— Да, Лиза, нам всем, мне, вам, вашему сыну, удивительно, можно сказать, волшебным образом повезло. Такие серьезные проблемы со здоровьем и такое волшебное избавление от них.
— И что, как вы полагаете, я могу вам сказать в ответ? — Лицо как-то держать удавалось, а вот голос подрагивал. На что намекает этот, несомненно, умный и облеченный властью человек? Сидевший под боком Шон перестал дышать.
— А я не жду никаких слов, Лиза. Мне они не нужны. Вас и вашего сына берегут высшие силы и даже мне, записному грешнику, перепало их заботы, направленной на вас. Если само небо вас бережет, то глупо будет ему не помочь. Затем, собственно и пришел — сказать, что сделаю все, чтобы вам, по возможности, больше не нужно было соприкасаться с процессом расследования. В суд могут вызвать, тут на усмотрение прокурора. Гость развел руками, дескать, не в моих силах, засобирался и уже с порога произнес:
— А муженька вы своего лихо припечатали. Браво! Из-за таких козлов иной раз мужиком называться неловко. Всего доброго Елизавета Андреевна, дай бог, не свидимся. И еще раз спасибо.
— Хороший человек, — Шон проводил взглядом закрывающуюся дверь и заплакал.
— Димочка, сыночек, она тебя сильно ударила? По ране попала? Где болит?
— Нигде, — завыл ребенок, кидаясь мне на шею, — я ис-ис-испугался, я не смог тебя защитить, ма-а-ма.
От этих горьких рыданий останавливалось сердце. Ну какая я мать, если не знаю, что мне делать? Приласкать ребеныша или встряхнуть. Ну, жизнь всегда расставляет все по своим местам и у нее в запасе всегда есть еще несколько вариантов.
Так мы и рыдали на пару сидя на полу в кухне. То судорожно всхлипывая, то подвывая в голос, прижимаясь друг к другу и не в силах разлепиться, чтобы дотянуться до салфеток. С каждой слезинкой, впитавшейся в одежду, с каждым всхлипом и стоном, все дальше и дальше уходила от нас прошлая жизнь, давние обиды растворялись слезами и освобождали место для новых надежд и желаний. Прижимая к себе тщедушное доверчивое тельце, я все отчетливее понимала, что жила эти недели закуклившись, позволяя делать с собой практически что угодно, отдавшись течению. Я жила эти недели как заключенная в глиняного голема, у которого заканчивается магическая подпитка. Я двигалась, но медленно и тяжко, как сквозь толщу мутной воды. Вода схлынула слезами, оставив осознание, что вот она я настоящая, свободная от прошлых обид и полная сил.
Часть 19
Пора было выполнить давнее, давнее данное самой себе и еще кое-кому обещание. Умывшись и переодевшись, мы отправились искать ближайший храм. Шон что-то лопотал своей тете Ире по телефону. Правильно, сынок, лучше предупредить, все равно она отслеживает нас по навигатору.
Храм Рождества Христова, так гласила табличка, встретил сумраком, трепетом свечного пламени и глубокими запахами горящего воска и какой-то душистой смолы. Ладан, пришла подсказка из подсознания. Осмотреться мне не дали, милая старушка с просветленным лицом протягивала мне платок.
— Накрой голову, деточка, негоже пред образами простоволосой.
— Спасибо, — перед мысленным взором мелькнуло видение какого-то массового ритуала, все присутствующие женщины были с покрытыми головами, машинально я приняла платок, а старушка продолжала:
— Эх, молодежь-молодежь, ты в первый раз в храме, что ли?
— В первый, бабушка, — ответил за нас обоих Димка-Шон, подметив, что мне не до бесед, такое состояние он, по аналогии с компьютером называл ща погуглю, зацепив его где-то на просторах интернета. Лизаветина память подсказывала, что надо надеть платок, взять свечей и зажечь их перед нужным изображением представителя местного пантеона. А вот какой из них нужный, непонятно.
Старушка продала нам свечей, ткнула пальцем в скульптурное изображение распятого на кресте человека, там, мол, ставь за упокой, а за здравие — где хочешь.
— В алтарь не ходи, женщинам невместно.
