Бар «Безнадега» (СИ) - Вольная Мира

- Это что-то меняет? – хмурится Аарон.

- Концепцию, - киваю. – Возможно, тут нечего расшифровывать, возможно, все на виду и проще, чем кажется.

Я раскладываю перед собой распечатанные фотографии, листы из блокнота, клочки бумаги. Но концентрируюсь на комнате.

- Тьет – это солнце. Он несет свет и защиту. Бет – дом, зен – змея. Змея вот здесь и здесь, и тут, - показываю на фотки, - в точках «входа» в дом. В тех местах, через которые проще всего попасть в помещение. Но она окружена со всех сторон тьетом. Хе – это молитва. Посмотри, - указываю на еще один ряд символов, - его тоже много, Аарон.

Зарецкий замирает за моим плечом, склоняется к фотографиям, разложенным на полу.

- Зен и хе чередуются в шахматке, - продолжаю я. – Идут через строчку и через вот этот символ. Черт знает, что это такое, - показываю на закорючку, отдаленно напоминающую кельтский йар, - но зен означает оружие. Понимаешь?

- Он защищался, - первой отмирает Дашка. – Свет, молитва, оружие.

- Защищался от кого-то, кто был змеей, - подхватывает Аарон, опуская руки на мои плечи.

- Да. Финикийский сам по себе уже защита. Он старый, он несет в себе силу и дух людей, которые на нем говорили, древних богов и ритуалов, которые проводились в их честь.

- Старые боги… - тянет Аарон, его пальцы разминают мне шею, и становится очень сложно сосредоточиться, но останавливать Зарецкого я не собираюсь. Моей шее это нужно. – Озеров кого-то боялся настолько, что решил искать спасения в старых богах?

- Может, не боялся, - хмурится юная ведьма, - может, не хотел, чтобы его поймали? 

- Может и так, - киваю, все еще разглядывая письмена. - И еще…

Мысль формируется в голове сама собой, совершенно неожиданно, кажется, что даже против моей воли, приходит ветром откуда-то извне.

- Что? – спрашивают Аарон и Дашка почти в унисон, заставляя меня коротко улыбнуться. Они сейчас очень похожи. Они вообще похожи друг на друга. То ли Дашка впитала в себя привычки Зарецкого, то ли Аарон «переопылился» от Дашки: одинаково склоняют голову, одинаково пожимают плечами и трут лоб, даже смотрят порой совершенно одинаково.

- Возможно, символы, которые я не узнаю, вообще не из финикийского, то есть из него, но и не из него, - объяснить нормально не выходит. У меня туго с этим, поэтому я торможу сама себя и пробую снова. – Я хочу сказать, что основа у этих символов – финикийский, а все остальное от самого Игоря. Его выдумка.

- Зачем? – морщит Дашка нос. – Зачем такие сложности? Разве эти символы имеют тогда хоть какое-то значение? Обладают хоть какой-то силой? Ты же говорила, что финикийский несет в себе силу благодаря наследию, а тут…

- Какое тут наследие? – подхватывает Зарецкий.

- Основа, - киваю. – Базы финикийского, полагаю, было уже достаточно. А зачем… Возможно, в языке нет тех значений, которые нужны были Озерову. И он создал их самостоятельно. Я не специалист и неплохо бы проверить эту версию, но… - я снова обрываю себя, копаюсь в памяти и наконец-то из-под слоя пыли и вороха бесполезной информации выуживаю то, что нужно. – Есть теория или теорема, или что-то… короче, какое-то доказательство того, что язык, письменный, по крайней мере, по своей сути – это просто набор закорючек. Совершенно пустых закорючек, и что эти закорючки обретают значение и смысл только тогда, когда это значение и смысл вкладывает в него человек. Знак несет какую-то информацию, только если эту информацию в него заложат.

- Как тот же «Немостор» в Ховринке? Как сама Ховринка? – в голосе Аарона больше утвердительных ноток, чем вопросительных.

- Да. «Немостор» просто выдуманное слово, но сейчас оно несет в себе угрозу. И Ховринка раньше была просто больницей, просто очередным недостроем. Их тысячи по всей Москве. И сначала она обросла легендами…

- А потом уже превратилась не просто в пугалку для впечатлительных, но действительно начала притягивать весь мусор Нового Вавилона, – пальцы Зарецкого замирают на миг на позвонках, а потом продолжают свое движение.

