Непрощенная (СИ) - Соболева Ульяна

   - Не могла…Рейн. Мы оба это знаем. Ещё с того момента, как первый раз увидела на берегу Тио, уже тогда не могла. И никогда не сможет.

   Мое имя её голосом иначе звучит…мягко, жалобно. Что ж ты душу мне на куски кромсаешь, дрянь? Где ненависть твоя? Давай! Ну же выплесни на меня свой яд, отрави меня, разрежь на куски, вываляй в грязи! Дай возненавидеть в ответ, только не мучай больше.

   - Зачем убила мальчишку? - шептал и сжимал её волосы все сильнее, а у самого руки дрожат, меня трясет от её близости, а ещё больше от этих перемен в ней, от того, что льнет ко мне. САМА. Саанан ее раздери! Сама! И разум понимает, что выжить хочет, а сердце хочет верить, что не лжет…что сломалось в ней что-то, когда узнала. Память картинки подбрасывает, где в глаза мне заглядывает, волосы перебирает, сама целует и шепчет на своем …шепчет мне о любви и о вечности.

   - Я не убивала, - пальцы мои сильнее сжимает, - я тебя убить хотела. Не знала, кто ты. Чувствовала и не верила, - голос срывается, а мне сердце лезвием вскрывает крест-накрест, просовывая тонкие края прямо в рану и распарывая все глубже, короткими безжалостными ударами.

   - Зачем сбежала? Всё было бы иначе.

   - Как иначе? Принять участь любовницы? Никогда бы не приняла. Ты бы убил меня рано или поздно.

   И мы оба знали, что она говорит правду.

   - У меня было бы время, - простонал я, вдыхая аромат ее волос. Костром пахнет и лесом, волком моим. – маалан, что ты наделала?

   Я больше не узнаю свой голос, он, как отголоски прошлого, принадлежит не мне, а тому мальчишке, который клялся вернуться к ней.

   - То, что должна была, - а сама маску мою снимает, и я противиться не могу, позволяю развязать тесемки и швырнуть чужую личину на каменный пол. Жду, когда ужаснется, а она глазами расширенными на лицо мое смотрит, и по щекам слезы катятся. Пальцами по шрамам проводит, а меня дёргает от каждого касания. Больно. Адски больно чувствовать эту ласку сейчас и в глазах читать нечто иное, нечто давно забытое.

   - Такой же красивый, - шепчет, а я глаза в изнеможении закрыл, давая этому поглощать себя, давая себе эту иллюзию мимолетного счастья, пуская ее по венам, чтобы уже через секунду, сжать волосы ниады пятерней и дёрнуть её голову назад.

   - Лжёшь! Жить хочешь, да, девочка?!

   - Нет, уже не хочу…убей меня сейчас, Рейн. Так будет правильно. Так надо и надо было с самого начала. Сделай то, что должен….

    К губам моим потянулась, едва коснулась, и я судорожно выдохнул, сам не понял, как замок содрал и распахнул клетку, впечатал ее в себя, жадно впиваясь в эти дрожащие губы, толкая ее к стене в какой-то отчаянной лихорадке. Яд мой, мерида. Сама целует. Жадно, голодно. В волосы впивается и тянет к себе, шрамы губами обжигает, и я сжимаю её все сильнее, лихорадочно опуская корсаж платья, обхватывая грудь ладонями. Не лаская. Нет. Я слишком взбудоражен для ласк, я в каком-то отчаянном припадке голода по ней с пониманием, что возможно больше не увижу никогда. Не выживет. Слишком нежная, хрупкая. И меня уже заранее выворачивает наизнанку от мысли, что ее тонкой кожи коснется шипованная плеть.

   Задрал платье, приподнимая ее ногу под колено, вдавливая в стену, опираясь на раскрытые ладони и уже через секунду врываясь в ее тело, а она в ответ целует в исступлении. И я насилую ее губы, жадно, бешено пью её стоны и всхлипы. Никогда не была такой…Только давно…много лет назад. В нашем прошлом, где шептала мне о любви и подставляла под ласки юное тело, умоляя взять её.

   - Моар… Реееейн.

   - Не смей! Никогда, - толчками все сильнее вдираясь в её тело, - называть меня так! Нет меня больше! Сдох… ты убила, - и ещё сильнее удар за ударом, глубже и яростней, - два раза сдох.