Зря мы без Иринки сюда пошли, но сердце подсказывало — надо. Рассматривать образа было интересно. На одном из образов я обнаружила свою светоносную Деву, только на изображении она выглядела бесполой, не юноша, слишком лицом нежен, и от девушки — ничего кроме миловидности, но я отлично помню, что общалась с девушкой. А в остальном все тоже — светящийся нимб вокруг головы, белоснежные крылья, которые так поразили меня во сне, на миловидном лице выражение смирения и решимости. Вот такая загадка, два взаимоисключающих посыла одновременно выглядели очень органично. Ангел, всплыло из Лизиной памяти, это, приближенное к богам существо, называется ангелом.
— Ну вот ты и нашлась, — обратилась я к ангелу, — наверное, я должна помолиться? Но я не знаю, как здесь молятся, поэтому просто поблагодарю. За Ирину и Шона. Я даже не знала, что такое бывает между людьми. Больше собственно и говорить-то не пришлось, накрыла круговерть образов, обрывки фраз, отблески ярких чувств, все то, что невозможно передать словами, вот за все это и благодарила. А еще просила за Шона, за Ирину, за Лидию Ивановну и следователя Гаева. Рассказывала, что нам с Шоном уже тесно в нашем замкнутом мирке, у Шона есть его учеба, а у меня? Что мне делать?
— Будет у тебя шанс заняться делом, не пропусти…
Почудилось? Или Ангел снизошел до ответа?
— Мам? Мама Эля, — голосок Шона звенел тревогой, — у тебя свечка прогорела, хватит уже!
На выходе из храма та же старушка, принимая у меня одолженный платок, сказала:
— Хорошо помолилась, да, милая? На службу приходите… — Мы поклонились и побрели восвояси.
— Ты как, сын? — Говорить не хотелось, но и не спросить было неправильно.
— Не знаю, мам. Я, как будто пустой, а как будто, переполненный, — путано, но в то же время верно Шон описал мое состояние.
В супермаркет мы так и не попали, Ирина будет недовольна, ведь планировали отправиться на Лизину дачу.
Часть 20
У Лизаветы был загородный дом, доставшийся ей от бабушки. Дача, как здесь, говорили. Это не имело ничего общего с загородным поместьем моей семьи, в котором, кроме огромного дома, были конюшни, псарня, большой сад, плавно переходящий в парк.
Это был простой надежный деревенский дом, который впоследствии оснастили “удобствами”. Имелся приличный, по местным меркам, надел земли, цветник, пара грядок с зеленью и изрядная лужайка с беседкой и мангалом. Ирина вытащила нас сюда “подышать”. Ну и отдышаться после вчерашних событий.
Шон выложил свою версию прямо за ужином, не дав тете Ире спокойно доесть. Его рассказ о Карловне привел Ирку в бешенство. Она ругалась, не смущаясь присутствием Шона, словарный запас которого неожиданно обогатился образной лексикой. Мою версию она выслушала, когда ребенок уже спал. Вместо эпической ругани появилась бутылка шампанского, которое мы и выпили под разговоры. Утешительно получилось.
— Знакомых не бойся, здесь все соседи такие, налетом-наездом. Даже если кто шибко наблюдательный заметит разницу между тобой и Лизкой, то можно отговорится психологической травмой после ранения, — отмахнулась от моих сомнений Ирина. — Переодевайся, на озеро пойдем.
Одежда — это очень болезненная тема. И проблемная. Точнее, проблемы были не с одеждой, ее у Лизы ее много и очень разной, а с моим ощущением себя в этой одежде. Лиза имела красивой формы ножки, длинные и ровные, и судя по длине юбок и платьев, любила их демонстрировать. А я, привыкшая к многослойным туалетам, стеснялась ужасно. Покупка широкого сарафана в пол стоила мне небольшой, но кровопролитной битвы с подругой. Взамен пришлось согласится носить джинсы в обтяжку. О, это был интересный опыт! Шон изобразил колечко из пальцев одобряя.
— Классный прикид, мам. — Ирка прыснула, ребенок впитывал языковую реальность как губка. Но похвала ободрила. В глубине души, мне тоже понравилось, но тонкие эластичные брючки нравились больше.
