Русалочка с Черешневой улицы (СИ) - Андерсенн Кейт

Они уже сидели под теплым ламповым светом в закутке со столом и пили чай с барбарисом. И вчерашними имбирными печеньями — оказалось, Эрик напёк.

Печенька таяла за щекой, и, несмотря на вынужденную выдернутость из чудес Коринтии, Даша Стрельцова чувствовала себя не менее блаженно в этой странной компании. Аверин оказался просто душкой, хоть и командир отделения. К тому же, он любил фольклор и творчество Мельницы — кто бы подумал.

— А Решка хорошо поет, кстати, — сообщил Эрик, кося глазами на девушку призывно.

За печеньки ему можно было простить все. А если просит спеть — так вообще. Дашка обожала петь, а тем более — когда кто-то просил. Глаза Александра Константиновича сверкнули интересом:

— Может, споёте?

Решка едва не задохнулась от счастья.

— Сейчас, только гитару возьму! — воскликнула она и бросилась в комнату, переваливаясь с одной поджившей коленки на другую.

Все же, это правда: нужно просто жить. И всегда случится что-нибудь прекрасное и чудесное.

* * *

Аверин ушёл уже ближе к полуночи.

— В общем, ты трудоустроен, с чем тебя и поздравляю, — похлопал он Эрика по плечу перед уходом. — Хотя для полного жилищного набора у вас в кухне не хватает четвертого стула, но за печенье и песни Даши я закрою на это глаза, — подмигнул. — Чтоб был завтра в шесть на дежурстве как штык… Регенерация, — усмехнулся он, повторяя оброненное случайно Решкой прозвище.

Эрик закрыл дверь и, сузив глаза, воззрился на оставшуюся е коридоре девушку.

— Теперь и начальник будет называть меня “регенерацией”.

В тишине и полумраке ночи его голос прозвучал особенно жутко. Решка втянула кулачки под рукава свитера.

— Зато у тебя работа есть.

— И я скоро съеду.

— Ага… Наверное…

— И сбудется твоя мечта, Чёрный пруд.

— Темно, тебе моего лица не видно, так что не суди поспешно.

— Значит, расстроишься?

— Не знаю. Может быть.

— Хорошо, что вы с Авериным любите Мельницу. Теперь я тоже. Голос у тебя… сказочный, и поёшь ты… всем своим существом, творчество из тебя так и льётся, как полёт.

Сердце ухнуло куда-то в кишечник.

— Спасибо.

— Пойдем, еще чаю поставлю.

Можно ли опьянеть от чая? Пожалуй. Посиделки с чаем на кухне ночью — самое верный способ сойти с ума.

— Да, у нее… очень поэтичные песни. Русский фольклор, эмоции в образах… Да и не только у нее. Есть ещё Канцлер Ги, Ясвена, Вельвет, Марко Поло, Йовин, хотя у каждого свой стиль, конечно… Ты никого из них раньше не слушал? Где ж ты был…

И в этот раз это не был вопрос, а просто слова, выброшенные в космос. Свисток чайника весело встряхнул замечтавшихся полуночников.

Эрик залил заварку, и кухня наполнилась горячим ароматом трав и прочего.

— Вообще, твой стих мне тоже понравился, — сочла нужным заметить Решка. — Поработать, может, над стилистикой и стоило бы — я не совсем по лирике — но… цепляет, а это в поэзии главное. Так и появляются новые стили, — пожала она плечами с улыбкой. — Из неровнянной стилистики, как и неологизмы — благодаря находчивости незакомплексованных обывателей… Я даже на музыку пробовала положить…

— Ты знаешь… — медленно проговорил Эрик, — а ведь мой отец любил поэзию — передалось, наверное… Так жаль, что я его не помню.

— Он… умер? — осторожно спросила Даша.

На лице Эрика промелькнула серьёзная такая тучка.

— Умер, — коротко бросил он, но трагизма в этом коротком слове было достаточно.

Впрочем, Солнцев тут же сгладил печаль улыбкой и схватился за заварник, чтобы налить дымящийся напиток Решке в чашку.

Она забралась на стул с ногами, не щадя медленно заживающих коленей, и уставилась на густые клубы пара.

— А мама?

— Мама… жива, — усмехнулся Эрик.

— Она, наверное, скучает по тебе?

— Скучает? — он расхохотался невесело. — Думаю, просто бесится, что не может вернуть меня домой и заставить делать то, что хотела.

Ага. Беглый принц.

— Думаешь… ты никогда ее уже не увидишь?