   Ладонь на ее рот, чтоб молчала, чтоб с ума не сводила голосом своим и этой иллюзией, которая вернулась через десять лет и поселила жалкую надежду. Вбиваюсь в нее и ногти о стену ломаю. С каждым судорожным толчком удар по камням, костяшки сбивая в кровь и глядя в ее закатывающиеся, блестящие от слёз глаза. Смотрю, как голову запрокидывает, чувствую, как сжимается её плоть вокруг моего раскалённого члена, как стонет, а по щекам всё так же слезы катятся пока сам не излился в неё в каком-то адски болезненном оргазме, от которого все тело покрылось каплями холодного пота. Наслаждение дикое и отчаянное вперемешку с ненавистью к себе и к ней. Несколько дней назад эта тварь меня убивала, а я трахаю её и думаю о том, как забрать у всех…Ни гордости, ни самолюбия. Всё у её ног, всё в её руках. Знала бы, как крепко держит мое сердце, давно раздавила бы.

   Тяжело дыша, замер, упираясь воспаленным лбом в каменную стену, чувствуя, как ладонями по лицу моему проводит, по волосам гладит. Отстранился от нее, глядя пьяными глазами в ее глаза, отступая назад, сжимая руки в кулаки, видя, как закрываются ее глаза, и глядя на медленно ползущий по голой ноге шелк подола, на сдернутый вниз корсаж платья и растрепанные волосы. Закрыл клетку, вешая замок, и в ярости дернул решётку. Развернулся, чтобы уйти и услышал вдогонку.

   - Я ждала тебя почти десять лет. Каждый день…каждую ночь. Я звала тебя в моих мыслях, а ты не приходил. Ты меня бросил. Ты осуждаешь меня за то, что я сдалась через девять? Ты не пришел за мной! Ты был занят войной, Рейн дас Даал. Своей местью. А я научилась вас ненавидеть за это время. И ничего не изменится даже сейчас. Никогда не изменится.

   Остановился, не оборачиваясь к ней и сжимая кулаки до боли в суставах. Решение пришло мгновенно. Схватил стражника и перерезал ему горло. Маалан бросилась к клетке, тяжело дыша и глядя на меня, пока я опять отпирал замок. Схватил за руку.

   - Ты что делаешь, Рейн? - сжимает мою руку, поправляя корсаж платья, пытается сама заглянуть мне в глаза, но я ей не отвечаю. Тащу за собой. Ещё на ярус ниже.

   Убил двух охранников ударами кинжала в горло. Она не кричит, только дышит тяжело, со свистом, глядя расширенными глазами, как они к ногам ее падают, заливая лестницу кровью. Да, маалан, за тебя умирают не только лассары. Сам не смотрю на них, не хочу видеть презрение в их глазах. Я и сам себя презираю.

   - Рейн, - шепчет мне, впиваясь в мою руку, пытается остановить, а я не вижу ничего и никого. Я иду напролом, потому что времени у меня нет. Если увидит кто-то, то это будет и мой конец. Но я подумаю об этом позже. О масштабах этого безумия. Подумаю, когда спрячу ее так, что ни одна псина не найдет. А когда на Талладас уйдем, с собой заберу. Там уже всем не до нее будет. Война хорошо промывает мозги. Врагов не внутри ищешь, а беспощадно рубишь их на поле боя.

   Когда подвел ниаду к клетке, в которой сидела ее служанка, Одейя с шумом выдохнула и закрыла глаза, а потом за руку меня схватила снова и второй рукой вцепилась мне в плечо.

   - Не делай этого. Они тебе не простят, Рейн. Будет мятеж. Ты не имеешь права. Только не ради меня.

   Я усмехнулся, а сердце дёрнулось и сжалось так сильно, что мне стало больно. За меня боится? Неужели? Не играет, а на самом деле боится. Я на дне глаз её вижу этот страх и меня начинает лихорадить новой волной, новым приступом истерического триумфа. Не отдам. Пусть горит всё синим пламенем: и Валлас и Лассар!

   - Я разберусь.

   Повернулся к замку, отпирая и видя, как на меня смотрит Моран. Лицо женщины в кровоподтеках и ссадинах, одежда изорвана и висит лохмотьями. Инквизиция уже с ней поработала. На рассвете от нее бы самой остались одни ошметки.

   - Выходи, – подал ей руку, помогая подняться, - Давай, поторопись.

   Моран выбежала из клетки и рывком обняла свою госпожу, поглядывая на мое лицо без маски с выражением искреннего ужаса.

   Они не сказали ни слова друг другу. Только смотрели в глаза и… я впервые увидел, как глаза Одейи сверкают радостью, она улыбается сквозь слезы. Улыбается, когда мои руки по локоть в крови валласаров, моих людей. За последние дни я убил их больше, чем проклятые лассары за последний месяц.