Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена

Опустошая очередной кубок вина, Мактавеш в излюбленной позе стоял у окна, наблюдая за ночным приливом северного моря, такого же тёмного и безжалостного, как он сам, и с таким же постоянством оберегающего свои глубинные сокровища, как тёмная душа демона хранила незыблемость чувства к единственной во всех мирах.

«Дай мне сил, Преисподняя, ибо собственные могут подвести. Убереги жизнь истинной в обмен за жизнь моего плодą», — Φиен пригубил из кубкą, но тут же выплюнул терпкую влąгу, потому как почудилось зверю, что во рту у него кровь.

— Дьявол! Дą ни хрена от тебя мне не нужно! Сам справлюсь!

Он не боялся ни богą, ни сąтąны, ни грёбаных проклятий. Злейшим врагом вождь каледонских демоном считал собственное бессилие, и тąк повелось с темниц Уркарąса. С яростью швырнув в бездну кубок, инкуб отвернулся от окна и обвёл взором палаты.

Тьма. Он давно не разжигал пламени очага, ибо оно не могло спасти от холода и заполнить пустоту, в которые погрузилась эта комната без его девочки. Фиен вспоминал, как молчаливо сгорали от стыда и смущения увешанные многочисленными гобеленами стены, когда, задыхаясь от страсти, Лайнеф молила о пощаде, а он, безжалостно разжигая в ней аппетит, хрипло дразнил откровенными непристойностями, описывая, как собирается заняться с ней любовью. По утру же, когда он, разнеженный и удовлетворённый, отказывался вылезать из супружеского ложа, Лайнеф превращалась в настоящую тиранку. После безрезультатных уговоров и множественных попыток спихнуть его ногами с кровати, в конце концов, она безжалостно выливала на обленившегося вожака клана сосуд ледяной воды. Тогда, подобно взбешённому медведю, он подскакивал и, извергая проклятья, энергично отряхивался, а немилосердная воительница заливалась уверенным смехом. А их бурные выяснения отношений!?.. Демон не предполагал, что ссориться можно так воодушевлённо и с таким отчаянным азартом. Заслышав спор господ на повышенных тонах, челядь разбегалась куда глаза глядят, а цитадель вздрагивала, ибо, чтобы не придушить тёмную, Фиену оставалось лишь рычать и проверять кулаками всё те же стены на прочность. Зато их примирению радовались так, будто в сражении с неприятелем победу вырвали. Всё это осталось в той, другой жизни, когда силы ещё не изменяли Лайнеф.

«Нет, я не оскверню этого места тяжким преступлением. Всё сделаю в пикском поселении, потом сожгу к чёртовой матери, чтобы и памяти не осталось», — порешил вожак. Он прошёл и завалился на огромную кровать, безучастно отмечая, что прислуге нынче не до уборки его покоев. Демон закинул за голову руки и прикрыл глаза. До рассвета оставалась пара часов, но зло, которое он олицетворял, умеет ждать.

Фиен не сразу понял, что не один в кровати. Раздражающий ноздри запах самки учуял чуть погодя и приписал к дикому голоду, который, свирепствуя над сущностью, денно и нощно терзал инкуба. Неожиданно шкуры зашевелились, из-под них вытянулась контрастно белая на фоне темноты рука и, скользнув по облачённым в кожаные штаны бедрам мужчины, ладонь легла на пах Мактавеша.

— О… — послышалось восхищённое восклицание. Нетерпеливые пальцы умело погладили нагретое место, побуждая внушительных размеров мужской орган к эрекции. Наконец, меха откинулись, и появилась большая копна волос с обнажённой шеей в невольническом ошейнике, узкие плечи, а затем и такая же голая спина. Не демонстрируя своего лица, жрица сладострастия потянулась к животу инкуба. Этого оказалось достаточно, чтобы потревоженный хищник подался вперед, мёртвой хваткой руки впился в хрупкое горло и отшвырнул от себя блудницу с таким остервенением, что та непременно бы погибла, насмерть разбившись о камни пола по ту сторону ложа, если бы не разбросанные в беспорядке шкуры. Скатившись по ним, не кто иной, как Лукреция, вскрикнула, и, задохнувшись болью, затихла.

Со звериной грацией Мактавеш легко поднялся с ложа и бесшумно направился к женщине.

— Кто тебя прислал?

Слишком спокойный голос великолепного в своей мрачной красоте вожака Каледонии растёкся в ночном воздухе сигналом нависшей над некогда влиятельной патрицианкой смертельной опасности, заставляя отползти как можно дальше, покуда спиной она не упёрлась в холодную стену.

