Цепи его души (СИ) - Эльденберт Марина

Короткое прикосновение пальцами под шелком платка.

Сначала к одной щеке, потом к другой.

— Смотри дальше, — произнес он.

И я смотрела. Смотрела, как ослепленный ревностью и злобой бывший любовник Виттории приказал ее похитить и вывез из города. Как Джанкарло, который все же не смог забыть Витторию, выяснил, почему погиб ее отец. Опомнившись, поехал за ней, чтобы ее спасти. Как бросил вызов похитителю и убийце, как просил прощения и предлагал Виттории стать его женой.

В момент, когда они целовались на мосту, я снова вцепилась в подлокотники, а когда спектакль был завершен, в зале повисла тишина. Такая тишина, от которой даже мне стало не по себе: не хлопал никто. Актеры замерли на сцене, явно не понимая, что происходит.

Но я понимала. Пожалуй, сейчас особенно остро.

Как никогда раньше, как никто другой, ведь не далее как неделю назад я пережила это с «Девушкой». Я смотрела, как гаснут улыбки на лицах тех, кто стоит на сцене. Смотрела в зрительный зал, полный, но сейчас никто из них не собирался благодарить маэлонскую труппу за представление.

Не знаю, сколько это длилось — секунды, минуты или же вовсе мгновения.

Помню только, что взвилась с кресла и шагнула к перилам.

Тишину разорвали аплодисменты, от которых загорелись ладони, но сейчас я хлопала, как никогда раньше. Чувствуя, как сердце отбивает такт. За всех, кто собрался в этом зале.

Глава 5

На меня начали оборачиваться: сначала актеры, затем зрители. Орман поднялся следом за мной. Я слышала, как его аплодисменты вливаются в мои, разносясь по огромному залу. Следом отозвались сидящие справа от нас, и эхо потекло по цепочке. Спустя минуту овации громыхали над партером и бельэтажем, катились по балконам и бусинам лож. Некоторые поднимались, чтобы уйти, но их никто не замечал, пустые места темнели щербинами гнилых зубов, теряясь в калейдоскопе фраков и разноцветных платьев. Люди поднимались, чтобы аплодировать уже стоя. Наверное, так и могло бы быть, так и было в моих мечтах, на самом же деле…

Орман подхватил меня за талию, рывком увлекая в полумрак бенуара, а затем чуть ли не силой вытряхивая в коридор.

— Что вы делаете?! — вскрикнула я, когда опомнилась.

— Мы уезжаем. — Холоду в его голосе могла позавидовать самая лютая зима.

— Но я хочу их поддержать! Вы не можете…

— Ты уже и так сделала все, что могла, — он подхватил меня под руку. — Идем.

— Пустите! Отпустите немедленно! — Я снова рванулась и заработала ледяной взгляд, от которого по коже побежали мурашки.

— Не заставляй меня применять магию, Шарлотта.

От неожиданности вздрогнула. Вздрогнула, потому что поняла: он действительно опутает меня заклинанием без малейших колебаний.

— Вы не имеете права!

— Ты подписала договор. Пункт один-четыре. Наставник несет ответственность за все, что происходит с ученицей во время обучения, и обязуется оберегать ее ото всего, что может произойти во время раскрытия магического потенциала. Пункт два-один: ученица обязуется неукоснительно соблюдать требования безопасности.

— И какое отношение это имеет к моей безопасности?! — выдохнула ему в лицо.

— Самое непосредственное.

Орман перехватил мою ладонь и положил себе на сгиб локтя.

— Пойдешь сама, Шарлотта?

— Сама! — Я отняла руку и направилась к дверям. — Месье Эрик.

В последнее вложила все свои чувства, но кажется, на него это особого впечатления не произвело. Мы молча спустились в гардероб, не вместе, но и не порознь. Одними из первых получили одежду. Я с трудом подавила желание оттолкнуть Ормана, когда он набросил накидку на мои плечи. Внутри все кипело от ярости и отголосков несправедливости. Несправедливости, с которой я столкнулась в звенящем тишиной зале.

Хуже тишины был только громкое возмущение одной дамы, которая прошла мимо нас под руку со своим спутником:

— … бездарно потраченное время и деньги. Такая пошлость!

