К обеду все было сделано, кровотечение прекратилось, жар понемногу стал утихать, а девица заснула спокойным сном. Пришлось тщательно выстирать все ее вещи, чтобы оставить мать в счастливом неведении, но едва я развесила их сушиться над печью и вышла во двор покормить кур, то услышала скрип ворот — нелегкая принесла Энги с кабаном за спиной.
Его обычно хмурое лицо было изгваздано в грязи, но сияло, словно молодой месяц в безоблачную ночь.
— Смотри, Илва! Какого хряка добыл!
Он свалил тушу прямо перед крыльцом и вытер вспотевший лоб перепачканными кровью руками.
— Угу, — выдавила я, лихорадочно соображая, что же делать.
— Еда есть? — Энги уверенно ступил на крыльцо и уже потянулся к дверной ручке. — Умираю с голоду. Клянусь волосатой задницей Создателя, съел бы даже куриное дерьмо в твоей стряпне.
Я загородила ему дорогу.
— Энги, стой.
— Что такое?
— Не входи.
Радость на его лице сменилась раздражением.
— Ты рехнулась, девка? Что значит — не входи? Это мой дом! — взревел он и попытался отпихнуть меня с пути.
— Энги! — взмолилась я и вцепилась в края его распахнутой на груди куртки. — Подожди.
— Да что там у тебя? — сердился он, пытаясь отодрать мои руки. — Или кто? Ну-ка, показывай, кого прячешь!
— Я не прячу, — вздохнула я, выпуская из ослабевших в железной хватке пальцев его куртку. — А врачую. Энги, молю, послушай меня. Тебе нельзя заходить сейчас домой. Хочешь, вынесу тебе поесть?
Он сердито насупился и запыхтел, но продолжал сжимать мои руки в своих грязных ладонях.
— Кого врачуешь?
— Неважно. Но тебе туда нельзя. Прости.
Пыхтение превратилось в шумное сопение, болотные глаза метали молнии.
— И долго мне кружить вокруг дома?
— Недолго. Думаю, до вечера.
Он наконец-то разжал ладони и отпустил меня, смерив недовольным взглядом.
— Ладно. Пойду тогда в деревню, попробую продать кабана мяснику.
Я облегченно выдохнула.
— Спасибо. Будешь к ужину?
— Поглядим, — сердито процедил он и снова взвалил серую щетинистую тушу на спину.
— Энги…
— Ну чего тебе еще?
— Отправь какого-нибудь мальчишку к Огнедовой снохе, Марте, пусть передаст ей, чтобы вечером присылала ко мне телегу.
— Не охренела ли ты, девка? — снова вспылил Тур и сердито зыркнул на меня зеленью глаз. — Я тебе в посыльные не нанимался.
— Энги… ну пожалуйста!
Он невразумительно зарычал, но что-то подсказывало мне: просьбу мою он исполнит.
— Энги…
Рычание — уже у ворот.
— Энги, спасибо.
Несолоно хлебавши, он скрылся за стволами деревьев, а у меня на душе заскребли кошки. Жаль было Тура — у него были причины сердиться. Но у меня не было выбора: не помочь несчастной девице я не могла.
Когда я вернулась в дом, она уже просыпалась. Я присела с ней рядом и пригладила разметавшиеся по подушке волосы.
— Как ты, Келда?
— Хорошо, — шевельнулись ее губы, что уже начали розоветь.
— Болит?
Она прислушалась к себе и закусила губу.
— Почти нет. Уже… все?
— Все, — с тяжелым вздохом подтвердила я. — Ребенка больше нет.
На ее ресницах вновь заблестели слезы.
— Я… я… не могла иначе…
— Успокойся, Келда. Кто я, чтобы тебя судить? Дело сделано. Отец-то знает?
— Мой? — испугалась она.
— Да не твой. Отец ребенка. Может, зря ты поторопилась? Сказала бы ему. Глядишь, поженились бы…
— Нет, Илва, — шептала Келда, поливая слезами подушку. — Такие, как он, не женятся на таких, как я.
— Почему? — опешила я. — Уж не принц ли это, чтобы такой красавицей брезговать?
— Не принц. Милдред, — выдохнула девица с явным желанием облегчить грешную душу.
Я только ахнула, прикрывая ладонью рот.
— И сама не знаю… — всхлипнула Келда, то ли отвечая на мой невысказанный вопрос, то ли разговаривая сама с собой, — как я допустила…
— Он взял тебя силой?! — ужаснулась я.
