Плохие помощники (СИ) - Лапина Маргарита

Отлично, только что теперь с этим знанием делать? Полугэллоны уже много страдали и жили ещё не так долго, чтобы кто-то выяснил, будут ли в будущем дополнительные негативные последствия их работы с камнями. Может быть, облегчить их жизнь сейчас — правильное решение? Получается, что они мучаются больше всех существ с особыми способностями. Целители просто устают, телепатов проблемы догоняют через двадцать лет, гэллоны, кажется, вообще ни капли не страдают от своего дара. Может быть, это человечное решение, и оно лучше любых угроз заставит полугэллонов отказаться от недобрых планов? Или лучше будет уничтожить тетрадь и забыть, что сегодняшний вечер вообще случился?

Иона в порыве спрыгнула с кровати, но замерла. Кто-то пошевелился во сне. Не проснулся. Пока она не решит, как лучше всего поступить, тетрадь надо спрятать. Только не в шкаф — туда залезла Амбер, и мог залезть кто угодно, — и не под подушку, потому что завтра столом для игр может стать её кровать. Трудно найти уединённое место, когда все живут друг у друга на головах. В подушку? Наволочка застёгивается на молнию, и даже если кого-то смутит посторонний предмет в подушке, тетрадь оттуда точно не выпадет и случайно не раскроется. А внутрь специально никто лазить не станет. Живём в тесноте, но не в беспределе, и ещё не опустились до револтистов.

Иона тихонько расстегнула молнию, и даже от такого звука кто-то заёрзал. Иона упаковала тетрадку и попробовала прилечь. Стало жестковато, но терпимо. Она создала чудовище из тетрадки, потому что не смогла остановиться и записала все свои мысли. Но понадеяться только на голову значило распрощаться с проектом навсегда. То, что в какой-то момент кажется кристально ясным, на следующий день может распасться на бессвязные куски, которые уже никогда не соберутся воедино. Проект нужно было ухватить и запечатлеть, пока пришло вдохновение. Другой выпрямитель — проект её и отца, последний, потому что Ивор уже никогда ничего не изобретёт.

Иону трясло. Всё внутри сжималось, ей хотелось прыгать, махать кулаками, падать, бить ногами об пол, снова вскакивать и кричать.

Иона крепко зажала рот руками и как можно тише выскользнула на балкончик, примыкавший к комнате. Прохладный ветерок заставил Иону вздрогнуть, немного охладил и успокоил. Она глубоко вдохнула, крепко ухватилась за перила и стала покачиваться. Закрыла глаза, и даже в черноте замелькали бесчисленные схемы и слова. Иона произнесла в голове «другой выпрямитель» со всеми возможными интонациями, о каких только смогла подумать, и в виске начало мерно пульсировать, будто мотор завели. Иона зачесала жёсткие волосы назад пятернёй и снова вдохнула, теперь носом.

В воздухе пахло мокрой землёй, листьями лопуха и металлом. Вдали горел костёр, и Ионе казалось, что она чует и дымок. Однако огонь находился слишком далеко, чтобы ветер донёс запах, и Иона знала, что выдумывает.

Гэллоны сидят у костра. Издалека можно разобрать их шевеление по бликам огня на глянцевых телах. Почти так же светятся волосы Лючии на серой коже и на телах её товарищей.

Почему из всех чужаков именно она досталась Ионе и её машине? Словно в насмешку природа или эксперимент выкрасили их волосы так похоже, только у Лючии они больше походили по цвету на мёд, а у Ионы — на медь. Иона крепче сжала перила и проглотила горечь, подступившую к горлу. Дру-гой вы-пря-ми-тель.

Вечер прохладный и тёмный, небо похоже на безумное бархатное платье в мелких бусинках-звёздах, Ионе однажды довелось такое увидеть на Талерии. Ещё даже не полночь. Кажется, лагерь без света погрузился в сон, но на самом деле он продолжает жить. Чем заняты гэллоны в такой час? Греются? Их привезли из жарких земель на юго-востоке от Даскерии. Страшно представить! Примерно оттуда же, как рассказывал Енс, пришла темнокожая ветвь людей. Их тоже тряхнуло первой ночью синей луны, и они объединились с выжившими из земель древних, чтобы спастись, обменяться опытом, увеличить численность.

