Невеста для Бессмертного (СИ) - Фрес Константин

Светила луна.

— Вот тут, Маш, еще и репей растет, — угодливо подсказывала Колесничиха, хрустя в темноте кривыми ногами и быльем. — Руби его. И клены вон, молодая поросль. Ну, чего встала-то? Трава сама себя не вырвет.

— Нет, — хриплым кровожадным голосом ответила непокорная Марьванна, сжимая свой серп с видом убийцы и молясь, чтобы Колесничиха сию минуту замолкла. Воображение рисовало ей кровавые картины расправы, в которых серп вспарывал раз за разом тощее дряблое горло ехидной старухи и неспешно, как нож матерого наемника Рэмбо, вытирался о потоптанную шляпу с цветами… — Мне нужна только полынь.

— Ой, а чего это? — наивно защелкала веками Колесничиха. Это щелкание, наверное, и на окраине города слышно было. — Зачем это?

— Кошечка заблохастела, — в воображении Марьванны свирепо лязгнуло скрестившееся оружие противниц. — Отварить хочу полыни и выкупать.

— Откуда ж блохи у твоей кошечки, — ядовито поинтересовалась Колесничиха, полагая, что ловит Марьванну на лжи и оттого торжествуя, — она ж на улице не была!

— Ты вот тоже замужем не была, — жестоко парировала беспощадная Марьванна, — а сын у тебя есть! Откуда б?

Бесстрашный самурай умело отбил первую атаку; сюрикэны ниндзя ударились об острый меч его злословия и вернулись, поразив самого ниндзя.

Колесничиха во тьме предсмертно захрипела, давясь ядом и воображаемой кровью от смертельной раны, нанесенной ей Марьванной. Это был удар ниже пояса. Все отлично знали, что сына добродетельная Колесничиха, прикидывающаяся кроткой целомудренной овечкой, нагуляла и вдруг родила как-то внезапно для самой себя. Кто был отцом — неизвестно. Он испарился из жизни наивной Колесничихи быстрее Андрюхи, не простившего своей поклоннице такого коварства и измены.

Всю приветливость с Колесничихи как ветром сдуло.

— Старая дура! — нервно выкрикнула во мраке страдающая Колесничиха. Ее топорный удар был слишком прямым, Марьванна отразила его недрогнувшей рукой.

— Сама дура! — выкрикнула она, кровожадно потрясая серпом. Наверное, только его опасное сверкание спасло ее от немедленного нападения Колесничихи, не то бабка, уличенная во блуде, набросилась бы на Марьванну и проредила ей кудри.

— Ведьма! — восхитился злобностью Марьванны кот, сидящий в кустах и с радостью наблюдающий перепалку.

Крики сражающихся разносились над полем брани в целом и над всем спящим микрорайоном в частности. Они просто не могли не привлечь постороннего внимания, и скоро на дорожке, ведущей к месту боя, заскрипели чьи-то шаги.

Колесничиха, которой терять было нечего, подхватив юбку, бросилась прочь, не желая быть застигнутой и уличенной в ночной ругани. Марьванна же бежать не могла. Нарубленная полынь ворохом лежала на земле, и кинуть ее означало отказаться от задуманного. А это в планы Марьванны не входило.

Светила луна.

Собирая горько воняющие стебли, пыхтящая, как голодный бегемот Марьванна по характерному шарканию по дорожке опознала Андрюху. Он хромал с тех самых пор, как молодым еще получил заряд соли в задницу, убегая голышом от чужой жены. Соль рассосалась, шок — никогда. И Андрюха волочил ногу лет этак тридцать. Но даже этот судьбоносный выстрел не поубавил в нем желания до чужих женщин. Вероятно, в детстве ему не объяснили, что брать чужое не хорошо, вот он и отрывался по полной всю свою жизнь.

— Кто тут? — строго, словно часовой на границе, крикнул он, останавливаясь и приглядываясь. — Что шумите? Мария — ты, что ли?

Марьванна ответила суровым сопением, которое Андрюха не мог спутать ни с каким другим. Звуки родного голоса тотчас запустили сложную химическую реакцию в его организме, вследствие чего Андрюха приосанился и частично перестал хромать.

