Дорогами судьбы (СИ) - Ляпина Юлия Николаевна

Воительница звонко рассмеялась:

— У матери племени шесть дочерей и пять сыновей, моя мать была самой младшей из почти дюжины детей и вышла замуж по любви. Мы с Кирой, конечно, внучки матери племени, но старейшины даже не помнят наших имен. Поехали!

— Значит ты, как и я, герцогиня — тоже неплохо, больше шансов на собственный выбор, — сказала Гелла, приноравливаясь к тряской рыси своей лошадки.

— Что-то не похоже, что ты сделала выбор по любви, — скептично приподняла выразительную бровь Сатра. — Не страдаешь по своему жениху?

Гелла стала серьезной и даже немного грустной:

— Я сама не знаю, что чувствую к нему. Мне казалось, что я влюблена, я так трепетала перед ним, так старалась быть достойной невестой, а он просто не видел меня. Дарил кольцо, а смотрел на мою семью — смотрел оценивающе, словно покупал новую мебель и обдумывал, насколько она будет полезна. Танцевал на нашей помолвке и улыбался моей фрейлине — самой мерзкой обманщице из тех, что мне навязал канцлер. Я не хотела этого видеть, не хотела понимать, а теперь знаю: он изменился, и я больше не хочу быть его женой. Знаешь, за неделю до свадьбы мы переехали во дворец. Я встречалась с королем и королевой, каждый вечер принимала множество гостей из самых знаменитых родов королевства. В будуаре было тесно от знатных дам, стремящихся предложить свои услуги. И тут же множество кавалеров воспевали мою красоту. У моих подруг голова шла кругом от высоты моего положения, от нарядов и роскоши, а я задыхалась. Калабриана не было рядом, от него приходили только записки с указанием, к кому проявить благосклонность, а кого отстранить от себя. Это было так странно и мучительно. Я не хотела тратить свою жизнь на то, чтобы говорить малознакомым и не симпатичным мне людям приятные вещи, но меня никто не спрашивал, — горькие слова пролетели над горькими травами степей и эхом отозвались в сердце воительницы.

— Три года назад, — заговорила она глухо, — мой возлюбленный, сын лучшего воина племени, ушел в поход — сопровождать большую партию камней и драгоценных металлов. А пока его не было, Мать решила выдать меня за другого. У нее были свои причины, и я не осмелилась перечить. Но осмелилась отправить любимому письмо. Он успел, Мать была в гневе и хотела устроить церемонию на глазах племени, чтобы мой жених и мой возлюбленный не убили друг друга. Только одного не учла — мой возлюбленный и мой жених были побратимами. В день свадьбы они объявили об этом, и оба отказались от незавидной чести быть моим мужем. Им грозили проклятиями собственные матери, старейшины грозили племени страшными бедами, но побратимы были непреклонны; в наказание их отправили на охрану северных границ.

— И что теперь??

— Ничего, они охраняют покой нашего племени, а я служу наемницей.

— И вы не видитесь??

— Нет. Мать запретила. Она сказала, что судьба сама нас рассудит.

— Жестоко.

— Совсем нет, мой жених был старшим сыном матери самой большой семьи племени, наш брак должен был укрепить племя, а получилось наоборот. Мать семьи отказалась от своего сына.

— И все равно, это грустно. Ты их все еще ждешь?

— Жду, но давай не будем об этом, скоро должен быть патруль.

Девушки замолчали и сосредоточились на дороге.

Старый гвардеец и оруженосец вышли из бани только к обеду. Прачка, получив несколько медяков, выстирала их одежду и обещала, что к вечеру на ветерке все просохнет.

— Ну вот, парень, теперь пообедаем и проверим коней, — Амиран старался говорить спокойно, скрывая тревогу — ни принц, ни герцог в мыльне не появились, но служанка, выходившая за простынями и мылом, сообщила, что двор полон приезжих, которые осматривают всех и явно кого-то ищут. Амиран, не перестав намыливать кусочек грубого полотна, лишь кивнул и велел Ивэну хорошенько промыть волосы. Купальщиков никто не побеспокоил, возможно, потому, что мыльня находилась в стороне от трактира во избежание пожара и сырости, а может, потому, что искали четверых, а путешественники разделились. Выждав минут сорок за неспешным мытьем, бритьем и приведением одежды в порядок, старый гвардеец попросил служанку:

— Принеси-ка нам морсу со льдом, красавица, да и яблочек свежих захвати.