— Разве ты не хотел, чтобы я пришла? Ты оказывал мне знаки внимания, и я подумала… — жалобное её блеяние сошло на нет, когда тёмный воин остановился возле забитой в угол женщины.

— Ты много думаешь для рабыни, женщина. Когда мне нужна сука для утех, я сам повелю, чтобы пришла и раздвинула ноги. Тебя я не звал, — Мактавеш схватил смертную за волосы и потянул вверх, вынуждая подняться. Он наконец рассмотрел её лицо:

— Вот кто у нас тут! Именитая шлюха Вортигерна, забравшаяся бедолаге Али в штаны. Теперь верю, что опоила — у него на такую гадину бы не встал. Что, под каледонскими воинами ляжки стёрла? Хорошей жизни захотела, под меня пришла лечь? Напрасно. С ними у тебя был шанс выжить, со мной — нет.

Его голос чаровал неестественным бархатом, когда глаза высасывали из жертвы жизнь. Будучи не в состоянии дышать либо пошевелиться, с полнейшим отсутствием инстинкта самосохранения Лукреция смотрела в глаза монстра и испытывала неодержимое, оргазменное стремление отдать всю себя этому невероятному богу.

«Бери меня! Вот она я, вся как на ладони. Делай что пожелаешь — любой твой каприз, господин, приветствую бесконечной радостью».

— Пусть… — едва пролепетали губы завороженной чарами инкуба смертной.

Фиен отвесил ей пощёчину, и бывшая патрицианка, а ныне рабыня, публичная девка для пользования стаи не устояла и с воплем упала к ногам демона. Она очнулась, понимая, как далеко зашла в желании поправить своё ничтожное положение, став любовницей этого зловеще пугающего красавца.

— Не надо, прошу, господин… — зарыдала женщина, однако быстро притихла, ибо в покои Фиена с шумом ввалился Молох. Он сразу заметил обнажённое, сжатое калачиком тело смертной, и ощутил облегчение, что не покалечена.

— Господин… Фиен, на пару слов. Позарез нужно.

— Что у тебя? — похоже, вожак обрадовался его приходу, потому как дважды его уговаривать не пришлось. Когда же мужчины уединились и, набравшись решимости, уважаемый собратьями демон изъявил своё желание выкупить у стаи смертную, глава клана только махнул рукой:

— Ты себе хомут на шею вешаешь, Молох. Хочешь вляпаться в дерьмо, воля твоя. Но учти, если эта дрянь хоть раз мне на глаза попадётся, не взыщи, коли прибью.

Вождь Мактавеш обратился к Лукреции:

— Тебе сегодня везёт, рабыня. Твой бог тебя спас. С этой минуты и до самой твоей смерти ты принадлежишь старейшине Молоху. Твой господин может даровать тебе свободу или лишить жизни, предлагать гостям или продать, его право. Если же он отправится в вечность, ты вновь станешь рабыней стаи. Продана.

Лайнеф миновала центральный коридор и через высокую сводчатую арку вошла в холл, ведущий в господское крыло замка. Подъем на верхний этаж дался нелегко, потому принцесса намеревалась присесть и перевести дух на одной из скамей, расположенных в холле, но, обычно пустующий, сейчас он вмещал в себя пару десятков смертных, которые кто где предавались короткому тревожному сну.

«Нужно было догадаться, что здесь негде яблоку упасть. Слабые всегда тянутся к тому, с кем безопаснее. Вот и я, став слабее как эти смертные, иду к нему, ища защиты и его помощи», — обеими руками придерживая живот, госпожа Данноттара аккуратно ступала между спящих, вымученно улыбаясь собственным мыслям. Эльфийка добралась до перекрёстка трёх коридоров, центральный из которых вел в супружеские палаты. Нетерпеливое чадо, спешащее появиться на свет, вновь напомнило о себе очередной схваткой. Лайнеф замедлилась и, тяжко вздохнув, прислонилась к стене.

— Слишком скоро, малыш, — расстегнула она фибулу и сбросила с плеч горностаевую накидку. Золотая застёжка отлетела и, подскакивая на неровностях каменных плит, со звоном покатилась по полу.

До палаты оставалось каких-нибудь тридцать шагов, когда дверь её отворилась и в тусклом свете коридора появились два силуэта. Первый, точено фигуристый, мог принадлежать только женщине, притом совершенно раздетой.