Наследница огненных льдов (СИ) - Ванина Антонина

 Зря я об это подумала, теперь тоже расстроюсь и буду ещё мрачнее Эспина. А там, во дворе все радуются и празднуют. Надо бы и нам с Эспином немного встряхнуться и развеять тоску.

– А знаешь, как я провела этот день? – для затравки спросила я. – Такая нелепая история вышло, даже смешно вспоминать.

И я рассказала Эспину о брачных обычаях кочевников и о том, как меня чуть не украли и не увезли в соседнее чумовище. Я думала, он улыбнётся и посмеётся вместе со мной. Но Эспин приподнялся, развернулся ко мне с абсолютно каменным выражением лица. Он ни разу не улыбнулся, даже когда я рассказала о предложении Микальгана поработать в доме дяди Руди, чтобы жениться на мне. Вернее, лучше бы я об этом вообще не говорила, потому как Эспин спросил:

– Значит, пока я рисковал собственной жизнью и чуть не погиб, ты развлекалась с каким-то заезжим оленеводом?

– Но я же просто думала… – растерялась я от такого оборота. – Я не знала, что он… Я просто хотела испытать оленью упряжку, чтобы нанять её. Я искала нам транспорт до Ясноморья.

– Как интересно, – сказал он таким тоном, будто пропустил все мои объяснения мимо ушей, – а во Флесмере ты тоже готова подсесть к любому, кто пригласит тебя в свой кабриолет?

– Это совсем другое! – возмутилась я.

– Да неужели? Что-то мне подсказывает, что этот твой оленевод по здешним меркам кто-то вроде беззаботного прожигателя жизни, которому больше нечем заняться, кроме как катать малознакомых девушек по тундре.

– Нет, – не стерпела я, – по здешним меркам Микальган кто-то вроде тебя во Флесмере. Все его достижения в этой жизни – это роль сына богатого человека и больше ничего. А про поездки в кабриолете рассказывал бы лучше своей Сигни!

Эспин на миг потерял дар речи – настолько его поразили мои слова. А потом он всё же решил мне ответить:

– Про сына большого человека рассказывала бы своему Вистингу, пока был шанс.

– Он не мой.

– А как бы хотелось обратного, да?

Что? Да как он... Да что он себе... Нет, это уже слишком!

– Если бы ты не артачился, и Мортен Вистинг пошёл в поход вместе с нами, сегодня он бы убил того медведя. И он не стал бы подпускать его к себе, выстрелил бы с приличного расстояния и не ныл, какие все вокруг плохие.

– Тогда что же ты не пошла с таким бравым охотником? Ах да, видимо, потому что он тебя брать с собой не хотел. У него же предельно ясная позиция о месте женщины в этом мире – либо в постели, либо на кухне. Ты в его концепцию идеального мира не вписываешься.

– А ты… – уже задыхалась я от негодования, – а ты… Ты просто завидуешь ему. Строишь из себя смелого путешественника, а способен добыть еду только в магазине. Так ни разу и не расчехлял ружьё, пока сегодня не попросили.

– Сегодня, – понизил он голос до угрожающих ноток, – я сделал то, на что бы в нормальных обстоятельствах никогда не решился.

– Значит, тебе надо чаше проявлять решимость.

На это Эспин не нашёлся что сказать, а я устала спорить и поспешила покинуть чум.

Как же он меня разозлил! И зачем только упомянул Вистинга? Из-за того, что я упомянула Сигни? Так Эспин первым начал обсуждать недостатки Микальгана. Он первым решил уязвить меня и чуть ли не назвал легкомысленной. Вот пусть теперь страдает от душевных переживаний после поедания медвежатины в полном одиночестве. Не буду больше сидеть с ним рядом, лучше присоединюсь к празднику и немного отвлекусь от той злости, что просто распирает всё изнутри.

