Ее полные вишневые губы, которые я так любил целовать когда-то, призывно улыбались. Она смеялась, довольная и счастливая. Она была победительницей. И когда-то я был готов на все, чтобы она меня позвала.
Когда-то. Но не теперь. Слишком много всего произошло. Мир изменился. И я тоже. Восторженного мальчишки, довольного тем, что его избрала богиня, больше не было.
- Прости, - я отступил на шаг, обходя замершую с протянутой рукой Смерть, - но не сегодня. У меня есть небольшое дело. Срочное дело.
{Нет, -} от холода в ее голосе меня аж передернуло. – {Там у тебя больше нет никаких дел.}
- Ошибаешься. У меня есть…
Сын.
{Ты опоздал. }
И я увидел. Почти увидел…
Бледное бескровное лицо. Закушенная губа. Синие тени под глазами. Боль. И кровь.
- Нет, - горло сжалось так, что я с трудом узнал свой голос. - Я еще могу успеть. Пропусти меня!
Я сделал шаг, и Смерть встала передо мной, как скала. Не жена перед мужем, а богиня перед смертным. Вскинула руку – и я словно налетел на скалу. За моей спиной тихо охнула Зирка.
{Ты опоздал,} - прогремел голос.
Я собрал силы и сделал шаг.
- Пропусти!
Передо мной была словно ледяная стена, но я понимал это умом – тело не чувствовало холода. В груди разливался жар. От духоты стало трудно дышать. Я почти не ощущал своего тела. Знал только, что стою перед богиней, сжимая кулаки, в которых пульсирует огонь.
- Пропусти.
{ Да, }- вдруг громыхнуло за спиной, - {пропусти его.}
Кто-то рядом слабо пискнул от удивления и страха. «Зирка», - мелькнуло в голове. Девушка была все еще здесь. Но кто тот, второй, чья сила касалась меня, окутывала, поддерживала? Обернуться и посмотреть в его глаза я не мог – тело больше мне не принадлежало. Я мог двигаться только вперед. Только туда, где…
{Он опоздал, -} Смерть обращалась к тому, невидимому мною. – {Я лишь хотела быть милосердной и избавить его от…}
{Ты? –} в громовом голосе послышался смех. – {Милосердной? Ты, забирающая всех, кого пожелаешь и не слушающая мольбы и стенания? Ты? Приходящая не тогда, когда тебя призывают, а когда сама сочтешь нужным, обрекающая на страдания одних и лишающая счастья других? Ты? Милосердна?
Да. И тот слепец, который этого не понимает. Он опоздал. Он не должен идти дальше.}
- И все-таки, - услышал я свой голос. – Я пойду. А вы… разбирайтесь между собой сами!
И сделал шаг. Потом второй. Третий. Слежавшийся весенний снег – вчерашнее солнце подтопило его – не проминался под моими ногами, лишь слегка похрустывал, словно извинялся за что-то. Какое-то время Смерть маячила прямо передо мной, как призрак, но потом исчезла, и лишь чье-то сопящее, всхлипывающее дыхание за плечом подсказывало, что я не один. Кроме этих звуков остальные умерли, и когда я добрался до лагеря, меня тоже встретила тишина. Люди, занимавшиеся своими делами, бросали все, выпрямляясь и провожая меня взглядами. Кто-то пробовал заговорить – я подмечал выражение лиц, видел, как шевелятся их губы – но ни один звук не проникал сквозь кокон молчания, окружавший меня. Я был среди них – и был совсем один.
Потом кто-то обогнал меня, устремившись вглубь лагеря. Предупрежденный добровольным гонцом, вперед вышел Анджелин. Я едва скользнул по нему взглядом – лишь отметил, что названный брат выглядит постаревшим и уставшим. Он тоже попытался что-то сказать, даже протянул руку то ли для приветствия, то ли для того, чтобы задержать меня – и я прошел мимо его протянутой руки точно также, как мимо всех, кто встретился лагере. Прошел к наспех возведенному шатру, одному из десятка шатров, над которыми веяла и трепетала, как пламя костра на ветру, общая аура страдания и боли. Мне нужен был только один из них.
