Война сердец (СИ) - "Darina Naar"

Конвою, наконец, удалось провести Данте сквозь толчею. Он взошёл на помост. Несмотря на кандалы на руках и ногах, даже не споткнулся, настолько горело в нём желание показать всем, что он не сломлен. Толпа зароптала и оскорбительные выкрики моралисток утонули в потоке негодования остальных. Одних поразила редкая красота юноши, других — его молодость, третьих — презрительный взгляд, которым он их смерил. Сердобольные дамы в возрасте и молодые девушки сразу же всплакнули, прикладывая к глазам кружевные платочки.

Появился падре Антонио в сопровождении Арсиеро и ещё двух человек, одетых в серые мантии Судейского Трибунала. Главный судья, вынув длиннющий свиток, стал громко зачитывать приговор, который Данте и в глаза никогда не видел. Как не видел и суда, но падре и судьи, и глазом не моргнув, уверяли: суд прошёл заочно, без присутствия обвиняемого, ибо он так опасен, что любой его вывоз за пределы тюрьмы мог бы обернуться катастрофой. Второй судья оказался писарем — перо его так и порхало над бумагой, фиксируя всё происходящее. Чтение приговора, содержавшего шестьдесят четыре пункта инквизиторского бреда с обвинениями в колдовстве, ереси, убийстве и преступлениях против в церкви, закончилось лишь через сорок минут. — Данте Гонсало Ньетто, признаёшь ли ты себя виновным? — вопросил судья, сдвигая очки на кончик носа. Данте исподлобья взглянул на него, потом на падре. Гордо вскинул голову, заставив волосы каскадом разлететься по лицу. — Нет, — сказал он односложно. Поглядел на Арсиеро. Тот, совместно с писарем, стоя поодаль, изучал свои туфли. Данте обвёл взглядом толпу. Увидел эстеллину мамашу — Роксана улыбалась во весь рот. А вот и ещё одно знакомое лицо мелькнуло. Руфина! Данте задержал на ней взгляд — женщина плакала. — Тебе положено последнее слово, — объявил судья. — Хочешь ли ты что-то сказать? Раскаяться, попросить прощения у всех, кому ты причинил зло? Данте повернулся лицом к народу. Глаза его метали молнии. — Мне раскаиваться не в чем! У меня своя правда, и я уйду с лёгким сердцем. Вы — вежливые убийцы, кичитесь своей святостью, скрывая под масками любезности пустые сердца. Никогда вы не испытаете истинного счастья, потому что счастье, оно внутри. Оно живёт в душах, которые умеют летать. В сердцах мечтателей и поэтов. В головах фантазёров и влюблённых. Я стану свободным! Вы знаете что есть свобода? Спросите у птиц, которых вы так любите убивать ради перьев для своих нарядов. Душа, у которой есть крылья, никогда не станет узницей общественных норм и предрассудков, в какую бы клетку её не загнали. Я уйду вместе с птицами, а вы все — серая масса, останетесь гнить в своих золотых клетках, пока не сдохнете от старости, трясясь над своими деньгами, иконами и титулами. Ненавижу вас! Наступила гнетущая тишина, которую вдруг разрезал крик: — Данте!!! Данте!!! — сквозь толпу пробиралась растрёпанная Эстелла. Она невольно залюбовалась красивым узником. Вчера там, в тюрьме, он показался ей совершенно измученным, но не сегодня. Данте смотрел на всех свысока, шелковистые волосы его развевались на ветру, как паруса пиратского корабля. И не было в его взгляде ни страха, ни горечи. Да, её сердце сделало верный выбор, ни на секунду Эстелла не пожалела, что полюбила этого человека. Быстрым жестом она открыла медальон, вынула капсулу и зажала её в руке. — Данте!!! Они встретились взглядами. В глазах девушки Данте увидел тревогу и боль. Ну зачем она здесь? Ведь он же просил её не приходить. — Эсте, иди домой! Уходи отсюда! Иди домой! — крикнул Данте. Но она не отступала. Его милая храбрая девочка. Прорвалась сквозь ораву людей и бросилась к нему. Конвоиры преградили Эстелле путь. — Нет, пожалуйста, — взмолился Данте тихо. — Не трогайте её! Я имею права на последнее желание. Позвольте нам попрощаться.

— Господь велит нам быть милосердными даже к таким заблудшим овцам, как этот грешник, — пафосно декламировал падре Антонио, будто актёр на сцене театра. — Так проявим же милосердие. Последнее желание приговорённого к смерти всегда подлежит исполнению.

