Самый темный час (СИ) - Кэбот Мэг

Так что я сказала:

— Отличная мысль, — сняла трубку и набрала номер отца Ди.

Вот только ответил на звонок не он. Это сделала какая-то женщина. Сначала я обалдела, решив, что у отца Доминика с ней шуры-муры. Но потом я вспомнила, что он живет в доме приходского священника с еще несколькими людьми.

Поэтому, понадеявшись, что это просто послушница, которая пойдет и без лишних разговоров позовет отца Ди, я спросила:

— Отец Доминик дома?

Но это оказалась не послушница. Это была сестра Эрнестина, заместитель директора в нашей школе, которая, разумеется, узнала мой голос.

— Сюзанна Саймон, почему ты звонишь домой отцу Доминику в такое время? — потребовала она ответа. — Вы вообще представляете себе, который час, юная леди? Уже почти десять вечера!

— Я знаю, — промямлила я. — Только…

— Кроме того, отца Доминика нет, — продолжила сестра Эрнестина. — Он на выездном семинаре.

— Выездном семинаре? — повторила я, представив отца Доминика, сидящим перед большим костром с другими священниками, возможно, в сандалиях, и распевающим «Кумбайя, мой Господь».

Потом я припомнила, что отец Дом упоминал о предстоящем семинаре глав католических школ. Он даже дал мне номер, чтобы я могла позвонить ему туда, если мне понадобится связаться с ним из-за какой-то призрачной критической ситуации. Лично я не считала знакомство с новым медиатором критической ситуацией, однако… отец Дом, несомненно, со мной бы не согласился. Так что я просто поблагодарила сестру Эрнестину, извинившись, что побеспокоила ее, и повесила трубку.

— Что такое «выездной семинар»? — поинтересовался Джесс.

Так что мне пришлось объяснять, что это такое, хотя все время, пока я говорила, мои мысли были там, в больнице, когда он коснулся моего лица. Я все думала, сделал ли он это из одной только жалости, или я ему на самом деле нравилась (больше, чем просто друг, — я ведь точно знала, что нравлюсь ему как друг), или была иная причина.

Потому что вот какая штука: хоть Джессу и было сто пятьдесят лет, он оставался безумно красивым и сексуальным — гораздо красивее, чем даже Пол Слейтер… ну или, может, мне так просто казалось, потому что я его любила.

Не важно. Я хочу сказать, Джесс словно сошел с телеэкрана. У него даже зубы очень хорошие для парня, родившегося до изобретения фтористых соединений, — белоснежные, ровные и крепкие на вид. Я имею в виду, если бы у нас в академии хоть один парень хотя бы отдаленно походил на Джесса, то учеба в школе вовсе не казалась бы мне такой напрасной тратой времени, какой она на самом деле была.

Но что толку-то? В смысле, с того, какой Джесс красавец и все такое? Он же призрак. И вижу его только я. Я же не смогу когда-нибудь представить его матери, или повести с собой на выпускной бал, или выйти за него замуж, или еще что-то в этом духе. У нас нет будущего.

Мне надо об этом помнить.

Однако иногда это очень-очень сложно. Особенно когда он сидит передо мной, смеется над моими словами и гладит этого дурацкого вонючего кота. Джесс был первым, кого я встретила, когда переехала в Калифорнию, и он стал первым, с кем я по-настоящему здесь подружилась. Он всегда оказывался рядом, когда я в нем нуждалась, чего не скажешь о большинстве моих живых знакомых. И если бы мне пришлось выбирать одного человека, вдвоем с которым я готова была очутиться на необитаемом острове, я бы даже не задумалась: само собой, это был бы Джесс.

Вот о чем я думала, пока объясняла, что такое выездной семинар. И когда начала излагать все, что знала, о Вьетнамской войне, а потом об окончательном падении коммунистического строя в Советском Союзе. И когда чистила зубы и готовилась ко сну. И когда пожелала Джессу спокойной ночи, залезла под одеяло и потушила свет. И когда ко мне подкрался сон, подарив блаженное забвение и вытеснив из головы абсолютно все мысли… В последнее время я могла избавиться от мыслей о Джессе, лишь когда засыпала.

