Эпоха королей (ЛП) - Нира Страусс

— В бессознательном состоянии происходит множество важных вещей. В следующий раз тебе стоит быть внимательнее. — Она взмахнула рукой, унизанной кольцами, перед собой. — Иди сюда, девочка.

Хотя я попыталась схватить Каэли, её мех выскользнул у меня из пальцев. Я бросилась за ней, но змея скользнула вперёд, выводя кривую линию по земле, и поднялась между нами. В свете заката и огоньков её чешуя переливалась всеми цветами радуги.

Слишком красива для существа, вставшего между мной и сестрой. Что будет, если я отделю голову от этого длинного тела? Тьма попыталась прийти мне на помощь, но я удержала её скорее по привычке, чем осознанно.

В прошлый раз, когда я оказалась в подобной ситуации, я не могла пошевелить и пальцем, пока у меня отбирали Каэли. А теперь, когда мы пробыли вместе всего несколько часов…

— Ты можешь напасть на Керридвен, но лишь отсрочишь неизбежное, — тихо произнесла женщина, будто прочитав мои мысли. — И, мне кажется, у тебя есть дела поважнее, чем бродить по этим лесам, разве нет?

— Давай заключим сделку. Я сделаю всё, что угодно. Я могу…

— Мы уже заключили сделку, Аланна. И если бы ты знала, насколько это великодушно с моей стороны, то не стала бы спорить.

Мои мысли были в хаосе.

— Откуда ты знаешь моё имя?

Её глаза вспыхнули, или, возможно, это был эффект блуждающих огоньков.

— Я знаю имена всех, в ком течёт моя кровь и кровь моих сестёр.

Её кровь.

Я рухнула на колени, пока осознание того, о чём я уже догадывалась, но не могла поверить, не снесло меня ураганом. Женщина передо мной, величественная даже в своём упадке, была самой Луксией, богиней смерти. Сестрой Тараксис и пускай дальней, но всё же без сомнения нашей с Каэли родственницей.

Когда я смогла заговорить, мой голос был едва слышен:

— Значит, Теутус не убил тебя.

— Оставим воспоминания о сражениях на потом.

Я перевела взгляд на Каэли, которая подняла мордочку к женщине.

— Я увижу её снова?

— Разве я говорила, что собираюсь забрать её навсегда? Поверь, я не люблю детей. — Затем она опустила взгляд к своим ногам. — Прощайся.

Каэли подбежала ко мне, и я обняла её изо всех сил. Я вдыхала её запах, чувствуя, как горячие слёзы жгут глаза. Когда мы разъединились, я погладила сестру по пушистой макушке; горе и боль сжимали моё сердце так, что я едва могла дышать.

— На протяжении многих лет ты была для меня всем миром. Мой день начинался и заканчивался с твоей улыбкой, и единственным, что мотивировало меня идти вперёд, была ты. Ты захватила моё сердце в тот момент, когда родилась и схватила меня за палец, и… потерять тебя — это то, чего я боюсь больше всего на свете. Иногда мне кажется, что я это всё делаю по очень эгоистичным причинам. Прости, что не смогла тебя защитить, леэки. Хотела бы я, чтобы всё это исчезло, и мы снова были только вдвоём, вместе, у огня.

Она ответила мне новой чередой полумычания, полурычания.

— Она хочет, чтобы ты знала, что в тебе нет ни капли эгоизма, что ты просто напугана, — сказала Луксия. Я удивлённо посмотрела на неё. — И что она счастлива, потому что видит, что ты больше не одна. У тебя есть друзья и крылатый воин, чего она всегда и желала для тебя.

— Друзья?! — выпалила я, горько посмеиваясь над собой. — Я обманывала их всех. Они бы вели себя совсем иначе, если бы знали, кто я. Если бы знали о том зле, что я ношу в себе.

Луксия щёлкнула языком, будто змея, и недовольно пробормотала:

— Никогда бы не подумала, что одна из наших потомков окажется такой глупой.

В следующую секунду она оказалась передо мной и схватила меня за руку без всяких церемоний, с такой силой, что я ахнула. Передо мной тут же предстали образы и звуки.

Просторный зал с белыми стенами заполнен людьми, арфы, лютни и волынки играют весёлую музыку, в воздухе витает неопределённость. Женщина с жёсткими чертами лица и сжатыми губами наклоняется над колыбелью и неодобрительно смотрит на троих младенцев. Они красивы, да, но потенциально опасны. С другой стороны колыбели её сестра Ксена закатывает глаза.

— Так не смотрит любящая тётя, впервые увидевшая своих племянников.

Луксия огрызается в ответ:

— Для нежностей у них есть ты.