Полог откинулся словно сам по себе. Какой-то юноша, почти мальчик, высунулся было наружу, но, заметив меня, попятился, меняясь в лице. Мельком подумалось, что внешне он мне кого-то напоминает, но все мысли тотчас же исчезли, когда я увидел…
В других палатках было полным-полно раненых и умирающих, здесь же их было только двое. Полулежал в кресле бледный до синевы принц Богумир, баюкая левой рукой то, что осталось у него от правой – я лишь мазнул по нему взглядом – и лежал на низкой кушетке…
Лежал, запрокинув к потолку белое лицо…
… лежал…
Лежал тот, кого я боялся увидеть. Белое лицо, синие тени вокруг глаз и губ, заострившийся нос. И аура…
{Видишь? –} Смерть возникла рядом, опустилась на колени у его изголовья. – {Ты опоздал. Ты ничего бы не смог сделать.}
Одной рукой она гладила темные волосы моего сына. Другую сжимала в кулак. Сквозь пальцы я видел то, что пряталось в ней – крохотную бабочку-душу. Пепельно-серый мотылек еще трепетал, еще бил крылышками, стремясь выбраться из темницы, но его рывки слабели. Еще минута или две – и он смирится, замрет, и тогда…
- Отдай.
{Что? }
- Сама знаешь, - взглядом указал на ее сжатую руку. – Это не твое.
{Почему? В этом мире все принадлежит мне, разве ты не знал? Ты, некромант!}
- Знал. Но это ты не получишь.
{Почему? Он такой же человек, как и все. }
- Он мой сын.
Не думая, что делаю, я упал на колени перед ложем и схватил Смерть за запястье, выкручивая руку. В этот момент я не владел собой. Она вскрикнула. Пальцы ее дрогнули, мотылек внутри забился сильнее. Между пальцами показался усик и одна лихорадочно скребущая лапка, и в тот же миг что-то дрогнуло в застывшей, как рисунок на мокрой бумаге, ауре моего сына.
- Отпусти!
{ Нет! Я пришла за ним, и я его заберу!}
- Но почему? Посмотри туда, там сейчас столько людей борется за жизнь. Забери любого из них, забери хоть половину, хоть всех, только оставь…
Я был готов умолять ее на коленях. Ведь душа моего сына была рядом, ее можно было вернуть назад, еще пока не поздно, хотя счет шел на секунды.
{Вот как? –} она потянулась ко мне, под покрывалом блеснули холодные глаза. – {Что я слышу? Ты готов отдать несколько десятков людей за жизнь одного? Готов убить или послать на смерть столько народа? Ради одного – всего одного! – человека, который и так через несколько лет умрет? Ты забыл, кто он есть? Он – Беркана! Они все умирают молодыми! И он…}
- Мне наплевать, сколько ему еще на роду написано лет! – кажется, я кричал. – Плевать, сколько он проживет! Этот человек – мой сын…И я хочу, чтобы он жил сейчас!
{Но они тоже чьи-то сыновья! }
- Ты сама мать. Ты знаешь, что такое – терять единственного…
{Единственного? У тебя? И, раз уж ты заговорил, вспомни, что отец моего сына – ты! Он тоже твой сын! И не единственное твое дитя…}
Я выпрямился. Заставил себя отвести взгляд от лица Родольфа:
- Предлагаешь мне выбор?
{Предлагаю выслушать, - голос моей Супруги был холоден и сух. - Ты – смертный. Я – богиня. Пути богов смертным не понять. Мы идем разными путями, у нас разные цели. Мир меняется. Мы стоим – ВЫ СТОИТЕ – на пороге перемен. Что-то уходит, но приходит что-то новое. Наш сын станет богом. Единственным богом на этой земле. А ты – ты станешь тем, на кого станут молиться…}
До меня кое-что начало доходить.
- … или проклинать, - кивнул своим мыслям.
{Всегда найдется тот, кому не нравится происходящее. Тебе ли станет дела до визга отдельных людишек после того, как ты, первый и единственный из некромантов, поднимешься из Бездны в Небеса? Поднимешься и встанешь одесную Сына Своего, поднимешься и станешь, раз уж тебе так хочется, защитником рода людского. Тогда верши, что хочешь, слова не скажу… }
- И для этого я… должен выбрать?..
{ Уже ничего не надо выбирать. Ты ничего не должен. Ты опоздал. }
Она внезапно разжала ладонь, и освобожденный мотылек вспорхнул с ее пальцев. Секунду-другую он метался над нашими лицами – а потом, прежде чем я успел что-либо предпринять, Смерть взмахнула другой рукой – и схватила его снова. Стало ясно, почему она так долго тянула – душа может существовать без тела лишь малую толику времени. И это время у меня отняли. Серый мотылек был мертв.
