- Сюда, командир, - солдаты потеснились, освободив ему местечко поближе к печке.
- Спасибо, други! – Илай благодарно простёр озябшие руки к долгожданному теплу, сел и осмотрел полутемное помещение. – А эти что здесь делают?
В дальнем углу испуганно жались друг к другу трое карейцев. Оборванные и грязные, они жалобно посматривали вокруг, готовясь к худшему.
- А куда же их? Выкинуть жалко, тоже вроде живые люди, - раздался из темноты чей-то неуверенный голос.
- Ладно, оставьте, - устало ответил князь, нежась у горячей печки, - не звери ж мы. Дайте по сухарю им, что ли…
Непривычное тепло сморило его, и он задремал, а проснулся оттого, что в негромком гуле солдатских голосов ясно различил чужую речь - карейцы говорили что-то о Матаре. Заинтересованный, князь встал, осторожно пробрался к ним ближе и прислушался.
- Не поймешь этих варваров, - тихо говорил один из солдат, - я такого народа ещё не встречал. В бою не щадят ни себя, ни врагов, а слабых жалеют. Вот и нас на мороз не выгнали, хотя сами в тесноте сидят.
- Точно, не поймешь, - поддакнул другой, - я в Матаре у коменданта служил, много чего повидал. Простой народ все как один нас ненавидели, а господа – те всякие встречались.
- Неужели на нашу сторону переходили? – засомневался первый говоривший.
- В Матаре у коменданта был один такой из богачей, а лебезил перед ним, словно собака, за всякое дело брался, лишь бы кормили его. А еще у него любовник имелся – тоже из благородных, Виланом звали. Этот заносчивый омега до коменданта через много рук прошел, а уж как к генералу в постель попал – возгордился, королем по городу ходил.
- Ну, омега, это понятно, не воевать же ему, в самом деле? – подал голос третий солдат, до того времени слушавший рассказчика молча. – А жить-то как-то надо…
- Ты не перебивай, я же ещё не рассказал, чего хотел. Жили мы в Матаре хоть и голодно, но спокойно, пока не появились в округе партизаны. Командовал ими простолюдин по имени Илай. Эти бандиты появлялись в самых неожиданных местах, налетали как коршуны, отбивали скот и продовольствие, нагоняли страху. Губернатор наш, ветеран всех императорских походов, в бешенстве был, что не можем мы справиться с простым мужиком, вот комендант и придумал сделать из своего любовника шпиона да и отправить на разведку к этим партизанам.
- И что? Помог любовник истребить отряд?
- Поначалу комендант был Виланом доволен. Омега собрал все нужные сведения – о численности отряда, о вооружении, об организации набегов и обороны, а в самый решающий момент предал нас. Он подал сигнал к нападению, сообщив, что заманил командира в западню, но когда наши главные силы ворвались в их расположение, там оказался лишь небольшой отряд, охранявший деревню. Пока разбирались, что к чему, партизаны налетели из засады и перебили почти всех.
- Нельзя верить этим найманцам, особенно омегам. И что дальше? Наверно зол был генерал?
- Ещё бы! Велел немедленно убить предателя! Но вот причину, почему он так поступил, не понял никто. Всё выглядело так, словно Вилан хотел уничтожить жителей деревни, но сохранить отряд и его командира. Комендант решил, что его любовник свихнулся...
Илай дальше не слушал, потрясённый открывшейся ему простой истиной. « Тефан был прав, а я в нем сомневался, вот глупец! Поверил в ангельское личико шпиона и выдуманную историю гибели его семьи! Мерзавец, как же ловко подцепил меня на свой крючок! Прикинулся овечкой в шкуре волка. Наверняка ещё и утешал бы меня, если бы с Тефи что-нибудь случилось…»
Тяжело вздохнув, он отошёл от карейцев, вырвал из карманного альбома лист бумаги и написал нежное покаянное письмо.
- Я понимаю, что почта сегодня ненадёжна, - сказал он курьеру, отправлявшемуся утром на восток, - но, пожалуйста, постарайся доставить мое письмо в Матару! В нём вся моя судьба и жизнь!
Глава 28
Над бескрайними заснеженными просторами Наймана выли студеные зимние ветры. Безлюдье и запустение царило там, где прошел безжалостный враг, сиротливо торчали из глубоких сугробов обгорелые печные трубы, выли голодные одичавшие псы, лежали в снегу неубранные мёртвые тела. Никто не чистил дорог, никто не заботился о брошенных поселениях, никто не строил новых домов взамен сожженных. Жизнь теплилась лишь в немногих деревнях, там, где и во время оккупации оставались люди.
К таким селениям принадлежало и Лилиас-Миду…
***
Высокий человек в форме элитного королевского полка одиноко стоял среди разорённой гостиной большого дома. Удручённым взором смотрел он на царящий вокруг беспорядок: битое стекло, щедро осыпавшее некогда красивый паркетный пол, заколоченные досками оконные проемы, лохмотьями свисавшую со стен дорогую обивку…
- Зачем я приехал сюда? – горестно вопросил он пространство, и его голос гулко разнесся по пустому помещению. – Что ожидал здесь увидеть?
Он сделал несколько неуверенных шагов, старясь ступать как можно тише, словно боялся потревожить чей-то покой, подошёл к единственному уцелевшему окну и посмотрел на открывавшийся сквозь разрисованное морозными узорами стекло зимний пейзаж. Поместье окружал парк, сейчас весь утонувший в глубоких сугробах, а за ним, сквозь прозрачные кроны вековых лип, просматривалась деревня, состоявшая из двух длинных улиц. Дома в ней частью погорели, но в тех, что уцелели, топились печи.
«Надо послать человека спросить о судьбе хозяев», - подумал военный.
Гость посмотрел ещё немного на улицу и вновь повернулся лицом к комнате. Да, он помнил её иной – чистой, нарядной, залитой солнечным светом. Вон там… нет, пожалуй, чуть левее, стоял стол, он сидел возле него и ждал ЕГО появления, а горничный подавал ему деревенского морса в простом стеклянном стакане. …ОН сошел с крутой лестницы, вон там, с левой стороны комнаты, сошел и стоял внизу возле перил, а солнце играло яркими бликами в его роскошных каштановых волосах. А потом…
…лестница заскрипела под чьими-то лёгкими шагами, и господин замер, охваченный странным, почти мистическим чувством – это ОН! Сейчас, вот сейчас как по волшебству всё преобразится, гостиная примет свой прежний нарядный вид, и ОН сойдет к нему с этих ступенек, словно сама судьба…