— Это верно, — соглашается та с улыбкой. — И что же ты им дашь?

Это хороший вопрос. Луксия долго раздумывает, зная, что мать детей внимательно наблюдает за ней с трона, едва ли не вонзая ногти в ноги от беспокойства. В итоге Луксия вздыхает.

— Что-то, что, возможно, не закрепится в них всех.

Она наклоняется и поднимает что-то с подошвы своих ботинок. Она растягивает это между пальцами, придавая форму тени, и делит на три части.

Ксена открывает рот.

— Что…

И тут Луксия роняет три облачка тьмы на младенцев. Двое из них чихают и начинают плакать, что привлекает внимание их матери. Третий же лишь шевелит носиком один, два, три раза и затем издаёт довольное гуление.

Тараксис быстро подходит к колыбели и пытается успокоить двух плачущих детей, на которых богиня смерти смотрит с презрением. Луксия одним пальцем прикасается к ножкам третьего младенца. Такие мягкие. Возможно, всё не так уж плохо.

Убедившись, что с её детьми всё в порядке, Тараксис шлёпает свою старшую сестру по плечу.

— Ты не могла просто подарить им чёрное одеяло с костяными нитями, как нормальная богиня смерти?

— Это поможет им выжить в враждебном мире.

Ксена смеётся. Тараксис обводит руками зал.

— Враждебный мир? В самом деле?

Бурча себе под нос, Луксия отходит от колыбели.

— Однажды ты скажешь мне спасибо.

Богиня смерти отпустила мою руку с меньшей резкостью, чем схватила.

Я застыла на земле, обескураженная, на несколько секунд.

— Тьма… Она не от Теутуса? Она… Она от тебя.

— Мой подарок за их ошибку. — Казалось, она не могла больше смотреть на меня, словно во мне было что-то, что вызывало у неё дискомфорт. — Я тогда не знала, понимаешь? Что грядёт… Я даровала тьму не для того, чтобы она стала оружием, а чтобы она была защитой.

Она выплюнула последнее слово, как будто это был кусок хлеба, застрявший у неё в горле.

Я…

Сама не понимала, что я чувствовала.

Тьма — моя защита?

Не проклятье?

Я посмотрела на свои руки и позволила тьме подняться вокруг моего тела, обвить мои пальцы. Она окрасила мои ногти в чёрный цвет, превратила их в когти. Тьма всегда была рядом, когда я принимала худшие решения, подталкивала меня к пропасти и заставляла наслаждаться кровопролитием. И хотя я часто ощущала облегчение, когда использовала её при необходимости, позже меня терзало чувство вины. Снова вспомнилась мать…

Луксия смотрела на меня с явным высокомерием.

— Тебя воспитала напуганная женщина, которой, в свою очередь, двигали страх и боль. Она учила тебя бояться самой себя, потому что не знала ничего другого. Но она ошибалась. — Луксия зарычала, словно раненное животное, загнанное в угол и уставшее от погони. — Не всё тёмное является злом, и не всё светлое — добром.

Мне вспомнились чёрные крылья Мэддокса и пепельные локоны Брана.

— Знаю, — прошептала я, — но мои глаза…

Богиня громко щёлкнула языком.

— Как у него, да, но они твои. Глядя на тебя, я не вижу ничего от того монстра. И поверь мне, я знала его очень хорошо. Встань же уже, ради звёзд!

Я послушалась, хоть и дрожала всем телом. Всю жизнь я боролась с самой собой и этой частью меня. Прятала тьму по многим причинам, но главным образом из-за стыда. Потому что она была меткой зла, потому что мне не посчастливилось родиться с даром от бога, который разрушил эту землю и установил царство ужаса. Его глаза, его сила — всё это доказательства того, что я потомок Теутуса…

Луксия встала передо мной. Всё в ней было жёстким, резким, холодным.

— Как ты уже видела, тьма пускает корни и расцветает не в каждом. Из трёх детей моей сестры только один её принял, и только один выжил. И на протяжении многих поколений она проявлялась лишь у немногих твоих предков. Для этого требуется невероятно крепкая, стойкая душа. Уж поверь мне, я собрала миллионы душ. — Она протянула руку ладонью вверх, и я инстинктивно поднесла свою, с почерневшими пальцами. Луксия крепко сжала мою руку. Я почувствовала, как тьма с радостью скользнула к ней, словно не было никакой разницы между нами. — Она будет столь же безжалостной или столь же милосердной, как ты сама. Она не несёт чувств, которых ты ей не показала. Поэтому она никогда не навредит твоим близким. И не пощадит тех, кто причинял тебе боль.