Увы, но когда я подошла к костру, песен больше не было, зато начались истории о всяких диковинках и тайнах островной фауны. Так я узнала, что помимо лесного медведя существует ещё и некий горный дед, а у него…

– … лапы спереди у него длинные, сзади короткие, и ходит он вразвалочку. Шея тоже длинная, а голова на ней огромная, прямо к земле свисает. Глаза у горного деда красные, в темноте светятся. А язык у него жёлтый. Сам горный дед телом огромен, не чета чёрному деду. Но в лесу его не встретить, он все больше в горах ходит, в пещере живёт. А горы тут рядом, глядишь, и спустится горный дед на охоту, тогда его и увидеть можно. Но пугаться не надо, если совесть чиста, если ты охотник честный и зря ни зверя, ни птицу никогда не убивал. Такого охотника в зимнюю пору горный дед и к себе в пещеру пригласит, и спать уложит с собой рядом, и в складках своего меха согреет в холода. А если горному деду на глаза дурной охотник попадётся, который ради смеха толсторогов и дичь без разбора стреляет, а мясо их не ест и гнилым выкидывает, такого горный дед сразу задерёт и сожрёт не задумываясь.

И тут как по заказу из тёмного пространства под санями, возле которых до сих пор валялись кишки разделанного медведя, сверкнули две красные точки. А потом нечто потянуло глазное яблоко убитого медведя за нерв, и оно само собой укатилось под сани.

Всё, больше никому не хотелось ни рассказывать, ни слушать страшные истории о красноглазом длинношеем медведе. Люди зароптали и спешно разошлись по своим чумам. Даже старая шаманка не стала устраивать ритуал изгнания злобного духа-глазоеда, а только сказала что-то про мятежный дух чёрного деда, что рыщет в поисках своего убийцы, и тоже удалилась. А я невольно завела руку за спину и ощупала свой капюшон: Брума там не было и, наверное, уже давно. Вот ведь пакостник, сидит сейчас под санями и ест этот ужасный глаз. Ну, что за отвратительные вкусовые привычки?

Я вернулась в малый чум позже всех. Эспин уже давно спал в своём мешке, а для меня застелили шкурами спальную циновку в противоположной стороне от входа - самое тёплое место в чуме, ведь между ним и продуваемой ветрами занавески тлеет костёр. Так приятно, что о гостях здесь принято заботиться. В отличие от некоторых я умею ценить доброе отношение к себе.

Глава 51

Утром пришлось проснуться от криков и внезапной суеты:

– Война грядёт! Яломатке идёт на нас войной!

Как оказалось, к чумовищу только что прибежал упитанный рогатый олень, а на его боку охристой краской был начертан стилизованный человек с ружьём в руках – так в этих местах принято объявлять о грядущем наступлении.

– Всё, пропали мы, – голосили женщины, – всех мужчин Яломатке со своими батраками перебьёт, а нас в плен возьмёт и вторыми жёнами раздаст своим родичам.

Ну и порядки царят в этих племенах! Да что же это такое – из-за сбежавшей дочки Нуатувия истреблять всё чумовище и разводить многожёнство? Да разве так можно?

Люди суетились, бегали от одного чума к другому. Мужчины хватали ружья и пересчитывали немногочисленные патроны из своих запасов. Женщины пытались собрать разбрёдшееся по округе стадо оленей, дети постарше порывались им помогать, а малыши бродили возле чумов, явно не понимая, отчего все вокруг бегают туда-сюда.

Когда вдали показались череда упряжек, все будто успокоились и присмирели – к чумовищу приближалось такое многочисленное войско из оленей и людей, что любое сопротивление было бы бесполезным.

– Вот и всё, – понуро протянула растатуированная помощница старой шаманки, – кончились дни нашей беззаботной жизни. Никого Яломатке не пощадит.

– Может, – шепнул ей один из мужчин, – как в старину всё сделаем? Пойдём в наши чумы и удавимся. А кто удавиться не сможет, того зарежем и сами потом удавимся. Уж лучше всем разом к верхним людям уйти, чем под гнёт Яломатке попасть. Там, в Верхнем мире у нас жизнь лучше будет. Уж сколько наших оленей перемерло, значит, все они в Верхний мир переселились и нас там ждут. Так чего тянуть и дальше в этом мире мучиться? Может, пора уже к нашим предкам собираться?

Я невольно услышала их разговор и пришла в ужас. Ритуальное самоубийство? Эти люди настолько верят в благую загробную жизнь, что готовы убить друг друга, лишь бы этого не сделал их враг? Сколько же здесь людей? Да не больше трёх десятков. Они что, и своих собственных детей душить станут? А мужчины готовы прирезать женщин? Ну уж нет, я в таком безобразии принимать участие не собираюсь.