Барышня из забытой оранжереи - Орланд Лилия

Однако прогонять его я не стала. С ним было не так одиноко. А ещё с собакой можно разговаривать вслух и не считать себя сумасшедшей.

Я осторожно протёрла каждую вещицу и аккуратно расставила на столе, рассказывая Графу, что это такое и почему может здесь стоять.

В ящиках царил беспорядок. Карандаши смешались с бумажными свёртками и сухими косточками от фруктов. По одному из ящиков разлетелась стопка писем в разрезанных конвертах. Здесь же я нашла и специальный нож, не слишком острый, но с длинным и тонким лезвием. Как раз для бумаги.

Нижний ящик не открывался. Я подёргала, но что-то зацепилось и застряло, не позволяя вытащить его до конца. Пришлось снять верхний и достать измятую тетрадь в кожаном переплёте.

Пожелтевшие страницы были исписаны убористым почерком. На некоторых чернели рисунки – деревья, плоды в разрезе и общего вида.

Я раскрыла тетрадь в случайном месте и вчиталась в ровные строки.

«Если апельсинам не хватает солнечного света, их кожура останется зелёной даже после созревания. Поэтому мы со свёкром едем в столицу, чтобы заказать особое стекло для теплиц. Он уже договорился с руководством завода».

У меня в руках были рабочие записи Валентина.

Эта находка меня взволновала. Я вскочила с места, прижимая тетрадь к груди, и собралась бежать к тётушке. Остановилась уже на пороге.

Зачем мне идти к Азалии? Переезд и так растревожил её больше, чем я ожидала. Она даже не смогла занять свою старую комнату, чтобы не бередить прошлое.

А я сейчас приду и скажу, что нашла рабочий дневник её мужа. Зачем? Только расстрою ещё больше. Госпожа Берри ясно выразилась: я могу делать с этими вещами всё, что мне заблагорассудится. Значит, мне не нужно её позволение, чтобы прочесть записи.

Решив это, я вернулась в комнату. Меня одолевало любопытство.

Мой предшественник. Оказавшийся этом мире тем же путём, что и я. Где находился его дом? В какое время он жил? Я надеялась узнать об этом из дневника.

Даже такая крохотная связь делала меня чуть ближе к дому, где всё было понятным, привычным и знакомым. Где в свои двадцать пять я могла жить самостоятельно, не думая, что должна срочно выйти замуж или найти престарелого родственника, чтобы мне не назначили государственного опекуна.

Я вздохнула и открыла тетрадь на первой странице. Здесь не было никаких предисловий, ни даты, ни информации о себе. Валентин сразу начал с апельсинов. Вчитываясь в его мелкий почерк, иногда я думала, что мой одномирец был одержим апельсинами.

Он вёл подсчёт каждому съеденному фрукту из своего рюкзака. Благодарил Азалию за находчивость, ведь именно ей пришла в голову мысль прорастить первую косточку.

Об Азалии в дневнике было написано лишь немногим меньше, чем об апельсинах. Иногда на полях Валентин рисовал её лицо, в профиль и анфас, в шляпке и без неё, с разными причёсками.

Азалией он тоже был одержим. Даже удивительно, что Валентин так долго скрывал от неё свои чувства. Госпожа Берри считала, что он не замечал её.

– Барышня! – донеслось до меня приглушённое дверью. – Прислуга прибыла!

Пришлось отложить дневник и выйти из комнаты. Марша стояла у подножия лестницы. Она набрала воздуха, чтобы крикнуть ещё раз, но, увидев меня, с облегчением выдохнула.

– Вы велели позвать, когда приедут, а мне тяжко по лестнице уже подниматься, – объяснила она своё поведение. – Коли вы не прочь, отсюда вас кликать буду.

– Я не прочь, – улыбнувшись, спустилась вниз.

В передней стояли наши вещи. Видимо, возница, о котором я совсем забыла, оставил их здесь.

Я шагнула к двери.

– Барышня, – окликнула меня Марша. – Вход для прислуги вон там.

Она махнула в противоположную сторону.

– Спасибо, – я послушно двинулась в указанном направлении.

Всё время забываю, что здесь люди не равны. Хотя в моём мире тоже. У богатых есть и прислуга, и доступ к благам, которых лишены простые обыватели. Такие, как я.