Служанка вернулась с новостями:

— Приезжие обыскали все номера и уехали, правда, человек пять остались и потребовали себе лучшие комнаты; хозяин очень недоволен, постояльцы жалуются, многие собираются уезжать.

Амиран сочувственно кивал и поддакивал, вытягивая новые подробности. Поняв, что принца и герцога в трактире нет, старый вояка принял решение:

— Сейчас пообедаем и к кузнецу сходим, подковы проверим, железа в дорогу прикупим, а завтра дальше поедем, спешить нам некуда.

Оруженосец лишь кивнул, и гвардеец порадовался правильно выбранному помощнику; сиротское существование приучило парня держать все в себе и не задавать лишних вопросов.

Раздраженный трактирщик бросал недовольные взгляды на подавальщицу, сновавшую с кухни наверх — похоже, в лучших покоях разворачивалась гулянка. Амиран цыкнул сквозь зубы и, указав глазами на шуструю девицу, прокомментировал Ивэну:

— Не закончив дела, пьют — значит, на удачное завершение и не надеются; думают, что их тут зря оставили, вот и пользуются моментом.

Тут с кухни показалась еще одна румяная толстушка, и Амиран ласково ее окликнул:

— Красавица, нам бы обед поплотнее да морсу холодного.

Девица рассмеялась:

— Разве столь любезные господа откажутся от вина?

Амиран ухмыльнулся, быстро корректируя поведение:

— И то верно, принеси для меня кувшинчик, парнишке рано еще к хмелю привыкать.

Быстроглазая подавальщица махнула юбками и убежала на кухню. А к гостям неспешно подошел трактирщик:

— Господа, прошу меня извинить, но я велел перенести ваши вещи в одну комнату, гостей прибыло, — при упоминании «гостей» взгляд хозяина трактира упал на растрепанную и помятую девицу, ссыпавшуюся с лестницы в кухню.

— Ничего страшного, сударь, соберете нам в дорогу еды дня на три-четыре, и мы не в обиде.

Трактирщик просветлел лицом, с наличностью в деревне всегда туго, а вот мясом да хлебом откупиться чего проще?

— А хватит ли нашим коням овса, — вновь озаботился гвардеец, — а то, смотрю, молодчики прибыли больно шустрые.

Провожая взглядом все ту же девку, вынырнувшую из кухни с тяжелогруженым подносом в руках, трактирщик вновь поморщился, словно от зубной боли:

— Это гвардейцы герцога Кирада, они в праве есть и пить три дня в любом трактире на землях герцога.

Амиран понятливо кивнул:

— И частенько они так наезжают?? Небось, убыток большой выходит?

— Еще какой! Все вино выпьют, девок изомнут, посуду побьют да все напакостить норовят. О прошлом годе телегу на сарай закинули, а нынче сено спалить хотели. Вздохнув, трактирщик сурово глянул на пышку, принесшую поднос с похлебкой и кувшином вина:

— Поворачивайся шустрее!

— А я что, — обиженно протянула та, — только поднос собрала — Катря прибежала и утащила господам наверх.

Трактирщик только рукой махнул и вернулся за стойку. Гвардеец принялся неспешно хлебать мясной суп, заправленный до густоты жареной мукой и луком. Оруженосец старался ему подражать в неторопливости, но порою срывался на жадное хлебание — сказывалась привычка, есть быстро и что успеешь, в королевских казармах постоянно стояла сотня гвардейцев и, соответственно, сотня оруженосцев, и многие из них жили только тем, что давали дворцовые службы.

— Легче, парень, легче! На вот, зажуй! — и гвардеец протянул парнишке кусок хлеба с салом и пару зубков чеснока. — В дороге чеснок первое дело; во дворце, конечно, дамам не нравится его дух, а вот в походе и от цинги убережет, и желудок отваром поправит, и любую кашу сжуешь, не морщась.

Размеренный голос старого воина успокаивал Ивэна, и он жевал медленнее.

— А еще хорошо с собой сало возить — и сам поешь, и сапоги от воды защитишь, и оружие от ржавчины; оно, конечно, благородные чаще воском пользуются — мол, воняет сало — да где ж его воску того напастись, а сало в любом трактире прикупить можно.