- То есть, - снова морщится Лебедева, - в Ховринку поверили, и она ожила? Дали ей значение, и она обрела силу?

- Да, - киваю. – Эгрегор. С той только разницей, что тело у него уже есть.

- Недвижимое… - шипит сквозь зубы Аарон, его руки на моих плечах каменеют. – Привязанное к одному месту. Твою ж мать…

Первые секунды я не понимаю, отчего бесится Зарецкий и что его так беспокоит, но в конченом итоге доходит и до меня.

Ховринка. Гребаная, сука, Ховринка.

Мы застываем. Мы оба: и я, и падший. Потому что кажется, Дашка только что дорыла до сути, дорыла играючи, будто так и надо. Вопрос Лебедевой все еще висит в воздухе, и я, и Зарецкий дышим. Просто, мать его, дышим, пытаясь справится с той тучей эмоций, что навалилась в один миг. Там злость и удивление в основном. Много злости.

- Ты полагаешь… это Амбрелла? Амбрелла убивает собирателей и ведьм? Амбрелла пытается воплотиться, создать себе плоть, душу, ожить… - поворачиваюсь я к Аарону.

- Да, - ни раздумывая ни секунды, отвечает падший.

- Это возможно? – ошарашено спрашивает Дашка.

- Возможно… - осторожно подтверждает Зарецкий. – «Безнадега», - обводит он рукой пространство кабинета. – Стой лишь разницей, что «Безнадегу» я создавал сознательно, я ее контролирую, стравливаю часть силы на исполнение желаний. Ховринка только копит. Копит на протяжении достаточно долгого времени.

Дашка вдруг поднимается на ноги, встает так резко, что Вискарь, растянувшийся сосиской на диване, дергается и переворачивается.

- Но если у нее пока нет тела и сознания как такового, в привычном понимании, то как она убивает? Как находит ведьм и собирателей?

- Она заразила кого-то, - опять шипит Аарон. – Как заразила Игоря. А как выбирает…

Зарецкий рывком, одним слитным, смазанным движением, оказывается возле своего стола, подхватывает ноутбук, что-то листает.

- Ведьмы наверняка были в Амбрелле, я уверен, что проводили в ней ритуалы. Там до черта душ, сильный остаточный фон. Ховринка, сука, почти Мекка для темных. Полагаю, что и собиратели там были. Лесовая забирала самоубийц?

- Да, - киваю согласно. – В Амбрелле, скорее всего, тоже была часто.

- Надо понять, кого убили вчера, - хозяин «Безнадеги» тянется к мобильнику на столе. – Думаю, что не ошибусь, если предположу, что и этот собиратель бывал в больничке, хотя бы время от времени.

- Ты ведь можешь ее просто снести, Аарон, - скрещивает на груди руки Дашка, замирая посреди кабинета. И падший, собравшийся набирать номер, опускает трубку, криво улыбается.

- Не могу. Это ничего не изменит. Судя по всему, у этой гадости сил достаточно, чтобы просто перейти в новое место. В Чертолье, особняк Берии, в Наполеоновские курганы. Перейдет туда, где будут ошиваться доморощенные любители мистики и всяческого трэша. Ее надо найти и как-то… не знаю… запереть? Уничтожить?

- Как уничтожить эгрегора? – я тру виски. Мне все это не нравится. Холодок ползет по спине и предплечьям. Я перевожу взгляд на Дашку. – Ты была в Ховринке, Даш?

Девчонка молчит. И мне, как и Зарецкому, ее молчание не нравится. И… даже если не была… Сила северной верховной перешла к девчонке, она теперь в ней, и, возможно…

Судя по желвакам на скулах Зарецкого, ему в голову приходит та же мысль, что и мне.

- Да, - все-таки неуверенно кивает мелкая, опускаясь на диван, зарываясь пальцами в шерсть Вискаря. Она не смотрит ни на меня, ни на падшего, отворачивается.

- Дашку собирались там принести в жертву, - продолжает вместо Лебедевой Аарон. – Я ее оттуда вытаскивал.

Я сжимаю виски сильнее. Мысль такая очевидная и такая простая натягивает мои нервы, обжигает холодом еще сильнее.

- Ховринка, очевидно, заражает тех, кто в ней был, тут ты прав. Но не просто заражает, а оставляет нить, привязку, чтобы потом найти, чтобы потом сожрать. Надо отыскать того, через кого она действует. Наверняка есть марионетка. Не может не быть.