Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна

Но, все-таки, сложно было сидеть перед реанимационной несколько часов. Кажется, несколько часов прошло.

Родители Мамору-куна так и не пришли. Кажется, там тоже что-то случилось. Как некстати погас свет в городе!

Мамору-кун то сидел, то вставал. Потом, вздохнув, полез читать что-то в мобильнике. Я, не выдержав, села рядом, через плечо его заглянула. Ну, невыносимо было столько сидеть и ждать! Даже если читать чужие письма неприлично.

Но, к счастью, у него было не письмо. Он читал новости, нашего города.

«Люди ночью заметили ворону, дерущуюся с лисицей…»

«Ужасная жестокость! Напали на молодого продавца сладостей. Хозяин собаки предпочел скрыться…»

— Интересно, кто?.. — вздохнула.

Мамору-кун повернулся ко мне. Не рассердился, что подсматривала.

— Это у вас?

— Ага… — вздохнула.

Он перелистнул заголовки статей. Но о его брате так ничего и не было. Мы вздохнули.

Дальше сидели. Сколько-то. Это было невыносимо.

— Папа, расскажи сказку! — потребовала я.

— Ну, хорошо, — он сел с другой стороны от брата футболиста. — Пожалуй… я расскажу вам о чайкиной мечте.

— А чайки тоже умеют мечтать? — нахмурился Мамору-кун.

— Разумеется, — мужчина улыбнулся. — У каждого в этом мире есть своя мечта. Значит, слушайте…

Но отца отвлек топот ног. По коридору. Не из операционных, эх.

К нам подошел иностранец, заставив нас удивиться. То есть, всех кроме папы: папа почему-то не растерялся. А я, смотря на это непривычное лицо и незнакомый оттенок волос, не сразу вспомнила, что уже видела его. Тот, кто делал репортаж о подвиге Каппы. Тот, кто не смог сфотографировать Кикуко, потому что девочка-убийца вовремя засекла, как он прицеливается с фотоаппаратом — и пульнула в него каштаном. Тот, который вступился за Хикари. Макусиму из Росиа. Он же Синсэй, чьи статьи и фото иногда появлялись в утренних газетах, которые так любит читать мой папа на завтрак.

— Прошу прощения за любопытство… — дружелюбно начал он, протягивая руку моему отцу.

Тот продолжал серьезно смотреть на него.

Тогда Макусиму протянул руку Сатоси-сан. Тот смущенно пожал. Слабо. Мы к этому европейскому жесту не привыкли. А иностранцам, особенно из Европы и Америки, почему-то нравилось лапать других, руки жать, обниматься. Вот бесстыдные люди! Зачем же нужно трогать незнакомцев? Хотя… у нас один из мальчишек, которому из-за папиной работы пришлось два года учиться в Америке, говорил, что люди там даже целуются с незнакомцами! Вот как «здравствуйте!» или «спасибо» сказать: чуть что — и хвать, и поцеловали. Масару радовался, что он оттуда сбежал. Он так и не привык к этой заморской привычке, а его иностранные одноклассники так и не смогли привыкнуть, что он шарахается ото всех и глаза прячет. Даже обвинили его, что он врет, когда у кого-то что-то пропало!

То есть, мои мысли опять ушли куда-то не туда. Простите.

— Я — репортер из местной газеты, Синсэй, — представился европеец. — Приехал из Росиа. Такая далекая страна. Вы, наверное, не знаете…

— Это самая большая страна в мире! — возмутился Мамору-кун, — Как не знать?..

Я смутилась, что не так хорошо училась в школе как он.

— Обычно не знают… — смущенно улыбнулся молодой мужчина, сдвигая со лба длинные волосы странного оттенка.

Но, наверное, не крашенные. У них — в Европе — разные цвета волос. Нашим девушкам и парням иногда даже обидно, что у нас только черные.

— Это которые острова нам не хотят отдать, — шепнул мне Мамору на ухо.

— Это наши острова! — возмутился молодой иностранец.

Он, увы, расслышал. И понимал нашу речь. Хорошо, увы.

— Да вы посмотрите на нашу территорию и у вас! — не смутился мальчик. — Жалко вам, что ли? Тем более, мы первые их открыли! Они когда-то принадлежали айну…

— Там не было написано, что они ваши! — возмутился гайдзин.

Сатоси-сан, подкравшись к ним, обнял иностранца за плечи.

— Простите, господин Макусиму, но здесь больница. Нельзя шуметь.

— Мы знакомы? — иностранец вскинул брови.

— Я читал ваши статьи.

