Серебро ночи. Трилогия (СИ) - Герцик Татьяна Ивановна

— Вы все открыли отцу?

— Что вы! Я все отрицала, — ее губы исказила горестная усмешка. — Я боялась. Я считала, если отпираться, то со временем все как-нибудь устроится. Я не ведала, что творю. Отец подозревал меня и даже изгнал, но не преследовал. Если бы против меня открыли преследование, то наверняка бы все открылось.

— Вашего отца, как и вас, запутал маркиз. — И Беллатор по наитию проговорил: — Думаю, он сообщил ему, что вы мстили за братьев, и что ребенок, как и его мать, умер.

— Да? Но он не умер. Он жив! — вскричала пораженная маркиза.

— Неужели? Где же он? — от неожиданности Беллатор резко поднялся и сделал быстрый шаг к ней.

— Вернее, ребенок был жив десять лет назад, — поправилась маркиза, с опаской следя за незваным гостем. — После смерти Розамунды я отдала его в хорошую купеческую семью, где уже было двое своих детей. Они приняли его как родного. Я не упускала его из виду. Но, когда ему исполнилось пятнадцать, его украли. Нагло, среди белого дня. Они всей семьей шли в церковь, когда к ним подъехала черная карета. Его схватили, забросили внутрь и увезли. Больше его никто не видел.

Беллатор ударил кулаком о раскрытую ладонь, стараясь сдержать досаду.

— Вы не предполагаете, кто это мог быть?

— Нет. Подозрений было много, ведь у нас не так уж редки похищения людей ради продажи, но ничего конкретного. Похититель не оставил следов.

— А семья что, не пыталась защитить ребенка?

— Пыталась. Но все было проделано так быстро, что они ничего не успели предпринять. Они подали жалобу наместнику, но ничего обнаружено не было. Впрочем, как всегда.

— Вы не правы, — холодно возразил Беллатор. — Наши шпионы не всегда находят отдельных людей, но зато находят и закрывают притоны, для которых и похищают людей. И для кого открывают такие притоны, вам хорошо известно.

Маркиза повинно склонила голову.

— Извините, я не права. Просто горе так застило мне глаза, что порой я говорю несправедливые вещи. Горе давит меня, чувство вины опустошает. Я давно уже ни с кем не встречаюсь, просто не могу смотреть людям в глаза.

— Возможно, теперь, когда вы все мне рассказали, вам станет легче? — он подошел к ней вплотную, но прикоснуться не осмелился.

Она гордо выпрямилась и сделал шаг назад, давая понять, что его сочувствие ей не нужно.

— Вряд ли. Несколько лет назад я сильно заболела и исповедовалась. Но это не помогло. Я все равно чувствую себя преступницей.

— Кому исповедовались? Или вы не хотите говорить?

— Не думаю, что кому-то наврежу, открыв имя своего исповедника. Это настоятельница женского монастыря, Фелиция, ваша тетя.

Беллатор протянул к ней руку и тут же ее уронил.

— Она нам никогда ничего о вас не говорила.

Маркиза кивнула.

— Так же как и о тысячах других исповедующихся. Она соблюдает тайну исповеди. Я всегда ей доверяла. Таких, как она, мало. Ее можно было бы назвать святой, но это кощунство. Она это не одобрит.

Беллатор помедлил, изучая тонкие черты вспыхнувшего под его взглядом лица.

— Вы знали Ромуальда, маркиза?

— Моего побочного брата? — Беллатор кивнул, она нехотя продолжила: — Знала. Но скорее о нем, чем его самого. Он упомянут в завещании?

— Да. Как второй наследник.

Она грустно усмехнулась.

— Как жестоко карает жизнь! Когда он родился, у меня было пятеро братьев. Пятеро! И ублюдок был никому не нужен. К тому времени герцог уже разлюбил его мать и оставил ее. Насколько я знаю, он купил для нее дом и довольно сносно обеспечил. Но где этот дом, как звали мать Ромуальда, я не знаю. В то время я была уже замужем и ждала первенца. В детали меня никто не посвящал. Я о нем узнала случайно, из спора братьев, когда навещала тогда еще живую мать.

— О чем они спорили? — заинтересовался Беллатор. — Иногда по мелким деталям можно составить полную картину.

— Ортего, наследник титула, ругал второго по старшинству брата, Диего, за какую-то сделанную им пакость. И там звучало имя Ромуальда. Когда я спросила, кто это, Ортего сказал, что у нас растет еще один ублюдочный брат. Но больше они на мои вопросы не отвечали. Как сказал Ортего, — маркиза грустно усмехнулась, — это не для женских ушей.