— Какая ты темпераментная, Маша, — воркуя голубем, продолжил Андрюха, косолапо подгребая к Марьванне. Глазки его в свете луны блестели масляно, похотливо. — Все воюешь, неугомонная… Чего с Иркой-то опять не поделили? Обижает она тебя, да? Так ты только скажи, мы ее пропесочим на общедомовом собрании… не дадим уж небось тебя в обиду-то. А хочешь, — Андрюха интимно понизил голос до регистра Элвиса Пресли, — я к тебе на чай загляну? Поддержу, так сказать…

«Чтоб тебе пусто было, — со злостью подумала Марьванна, сгребая свою добычу. — Что вас всех сейчас-то прорвало, когда мне личную жизнь налаживать приспичило?!»

Вообще, предложение Андрюхи было более чем заманчивым и более чем понятным. Все его визиты на чай в молодости оканчивались бурной любовью с криками и странной, загадочной связью на полгода, год. Он возникал внезапно, как айсберг перед «Титаником», и, упившись страстью, так же внезапно исчезал на несколько лет, оставив Марьванну в недоумении у разбитого корыта. И сейчас он, по сути, предлагал ей то же самое — тряхнуть стариной напоследок.

Раззадоренный внезапным появлением в жизни Марьванны постороннего мужика, Андрюха тотчас решил, что надо отбить свою женщину у чужака — а он таки считал Марьванну своей женщиной, — чтоб показать, кто в доме хозяин. Посостязаться, значит, с пришельцем, полностью уверенный в своем превосходстве.

И Марьванна это прекрасно понимала.

Соображая, что, вероятно, таких предложений больше не поступит, Марьванна совершенно четко поняла, что ей уж совсем скоро семьдесят. И впереди — одинокая старость, тихие вечера и тишина, которую разбавляет только бормотание телевизора. А предложение Андрюхи — это впрыск адреналина, это минимум полгода, гарантированно отнятых у безжалостного одиночества. Полгода времени, потраченного на новые платья, на помаду и кручение-верчение перед зеркалом. Полгода…

А Кощей не факт что приворожится. Совсем не факт. Отвар, ради которого Марьванна ночью бесстрашно вышла на пустырь, мог не сработать, красавчик-Кощей и вовсе мог подцепить себе молодку и свалить в зеркало прям завтра, и все кончилось бы так же стремительно, как и началось, но… а как же все-таки Кощей? Как же его неприветливая, суровая и строгая красота, как же его серьезные намерения?! Как же любовь всей ее, Марьванны, жизни?! Неужто можно ее предать?! За банальный, ни к чему не обязывающий перепихон со старым потаскуном?!

К девичьей гордости присоединился ген добродетельной верности. Раньше он срабатывал только на Андрюху, но теперь, оказавшись ночью лицом к лицу с коварным соблазнителем и встав перед выбором, ген этот почему-то поддержал верность и помог добить поверженный ген рецессивного блядства, вероятно даже ногами. Андрюхе он при этом цинично показывал оскорбительные факовые комбинации из пальцев, и Марьванна, прислушавшись к этой борьбе в своей душе, лишь тоскливо вздохнула.

— Нет уж, — грубо ответила она. — Есть теперь кому мои чаи распивать. Благодарствую.

Ничто так не заводит мужчину, как отказ желанной женщины.

Это как бутерброд с колбасой, который проносят мимо твоего рта. Это как самая тонкая интимная игра. Как вызов; как объявление войны. Ответ Марьванны, этой соблазнительной сердитой чертовки, завел Андрюху как откровенный танец Джениффер Лопез своим лопезом. Это было ново и маняще; старые чресла бывалого ловеласа воспламенились от желания поставить негодяйку к стенке и расстрелять ее без права на помилование.

— Ты это о прыгуне? — небрежно поинтересовался Андрюха, заходя к Марьванне с тыла и пытаясь прихватить ее за несговорчивый лопез. — Да брось ты, Маняша… какой там чай… Хочу прямо сейчас, прямо здесь…

Марьванна от растерянности окаменела. Еще никогда ее не пытались изнасиловать на пустыре в полыни, и тело ее предало — окаменело, превратившись в бесчувственное полено. Марьванна и руки не могла поднять. Вот это предательство так предательство! Засада!

Светила луна.

— Слышь, отец, — раздался из зарослей страшный, хриплый и преступный голос. — Закурить есть? А если найду?

Слова эти возымели волшебное действие. В миг горячий альфа-самец- перестарок испуганно скукожился, убрал похотливые потные руки от задницы Марьванны и припустил с такой скоростью по дорожке, что стало совершенно ясно, что он чудесным образом вылечился от хромоты. Клин клином, как говорится…