Мне сложно привыкнуть не к тому, что одни распоряжаются другими. А что распоряжаюсь я сама, что выступаю в роли хозяйки. И эта роль мне ужасно непривычна.

Я прошла насквозь глухой коридор и вышла в переднюю для слуг. Помещение было большим, но заставленным шкафами и сундуками. Так что свободным оставался проход примерно в метр шириной, остальное пространство представляло собой лабиринт.

Я толкнула входную дверь, открывая вид на маленькое крылечко и задний двор, в данный момент заставленный телегами с сундуками и объёмными тюками.

Лошадь, запряжённая в первую телегу, не могла выехать со двора, потому что ей перегородили путь ещё две. Возницы ругались, каждый требовал убрать другую телегу, чтобы освободить дорогу для него.

Собравшиеся вокруг мужчины и женщины присоединились к разборкам, каждый ратовал за «своего» возницу. В общем, на заднем дворе царило настоящее столпотворение. Я наконец поняла точное значение этого слова.

– Прошу прощения, – попыталась я привлечь внимание кричащих.

Вышло тихо и невразумительно. На меня не обращали внимания. Поэтому я откашлялась и предприняла ещё одну попытку.

– Прошу прощения! – вышло чуть лучше.

На меня оглянулась женщина в завязанном на затылке платке, окинула взглядом и вернулась к спорщикам.

Ну и как мне привлечь внимание этих орущих друг на друга людей? Попытаться перекричать?

Это показалось мне глупым. Да и горло было жаль. У них явно больше опыта в перекрикивании друг друга. А я не любила повышать голос.

Мне бы мегафон или колокол, или что-то столь же звонкое. Пришедшая на ум идея тоже показалась так себе вариантом. Однако ничего лучше я придумать не смогла.

Моё отступление с крыльца прошло незамеченным, как и возвращение в дом. Когда я вернулась, спустя пару минут, нанятые слуги уже не просто ругались, а принялись толкаться. Конфликт грозил перерасти в драку.

И я решила, что лучше совершу глупость, чем допущу побоище в первый же день в усадьбе.

Левой рукой получше перехватила небольшой металлический ковшик, в правой – сжала серебряную столовую ложку. А затем изо всех сил заколотила ими друг по другу.

Ругань смолкла мгновенно. Все обернулись ко мне. На меня уставились двадцать пар изумлённых глаз.

Я прекратила бить ложкой по кастрюле, положила их на ступеньку и озарила прислугу сияющей улыбкой.

– С приездом! Рада приветствовать вас всех в усадьбе Берри. Меня зовут Ксения, я племянница хозяйки и буду решать все вопросы по обустройству.

Взгляды из изумлённых превратились в оценивающие. Но я уже обрела уверенность. Перестала улыбаться и чётко скомандовала.

– А теперь быстро поснимали вещи с телег, распрягли лошадей и убрали всё лишнее со двора.

Люди с полминуты смотрели на меня. Я уже начала нервничать. А вдруг не послушаются? Что тогда мне делать? Жаловаться госпоже Берри? Но она сказала, что я должна учиться быть хозяйкой.

Значит, буду учиться.

– Госпожа Берри уполномочила меня увольнять прислугу по моему усмотрению. Все, кто отказывается подчиняться – уволены.

Я почувствовала, как вспотели ладони. Их много. Они разгорячены недавним спором. А я одна, пытаюсь угрожать увольнением.

И почему я решила, что могу стать хозяйкой имения? Такой же, как Азалия. У неё это в крови. Даже голос повышать не надо, все слушаются. А я, скорее, одна из этих нанятых людей. Потому они и не воспринимают меня всерьёз.

Я решила отсчитать про себя до десяти, сообщить, что все уволены, и уйти. Не представляю, как объясню это тётушке. Но и оставить тех, кто не подчиняется, не могу. Или Азалии придётся самой распоряжаться.

И вдруг люди медленно, переглядываясь и перешёптываясь, начали снимать с телег сундуки и узлы, распрягать лошадей.

Я сдержала победную улыбку, хотя внутри всё ликовало. У меня получилось. У меня получилось!

Пока возницы распутывали лошадей и телеги, я вернулась в свою комнату. Достала из ящика стола чистый блокнот и грифельный карандаш.

Раз я пока не слишком опытная хозяйка усадьбы, буду всё записывать. Мало ли что.