Она вопросительно посмотрела на гостя, чуть склонив голову набок, и Беллатор понял, что пора уходить. Он поклонился и подошел к ее руке.

Поцеловав ее, как положено по этикету, внезапно признался:

— Мне очень жаль, маркиза, что между нами такая разница в летах. Вы единственная из женщин, пробудившая во мне непонятное томительное чувство. Я буду помнить вас долго. Возможно, всю жизнь.

— Я тоже, — прямо, без извечного женского кокетства, ответила она. — Мне тоже очень жаль, но тут уж ничего не поделаешь. Я не любила своего мужа, хоть и уважала его. К сожалению, он был подвержен тому же пороку, что сейчас снедает моего сына. Увы, уже единственного сына. Но прощайте! Думаю, нам ни к чему больше встречаться. В моей жизни и так было слишком много утрат. Боюсь, я всю жизнь буду расплачиваться за свой страшный грех.

Еще раз поклонившись, Беллатор вышел из дома, вскочил на коня и поскакал по городским улицам. На душе было тяжко. И не из-за государственных дел. Он привык и к смертям, и к утратам, всему тому, что входило в понятие «власть».

Ему было отчаянно жаль себя. Сегодня ему приоткрылась другая сторона жизни, полная страсти, любви и доверия. Он впервые захотел почувствовать себя женатым. Понять, каково это — полностью обладать желанной женщиной. Знать все ее мысли, желания, делить с ней не только постель, но и жизнь.

У него были любовницы, но он давно отказался от них, не желая тратить попусту драгоценное время. Он знал, что женщинам всегда что-то нужно: его деньги, его время, его самого. И если деньги он отдавал охотно, то своим временем и собой делиться не желал.

И вот сегодня ему впервые встретилась женщина, интересная не из-за постели, а сама по себе. Он чувствовал, что им хорошо было бы вместе. Ему хотелось просто сидеть с ней рядом, слушать ее глубокий красивый голос, держать ее за руку, говорить с ней, даже спорить. Ему вдруг стало интересно, как она смеется. Почему-то думалось, что смех у нее низкий и хрипловатый. Ему казалось, он даже звучит в его ушах.

Конь внезапно остановился. Беллатор поднял голову и поразился: он оказался перед входом в королевский дворец. Для него время, проведенное в дороге, пронеслось, как единый миг.

Его уже ждали. Едва он вошел в свои апартаменты и снял с пояса меч, лакей почтительно доложил:

— Ваша честь, вас ждет наместник.

Но Беллатор не стал спешить. Вначале переоделся, даже не для того, чтобы выглядеть прилично, а чтобы привести в порядок мысли. И только потом отправился к отцу.

В кабинете сидели отец, Сильвер и Фелиция.

Беллатор поклонился.

— Как поживаете, дорогая тетушка? — это получилось у него несколько язвительно, и мужчины с удивлением посмотрели на него.

Но Фелиция ответила безмятежно:

— Благодарю тебя, хорошо. Но твой недружелюбный тон наверняка вызван разговором с вдовствующей маркизой Пульшир?

— Извините, тетя, я не должен с вами так говорить, — Беллатор со сконфуженной улыбкой сел напротив и налил себе бокал вина из стоявшей на низком столике бутылки.

Фелиция с любопытством взглянула на него. В отличие от чем-то очень довольного младшего племянника Беллатор показался ей каким-то уж чересчур расстроенным. Тихо пояснила:

— Твой тон вполне понятен. Но, видишь ли, я монахиня и не могу нарушать церковных канонов. Но теперь, когда маркиза все рассказала тебе сама, я думаю, это уже не является тайной исповеди.

— И что же она тебе поведала, Беллатор? — сгорая от нетерпения, потребовал Сильвер. — Кого она прикончила?

Беллатор поморщился. Ему неприятно было говорить о маркизе в таком тоне.

— Никого. Но поспособствовала этому немало. Ее обманул маркиз Белевотто.

— Да, на него это похоже. — Фелиция грустно улыбнулась своим воспоминаниям. — Это был откровенный пройдоха, но очень обаятельный. Я помню, как страстно он клялся мне в своей вечной любви. И при этом говорил, что никогда на мне не женится, ему этого не позволяет его честь аристократа. Он же не хочет, чтоб его гордые предки, всю свою жизнь враждовавшие с наместниками, перевернулись в своих гробах.