежнюю жизнь – навещала друзей, развлекалась и позволяла развлекать себя, и работала – так много, что под глазами у нее появились темные круги.

А ночами она ходила взад-вперед по комнате, до тех пор, пока в изнеможении не валилась на постель и не впадала в глубокое, не приносившее облегчения забытье.

Однажды ей позвонила Дженни.

– Все отлично, дело сдвинулось с мертвой точки, мы с Брайеном сегодня подписали бумаги. Приходите к нам ужинать, мы разопьем бутылку шампанского и отметим это событие.

– Извините, но к ужину я никак не успею, – машинально ответила Лесия.

– Тогда завтра пообедаем вместе.

Лесия замешкалась с ответом. Но, разумеется, Кина там не будет.

– Большое спасибо, это очень мило с вашей стороны.

Все и правда было довольно мило, Дженни, как видно, немало потрудилась, чтобы обставить встречу как можно торжественнее. И она знала толк в винах – на столе стояло самое лучшее французское шампанское, к которому сама Дженни, однако, не притронулась. Лесия, помня о том, что ей предстоят сборы в дорогу, выпила всего один бокал и заставила себя съесть как можно больше, несмотря на комок в горле, по-видимому поместившийся там навсегда.

В конце обеда Дженни сказала небрежно:

– Я думаю, вы согласны с Кином, который считает меня беспринципной охотницей за богачами, у которой вместо глаз – долларовые бумажки?

– Нет, – возразила Лесия, скрывая неловкость. – Я видела, как вы смотрите на Брайена.

Дженни сильно покраснела.

– Благодарю вас, – ответила она непривычным для нее нерешительным тоном и, покосившись на Лесию, заговорила торопливо: – Мне надо извиниться перед вами. Когда мне сказали, что Кин обедал с женщиной, которая, судя по всему, является его сестрой, я узнала, кто вы такая, и предложила вам заказ на проектировку дома – как приманку. Я хотела смутить Кина, напомнив ему о его отце, который не отличался разборчивостью в связях, – вот почему я устроила ту прогулку на остров. Но я не подумала о ваших чувствах, и потом мне стало стыдно. Особенно когда я узнала, что вы вовсе не дочь Стюарта Пейджета. А когда я посмотрела ваши рисунки, то поняла, что эту работу смогу доверить только вам. Но я, правда, вела себя очень скверно.