Но темнокожие люди ничего не знали о гэллонах и никогда их не видели.

Сколько в мире ещё мест, о которых никто не знает и где кто-то может жить? Кто-то ещё страннее, чем гэллоны? Серые глазастые ребята удивились костру в первый раз, но огонь им понравился. Шол зажигал его теперь, как только наступали сумерки, и рассказывал, что гэллоны удивляются костру каждый день, словно видят впервые. Им будто бы правда нравится здесь жить, спать под звёздами, копошиться у огня, растить урожай. Их простота и неприхотливость даже немного успокаивали.

Похоже, они тут единственные, кто ничего не замышляет, ничего не добивается, ни на кого не злится. И ничего не боится.

Иона поёжилась и обхватила себя. Определённо, стало ещё прохладнее.

Револтисты сейчас тоже бодрствовали. Иона не могла точно знать, потому что ни она, ни кто-либо другой не заходил в их комнаты ни ночью, ни днём. Упасите небеса залезать в эту клоаку в миниатюре: неизвестно, что там водится, что подхватить можно и во что вляпаться.

И всё-таки они не спали. При ввозе на Даскерию все наркотические вещества у револтистов изымались, но Иона прекрасно помнила жуткие обучающие ролики из детства, и то, как колотилось сердце в груди под громовой голос за кадром: «Человек, не желающий проделывать работу, что положена каждому потомку древних людей, — будь то работа общественная или работа душевная, — называется у нас бездельником. Бездельнику надлежит оказаться в месте, где отсутствует сама возможность труда на благо общества или благо собственное. Безделье любого ведёт к разложению, отупению и опущению. В безделье человек потакает низшим инстинктам телесным и порокам душевным. Без возвышения путём честного труда и узнавания, на Револте живое существо вовсе лишается человеческого облика, сначала внешне, потом внутренне. По истечении пяти лет револтист не может даже больше зваться человеком и не подлежит возвращению в честное общество. Берегите свою небесную душу: заботьтесь о судьбе, трудитесь по определению, вовремя посещайте советников и целителей. Чиста душа — чиста правая рука. Смотрите эти кадры». И дальше шли фотографии, люди весёлые, счастливые — до Револта; с запавшими глазами, опухшие, серые, изъеденные какими-то рытвинами и шрамами — после. Иона долгое время не сомневалась, что ролики намеренно сделали чёрно-белыми, пока не пересмотрела их лет в четырнадцать и не поняла, что на Револте просто в принципе не существовало красок. Никакой травы и цветов, никаких ярких плакатов и вывесок. Только серые высотные дома с чёрными окнами без стёкол, тёмно-серый асфальт на дорогах и огромный непроницаемый купол над всем этим — скрывать небо и солнце. Вечная ночь для предателей небес.

Иона чуяла кислую вонищу тел и видела, как револтисты, потные, все в земле и удобрениях, в темноте без разбора трахают друг друга всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Предаются «порокам души и тела». И гордятся собой, тем, как ловко они устроились — на добренькой Даскерии можно продолжать заниматься любимыми увлечениями, при этом что-то кушать, и, так уж и быть, иногда делать над собой немыслимые усилия и работать. Иона раньше не знала, что в ней может жить такая злоба, но иногда хотелось ворваться к ним и передушить всех, на кого хватит сил, голыми руками.

Иона развернулась, чтобы пойти в комнату, но краем глаза уловила на плоской крыше столовой какое-то движение. Иона снова вцепилась в перила и подалась вперёд, чтобы получше рассмотреть, что туда забралось.

Лючия. Полугэллонка, кажется, сидела с запрокинутой головой, одна и без света.

А вот полугэллонам полагалось сейчас только лежать по койкам.

Где Лючия взяла силы, и, главное, зачем туда забралась? Что вообще могло сподвигнуть кого-то усталого и измученного среди ночи взбираться на крышу? Иона в жизни не полезла бы туда даже в бодром состоянии.

Полугэллоны совершенно непредсказуемы и от этого вдвойне опасны. Нельзя об этом забывать.

Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал про существование другого выпрямителя. Лучше бы изобрела что-нибудь, что выматывало бы полугэллонов ещё сильнее. Чтобы они не лазали ночами, где ни попадя.