— И я читал, — вздохнул отец. — Там, конечно, очень проникновенно было написано о той погибшей собаке, но фото ее, мертвой, не стоило бы лепить. Дети иногда подглядывают через плечо, знаете ли.

— Простите… — европеец наконец-то смутился.

— Да я-то что! — вздохнул мой отец. — Просто это подруги дочери. Представьте, каково ей было увидеть труп бедного животного второй раз?

— Простите! — иностранец виновато потупился.

Кажется, он был приличный человек.

Мы сколько-то молчали.

— Тут, говорят, собака напала на человека… — вздохнув, Макусиму-сан прислонился к стене.

Мамору-кун вздохнул. Опять спросили не про его брата. Я робко обняла мальчика за плечи. Он уткнулся мне в плечо.

Тишина угнетала.

— Папа, расскажи сказку! — потребовала я, взглянув на него, но не отпуская брата футболиста и без того расстроенного.

Родители его до сих пор не пришли!

— Просто… — голос понизила, — Сложно так сидеть.

Отец почему-то посмотрел на Макусиму-сан. Вдруг улыбнулся неожиданно. Тот тут же улыбнулся в ответ. Смущенно. Смотря прямо в глаза. Иностранцы могли пялиться в глаза ужасно долго. Даже туристы, которые приезжали в Киото. Европейцы все. Вот у азиатов было не принято. Иностранцы из Азии понимали нас. Они были вежливые.

— Хорошо, — сказал наш рассказчик, — Давайте я вам историю расскажу.

— Про чайкину мечту! — напомнила я, — Ты обещал.

Он как-то задумчиво посмотрел на европейца. Снова улыбнулся.

— Да, пожалуй, она подойдет.

И наконец-то начал рассказ.

Глава 26 — Чайкина мечта

В тот день, когда моя жена родила ребенка, я нашел перед воротами нашего дома мертвую чайку.

Еще только забрезжил свет зари. И я вышел, чтобы размяться на улице. Сделал несколько движений, а потом заметил за решеткой ворот яркое белое пятно. Подошел, увидел ее, неподвижную. Морская странница, не боящаяся штормов, так потерянно лежала, прижавшись к земле.

Митико еще спала. Да и срок подходил. Я не хотел ее отвлекать. Да и выкинуть эту бедную птицу не посмел. Даже не нашел в себе сил позвонить в ветклинику, заказать у них машину ее забрать. Так стоял возле мертвой чайки и смотрел на нее.

Чайка… Камомэ…

Я боюсь чаек, потому что они напоминают мне о ней.

Но смотреть долго на это неподвижное тело было невыносимо больно. Я потрогал ее — не дернулась. Позвал — не отозвалась. Вздохнув, пошел искать маленькую лопату, которую жена использовала, когда делала клумбу для цветов и пересаживала бонсай. И похоронил чайку в собственном саду.

Камомэ… я только это смог сделать для тебя. Нет, даже не для тебя. Не для тебя вообще.

Когда-то я был простым ребенком. Жил обычной жизнью. Как все. Как и много других. У меня не было какой-либо особенной мечты, каких-либо грандиозных планов. Я даже не собирался стать героем и спасать мир. Я просто жил. В обычной деревне у моря.

Я играл с детьми. Те же игры, что, должно быть, известны другим. Так же сгибал мизинец, соединяя с мизинцем кого-то из других детей, обещая исполнить обещание. Тогда я был уверен, что впереди бездна времени, чтобы исполнить каждое свое обещание. И каждое свое обещание я исполнял. Но тогда и обещания были другие, попроще.

Потом пошел в школу. В шесть лет. Как и все.

Жизнь моя была самая обыкновенная.

Когда сестре соседа исполнилось семь — мне тоже тогда было семь — ее дедушка рассказывал нам историю о каппе и одном пройдохе, который уже где-то слышал, что при появлении каппы нельзя бояться и убегать, а надо сразу поклониться. Тогда каппа тоже поклонится и выплеснет волшебную воду из гнезда волос на голове — тогда он станет совсем беспомощным и можно будет смельчаку загадать желание. Тот пройдоха так и сделал. И мы, дети, в тот день были очень впечатлены сказкой скрюченного сморщенного старика. Даже при том, что тот сам каппы никогда в жизни не видел. Мы тогда остаток вечера и полторы недели спустя обсуждали ту истории. Ребята предполагали, что бы они попросили, если удалось увидеть каппу и лишить его волшебной силы. Кто-то коньки, кто-то — свою лодку, кто-то — сладости. Я ничего не загадал. Просто… идей особых не было. И дети тогда шумели и ворчали, что совсем скучная у меня жизнь, раз нет никакой даже самой завалящей мечты.