— Не знаю… Но вряд ли это возможно. Пей чай, остынет. А что с твоими родителями? Что стало после того, как ты уехала из дома, "потому что это правильно"?

Решка закусила губу.

— Они живы, все в порядке, — отозвалась она эхом и обвила пальцами чашку, грея руки. — И у нас отличные отношения.

— Но?

— Что еще за “но”? — с подозрением подвоха воззрилась на него Решка.

Эрик пожал плечами и улыбнулся, как всегда.

— Между строк проскользнули нотки "но”.

Решка усмехнулась.

— Ох, уж эти поэты. Все нотки учуют. Всё отлично, просто… Знаешь, мне Нюрка сказала недавно, что я не только русалочка, но и снежная королева… — поймала непонимающий взгляд и пояснила: — Так, ещё одна сказка, ничего особенного. "Холодное сердце" — тоже отличная версия, советую… Будто… внутри что-то замерзло, умерло… Я не знаю — хотя вроде и знаю — почему… Но я ничего для этого не делаю, а любое тепло… бессознательно начинаю вымораживать. Вот только оно появляется, — отчаянно вцепилась взглядом в слушателя Даша, — и сразу, какой-то механизм сам по себе запускается, и замораживает всё! — она махала прямо чашкой с чаем в воздухе. — Зная, что оно мне не принадлежит. Погреться один вечер — одно, но навсегда… — Решка покусала губы. — Это не результат какой-то большой трагедии, не сдвиг в мозгах, даже не депрессия… Не знаю. И я ничего не могу с этим поделать! И, если вернуться к родителям, — она вздохнула, натянуто улыбаясь, — они тоже не могут мне до конца этого простить. Словно, когда я выпорхнула из дома, как в твоем стихотворении, я потеряла способность быть теплой и живой. Они так говорят. И ждут, когда я исправлюсь. А потом много чего случилось… И я не смогла стать для них домом и опорой.

Решка нырнула лицом в чашку после своего рваного признания и принялась пить, пить, пить горячий чай, давясь глотками и кипятком.

Это всё ночные посиделки виноваты.

Эрик ничего не говорил. Наконец Даша отважилась посмотреть на него. Тёплый и прямой взгляд. Она поперхнулась и закашлялась.

— А знаешь, почему я в свое время обратил внимание именно на тебя?

Снова началось…

— Именно потому, что от тебя шло тепло.

— Это было давно и не здесь, — фыркнула Решка.

— Нет, именно здесь. Недавно. В этом самом месте.

Она даже не догадывалась, насколько он буквален.

— И когда ты не знала о моей регенерации, ты была готова заплатить, сколько нужно, лишь бы вытащить меня из комы. И даже с грубияном-начальником, с надоедливыми клиентами, с Нюркой, да и со мной, как ни цапаешься, с Александром Константиновичем… Да, ты ужасная заноза и порой сбегаешь в пучины, поджав свой русалочий хвост, но… душа у тебя торчит изо всех дыр. Подле тебя тепло всякий раз. И если Урсула решит тебя утащить на дно, я приду и сражусь с ней, — подмигнул Эрик.

Решка выпрямилась и спрятала ладони под столом. А то ещё удумает схватить её руку… Чай одиноко дышал паром.

— Поздно уже, — пробормотала она, — по кроватям пора… Тебе на дежурство завтра.

— А? Да…

Кажется, на Эрика тоже подействовали градусы чайных посиделок — разомлел, а ориентиры, дистанции, границы стёрлись. Решка резко встала и поморщилась — треснули корочки ссадин на коленках под гетрами. В самых дверях обернулась нерешительно.

— Слушай… послезавтра Нюрка хочет устроить квартирник… Я знаю, сказать “приходи” — глупо, но… приходи?..

Эрик пожевал губами. Он не знал, что значит “квартирник”, но кивнул. Если Решка приглашает… в лепёшку разбиться, а прийти надо.

— Конечно.

* * *

“В современной творческой российской среде всё более популярными становятся небольшие камерные концерты — квартирники. Зародившись в 80-х годах СССР как протестное движение…”

Эрик оторвался от экрана служебного компьютера, разминая шею. Маленький перерыв в полчаса — психологическая разгрузка, все пожарные занимаются своими делами: наконец в отделе тишина ненадолго.

Квартирник. Конечно, он в деле! Как же мечталось о чём-нибудь таком в недрах замка Третьей Вечности… Чтобы поэзия не умирала, книги множились, а песни лились рекой. Чтобы не было вот этого удушающего… средневековья каждую минуту. Дерек над ним смеялся, когда он говорил так.