Данте захотелось залепить падре оплеуху. Не будь у него кандалов на руках, он бы осуществил это намерение. Эстелла заметила, с какой ненавистью юноша смотрит на всех: на падре, на Арсиеро, на судей, а на неё, на неё одну с такой любовью! Восхитительные сапфировые глаза. Они способны обжечь и заласкать, убить и затянуть в омут страсти. Ни у кого больше нет таких глаз. Эстелла поднесла руку к губам, сделав вид, что подавляет рыдания, и положила капсулу себе в рот. Конвоиры расступились, позволив девушке подойти к Данте. Вся дрожа, она обвила его руками. — Зачем ты здесь, девочка моя? Я же тебя просил не приходить, — шепнул Данте так, чтобы слышала только она. Вместо ответа Эстелла жадно прильнула к его губам. Эти губы, нежные, горячие, которые ласкали её ночами, доводили до исступления. Она ощутила как вибрируют татуировки на коже. Обручальные кольца заискрились. Капсула осталась у Данте во рту. В ответ на его изумлённый взгляд Эстелла, приложив палец к губам Данте, шепнула ему в рот: — Надо только раскусить. Больше она ничего не успела сказать — двое мужчин, схватив её за руки, грубо поволокли с собой. Эстелла вырывалась и чуть шею себе не свернула, пялясь на Данте. Он смотрел на неё с блаженством и отчаяньем одновременно. Похоже, он не верит, что останется жив. Он с ней прощается. — Данте, я люблю тебя! — крикнула девушка во всё горло. — Люблю! Люблю! Я тебя люблю! — и Эстелла исчезла в толпе. — Люблю, — прошептал Данте, не размыкая губ. Падре велел палачам приступать к своим обязанностям. Вместе с судьями и Арсиеро он отошёл в сторону. Конвоиры, подведя Данте к каменной стене, отвернули к ней лицом и спустились с помоста. Когда Эстелла оказалась в толпе, то увидела мать. И поняла — люди, что схватили её, действуют по приказу Роксаны. — Мерзавка, я тебя придушу сейчас! — Роксана замахнулась и ударила дочь по щеке. — Тебе мало того, что ты уже сделала? Наше имя теперь полоскают в каждой помойной яме! — Не смейте мне указывать, как мне жить, убийца! — прошипела Эстелла в ответ. — Я замужняя женщина, и я слушаюсь только своего мужа. — Вдовушка. Ты уже вдовушка! Ещё минута, и всё будет кончено, — Роксана расхохоталась. — Молись, ибо близок твой час, в который ты предстанешь пред Всевышним, — выкрикивал падре Антонио нараспев. — Вспомни грехи свои и покайся, иначе гореть будешь вечно в пламени ада. Да помилует Господь твою проклятую душу, не пожелавшую вступить в лоно христианской церкви. Аминь! Данте всё ещё держал капсулу во рту. Салазар вчера говорил, что Эстелла придёт на площадь, и произойдёт то, чего он не ожидает. Может, в капсуле яд, чтобы он умер мгновенно и без мучений? Хорошая идея. Как бы там ни было, а терять ему нечего. И Данте раскусил капсулу. В горло ему будто полилась ключевая вода. Данте велели развернуться лицом. Все семеро палачей выстроились прямо перед ним в линию. Взвели арбалеты. Натянули тетиву. Данте почувствовал, что тело у него онемело, точно его заморозило. Наверное, это всё же был яд. Эсте захотела, чтобы он ушёл легко. «Спасибо, моя девочка», — подумал он. — Пли! — выкрикнул главный палач, и семь стрел вонзились Данте в грудь. Он упал на спину. На какой-то миг воцарилась тишина. Многие женщины плакали. Сердце у Эстеллы почти остановилось. Она считала секунды и ждала — вот, вот сейчас он очнётся. Сейчас должно подействовать зелье. Сейчас что-то будет. Но ничего не происходило. Данте не шевелился, толпа не расходилась и, когда один из палачей, подойдя к Данте, начал вытаскивать из него стрелы — все вздохнули. Из груди юного узника полилась алая кровь. Сердце у Эстеллы упало. Нет, не может быть! Этого не может быть! Неужели, она неправильно сварила чёртов Эликсир?

— Данте!!! — Эстелла так толкнула державшую её Роксану, что та свалилась прямо на булыжники.

— Ну-ка стой, дрянь! Но Эстелла уже не слышала ничего. Она влезла на помост и рухнула перед Данте на колени. — Данте! Данте! Данте! — девушка кричала, срывая связки, но он не шевелился. Он был похож на фарфоровую куклу — прекрасную и неподвижную. В детстве у Эстеллы была такая кукла, но Мисолина её разбила. От зависти, что та досталась не ей. Сейчас, заглянув в точёное лицо Данте, Эстелла невольно вспомнила свою куклу. Белоснежная кожа его напоминала тончайший китайский фарфор, и волосы на её фоне казались ещё чернее. Синие глаза были широко распахнуты и пусты. — Нет... нет... нет, не может быть... нет... — Эстелла, воя, легла на Данте и вся перепачкалась в его крови. Палачи топтались рядом — никто не решался оттаскивать обезумевшую, распластавшуюся по земле девушку. — Данте! Данте! Нет! Не уходи! Не бросай меня, слышишь? Как же так? Почему? Данте... Данте... Я люблю тебя, люблю, очнись, пожалуйста, умоляю тебя, вернись ко мне... Эстелла вцепилась в его рубашку обеими руками и стала юношу трясти. Покрыла поцелуями его лицо. Но Данте не отзывался ни на мольбы, ни на крики, ни на поцелуи. Он был мёртв.