Но вот что я вам скажу: они моментально вернулись несколько часов спустя, когда я проснулась, как от толчка, и обнаружила, что кто-то закрывает мне рот рукой.

Ах да, и прижимает нож к моему горлу.

Глава 4

Будучи медиатором, я привыкла, что меня будят, скажем так, отнюдь не самым ласковым образом.

Но на этот раз все было гораздо менее ласково, чем обычно. Я имею в виду, когда кто-то хочет твоей помощи, он, как правило, из кожи вон лезет, чтобы не настроить тебя против себя… к чему обычно и приводит размахивание ножом перед моим носом.

Однако открыв глаза и увидев, кто эта орудующая ножом особа, я тут же осознала, что ей от меня, вероятнее всего, нужна вовсе не помощь. Нет, по всей видимости, она просто хотела моей смерти.

Не спрашивайте, как я это поняла. Без сомнений, сработали мои древние медиаторские инстинкты.

Ну, и нож тоже оказался довольно убедительным доказательством.

— Слушай сюда, ты, глупая девчонка, — прошипела Мария де Сильва. Вернее сказать, Мария де Сильва Диего, поскольку на момент смерти она была замужем за Феликсом Диего, работорговцем. Я узнала это из той книги по истории округа Салинас с тысяча восьмисотого по тысяча восемьсот пятидесятый годы, «Мой Монтерей», которую Док притащил из библиотеки. В ней даже был портрет Марии.

Именно поэтому так уж вышло, что я знала, кто сейчас пытается меня убить.

— Если не заставишь своих отца и брата прекратить копать ту яму, — прошипела Мария, — я заставлю тебя пожалеть, что ты родилась на свет. Уяснила? — Э-э, отчима и сводного брата, хотела я поправить ее, но не смогла из-за руки, зажимавшей мне рот.

Грубоватые слова для девушки в кринолине. Потому что ею Мария и была. Девушкой.

Она не умерла молодой. Когда Мария де Сильва Диего испустила последний вздох на рубеже веков — предыдущих двух, само собой, — ей было около семидесяти.

Но привидению, сидевшему на моей груди, на вид было столько же, сколько мне. У нее были черные волосы без намека на седину, а лицо обрамляли искусно завитые локоны. Похоже, Мария очень любила наведываться в ювелирные магазины. На ее длинной грациозной шее лежала золотая цепь, с которой свисал огромный рубин — такой, знаете, как в «Титанике», все дела, — а на пальцах я разглядела несколько тяжелых перстней. Один из них врезался мне в десны.

В фильмах о привидениях одну вещь всегда показывают неправильно. Когда человек умирает, его дух вовсе не принимает форму его тела на момент смерти. Вы никогда не увидите призраков, разгуливающих с вывороченными наружу кишками или отрубленной головой в руках и тому подобное. Если бы они ходили в таком виде, тогда еще можно было бы понять, почему Джек был таким трусишкой.

Но все это работает совсем не так. Призраки появляются в виде своего тела, когда оно было полным жизни, в самом расцвете сил.

И, наверное, у Марии де Сильва этот период пришелся на время, когда ей было шестнадцать или около того.

Эй, знаете, ей вообще-то повезло, что у нее были варианты. Джесс не смог прожить достаточно долго, чтобы ему было из чего выбирать. Благодаря ей.

— О нет, не смей! — рявкнула Мария, и дужки ее перстней заскрежетали по моим зубам со звуком, который никак нельзя было назвать приятным. — Даже не думай об этом.

Не представляю, как она догадалась, но я раздумывала о том, как бы пнуть ее коленями в спину. Хотя лезвие ножа, прижатое к моей сонной артерии, быстро заставило меня отказаться от этого плана.

— Ты убедишь отца прекратить раскопки и уничтожишь те письма, поняла, девочка? — прошипела Мария. — И ни словом не обмолвишься о них — или обо мне — Гектору. Я ясно выражаюсь?

Что я могла поделать? Она приставила нож к моему горлу. И в ее поведении ничто не напоминало Марию де Сильва, которая написала те идиотские письма. Эта цыпочка не восторгалась своей новой шляпкой, если вы понимаете, о чем я. Я ни капли не сомневалась, что она не только знает, как пользоваться этим ножом, но и, вне всяких сомнений, его применит, если ее спровоцировать.