— Нет. Он… он… говорил… — она запнулась, размазывая по щекам слезы. — Но это все оказалось неправдой. У него есть возлюбленная.
— Тогда… почему он морочил тебе голову? — нахмурилась я. — Пусть бы женился на своей невесте.
— Он не может, — качнула головой плачущая Келда. — Есть уговор с королем — Милдред должен ждать принцессу семь лет со дня ее исчезновения, и лишь потом будет иметь право жениться. Прошло только пять… Они не могут видеться часто, поэтому он… он…
— Понимаю, — я снова тронула ее лоб, погладила по влажным от пота волосам. — Успокойся, Келда. Теперь все позади.
— Он сказал мне правду только тогда, когда я открылась ему, что жду дитя, — в ее шепоте сквозило отчаяние. — Ему не нужен был мой ребенок.
— Он не должен был обманывать тебя, — я легонько сжала ее прохладную руку. — Ты ни в чем не виновата.
Даже если и виновата, то кто я, чтобы судить несчастную?
— Я туда не вернусь, — горячечно шептала девушка.
— Нет, не вернешься, — успокаивала ее я.
— Но что мне теперь делать, Илва? — она умоляюще подняла на меня больные, запавшие глаза.
— Келда, — я легонько сжала ее худое плечо. — Тебе надо подлечиться. Отдохнуть. А там и забудется все. Вот увидишь. Твой отец может выдать тебя за самого лучшего парня…
— Ох, Илва… Да кому я теперь нужна… такая?
— Не горюй, Келда, — продолжала гладить ее я. — Не горюй. Никому об этом знать не обязательно. Главное, ты жива.
Глава 6. Заглянуть под покровы
К вечеру вместе с возницей приехала мать страдалицы Келды. К тому времени все кровавые следы с постели и одежды были выведены, а сама девушка выглядела живой, хоть и все еще слабой после обильной кровопотери. Лихорадка больше не терзала измученное тело, и Келду даже удалось накормить свежей грибной похлебкой с овощами, которой я вдоволь наварила к ужину в ожидании Энги.
Увидев свою дочь, Марта изменилась в лице и запричитала над ней с явным облегчением. Возница осторожно перенес девушку вместе с постелью на телегу, а воспрянувшая духом мать, утирая слезы радости, вложила мне в ладонь монету.
— Благослови тебя Создатель, Илва, — шепнула она мне на ухо.
Я благодарно кивнула, принимая плату и благословение, хотя Создатель, пожалуй, с крайним неодобрением взирал на меня со своих благостных небес: в церкви-то я не была ни разу в жизни. Во всяком случае, ни разу за последние пять лет своей жизни. Да и сама сноха мельника при следующей встрече едва ли одарит меня взглядом — я уже давно привыкла к тому, что людская благодарность недолговечна, а нередко перерастает в откровенную неприязнь. Люди не любят оставаться в долгу у тех, кого недолюбливают. Так или иначе, я была рада, что сумела помочь Келде, а когда разжала пальцы, то едва не подпрыгнула от радости: вместо ожидаемого медяка на ладони нежданно-негаданно сверкнул серебреник.
Одной плетью меньше.
Повеселев, я заперла на ночь сарай, где уже собрались ко сну мои курочки, и вернулась в дом: следовало прибраться перед приходом охотника.
Стоило ли удивляться, что он явился за полночь, пьяный, грязный и злой, словно разбуженный посреди зимы голодный медведь. Грохот и топот заставили меня подскочить на месте с колотящимся сердцем: никак не могу привыкнуть к его шумным приходам. Забившись в угол на постели, я с испугом наблюдала за тем, как сердитый хозяин, шатаясь, пытается повесить на стену лук и колчан, но, не найдя колышка, просто сваливает в угол; как расшвыривает по горнице с трудом стянутые сапоги; как, рыча и ругаясь, отвязывает пояс и бросает на стол, да неудачно: тяжелый ремень с коваными бляхами соскальзывает с края столешницы и с громким стуком падает на пол.
— Дерьмо Создателя! — в сердцах выругался Энги и, покачиваясь из стороны в сторону, наклонился за злополучным поясом.
Пожалуй, Создатель крепко разобиделся на него за гневливую брань, поскольку, разгибаясь слишком резво, богохульник едва не снес головой угол стола.