На выходе стоял тот же мужчина, его маска — безумно красивая — лежала рядом с ним. Судя по выражению его лица, усталому, с глубокими складками на лбу, вести со сцены уже до него добрались. Я вспомнила, как он улыбался мне перед началом представления, и сердце болезненно сжалось.

— Спасибо, — прошептала сдавленно, возвращая ему маску. — Спасибо за чудесный вечер, мне безумно понравилось!

Оттолкнула руку Ормана, попытавшегося меня удержать и выбежала в раскрытые двери. Непролитые слезы душили, дыхание тут же перехватил и унес холодный колючий ветер. Я бежала по ступенькам, желая оказаться как можно дальше от этого театра и ото всех, кто там собрался. Перед глазами стояли удивленные лица актеров, словно они до конца не верили в то, что произошло.

Всевидящий, это же было потрясающе!

Как они играли! Сколько чувств вложили в каждую сцену!

— Шарлотта! — Орман перехватил меня на середине лестницы.

Перехватил и прижал к себе, не опасаясь, что это кто-то может увидеть. Впрочем, сейчас не опасалась и я: мне было все равно, кто на нас смотрит, и как.

— Отпустите! — я забилась в его руках. — Отпустите, отпустите, отпустите! Вы такой же, как все они! Вы лицемер!

— Неужели? — Он продолжал меня удерживать, но уже не так сильно. Лицо его, обрызганное светом фонарей и искрами падающего снега, сейчас казалось выточенным из мрамора. — И в чем же заключается мое лицемерие?

— В том, как вы поступили!

— Как я поступил, Шарлотта? Увел тебя из зала? Да, и сделал бы это снова. Ты не понимала, что творишь.

— То есть по-вашему, стоило просто встать и уйти?

— Стоило. Ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.

От неожиданности я только моргнула.

— Это мне говорите вы?!

Орман наградил меня тяжелым взглядом, но промолчал.

— Не вы ли говорили, что мнение общественности — не то, о чем стоит заботиться?

— Говорил, — холодно произнес он. — Пока не узнал тебя.

— При чем тут я?!

— При том, что когда я это говорил, мне не за кого было бояться.

Что?

Замерла в его руках, вглядываясь в лицо, в раскаленные золотом глаза. Только они сейчас и согревали.

— Однажды я уже позволил им причинить тебе боль, Шарлотта. Не хочу, чтобы это повторилось.

От того, как это было сказано — низко, опасно, моя ярость утихла. Растворилась, рассыпалась пылью или перетекла в силу его голоса, оставив после себя лишь горечь разочарования.

— Думаете, мне есть дело до них? — я указала в сторону то и дело раскрывающихся дверей, проливающих на ступени свет. Свет, который больше не казался теплым. — До тех, кто мог так поступить? Нет, месье Орман. Эти люди больше не способны причинить мне боль.

Он покачал головой и подал мне руку.

— Пойдем, Шарлотта. Прошу.

В его голосе больше не было приказа, только усталость. Возможно, именно это и заставило меня принять предложение. А может быть, странное свечение в его глазах, от которого становилось не то горячо, не то страшно.

Экипаж нам подали быстро: еще бы, сейчас, когда они отъезжали один за другим, задержка грозила немалыми неприятностями. Недовольные аристократы и свет общества Лигенбурга расползался по своим теплым норкам, чтобы втайне от всех сокрушаться по поводу «ужасного спектакля», который им пришлось посетить. Примерно так я представляла себе вечер поскупившихся на аплодисменты снобов. Ладно бы все остальные, но… ее светлость?! Ведь она сама играла в театре! Почему смолчала? Почему не выступила вперед? Ее уж точно поддержали бы, ее и герцога. Но она предпочла остаться в стороне.

На руку снова что-то капнуло, и я быстро отвернулась к окну.

Сегодня определенно какой-то «сырой» вечер.

Сидевший напротив Орман пересел ко мне, и я даже не стала возражать. Не отодвинулась, не забилась в угол, не попыталась отстраниться.

— Зачем они так? — всхлипнула и подняла на него глаза. — За что? Они ведь… они ведь досидели до конца, никто из этих людей не ушел…