Чужая здесь, не своя там. Дилогия (СИ) - Гиппиус Рина

Непонимающе перевела глаза на матушку Фордис. Она прижимала мои руки к себе и, поджав губы, беззвучно плакала. Как дождевые капли, слезы текли по ее лицу. Она что-то прошептала. Что? Я не знала. Грохот не прекращался, я ничего не слышала больше. Покачала головой и повернулась к эду Хилму. Нервно сжимая руки за спиной, он, поймав мой взгляд, спрятал их в карман брюк, а глаза тут же отвел. Винит себя? Это взрослый, мудрый человек, спасший столько жизней, поставивший на ноги стольких людей, винит себя? Выдернув свои руки, я поднялась. Эдель Фордис посмотрела недоуменно. Слезы? Крик? Этого не было Может, позже и будут, а пока нет.

Я приблизилась к целителю. Грохот утих, и я услышала, как всхлипывает матушка Фордис.

Слегка сжала предплечье эда Хилма и прошептала:

– Спасибо вам.

Он удивленно посмотрел на меня. За моей спиной раздалось “Ах!”.

– За что? – он тоже шепчет.

– Вы спасли меня.

– Но как же…

– Не ваша вина. Не надо.

Мгновение застыло в тишине. Все молчали, слышно было даже, как случайно залетевшая сюда пчела билась в стекло закрытого окна.

– Ничего нельзя сделать? – спокойно спросила я.

– Ничего из того, что мне известно.

А известно ему многое – целитель Хилм один из лучших.

Я кивнула.

– Если это все, то вы не могли бы покинуть мою комнату? – вежливо попросила я.

Эд Хилм легко согласился и принялся собирать свои вещи, а эдель Фордис все также недоуменно на меня смотрела.

– Она в шоке, – шепотом сказал целитель ей.

Неужели думал, что я не слышу? Впрочем, неважно.

Они ушли, закрыли дверь за собой, и я осталась одна.

Подошла к окну. Начало осени. Еще нет холода, но утром и вечером уже слишком свежо, чтобы ощущалось лето, которое ушло слишком быстро.

Пчела так и не нашла выхода на улицу. Я открыла окно, выпуская ее на свободу. Хотела сесть тут же, на подоконник, но… Я по стене сползла вниз. Уткнулась лицом в ладони и поджала колени к животу.

Я не задумывалась о детях раньше. Всерьез не думала. Нет, я предполагала, что когда-нибудь у меня будет моя собственная семья: муж, дети, семья, которая всегда вместе, где царит атмосфера уюта, взаимопонимания. Всем хорошо, все счастливы. Только вот когда-нибудь, не сейчас, потом.

Потом не настанет.

И в этом нет вины эда Хилма. Никакой.

Я сама убила свое будущее, свое продолжение, свое воплощение в так никогда и не рожденных детях. Убила обманом, лютой неблагодарностью, глупостью.

Легла на пол. Отдельные ворсинки ковра не собирались в общую картину. Провела по ним рукой.

Апатия. Усталость. Безразличие. И больше ничего на душе.

***

Меня переложили на кровать. Кто? Какая разница. Не важно. Ничего не важно.

Опираясь на спинку кровати, сидела и смотрела. Вперед. В пустоту. Что дальше? Пусто. В голове. В душе. Даже мыслей нет.

В дверь постучали. Не дождавшись ответа, в комнату вошел эдел Вистар. Взял стул, придвинул к кровати. Он внимательно смотрел на меня. Взгляд тяжелый, непроницаемый.

– Я вижу, тебе уже лучше, – сказал он. Голос бесстрастен.

Неопределенно пожала плечами. Лучше? Хуже. Без разницы.

– Чего тебе не хватало? – спросил он.

Ему все же удалось пробить меня на эмоции всего лишь одной фразой. По нарастающей поднялись внутри чувства стыда, горечи и отчаяния.

– Тебе мало любили, недостаточно заботились, отказывали в том, что просила? – продолжал рубить слова опекун. Голос тверд, и каждое слово словно взмах топора, который отсекает еще один кусок души.

И я впервые расплакалась. До этого ни слезинки не было, а тут слезы потекли беспрерывным потоком. Некрасиво шмыгала носом, размазывая соленые капли по щекам, тряслись плечи, а из горла вырывался полустон-полувой-полувсхип. От чего такие рыдания? Да все сразу. И почему-то становилось легче, как будто со слезами выходила накопленная горечь, отравляющая разум и душу.

Эдел Вистар прижал меня к груди, погладил по волосам.

– Ты подвела нас. Меня так в особенности. Вот только не простить я тебя не могу, – прошептал он голосом, в котором уже не было холода. Бездна сожаления, усталости, толика недоумения. – Ну все, успокойся. Все обошлось. Все теперь будет хорошо.

Отодвинулась от него, заглянула в лицо. Он не знал всего, чем для меня закончилась эта история? Хорошо это или плохо? Наверно, и правда, эделу ни к чему это знать.

– Сегодня ты еще отдохнешь, а вот завтра тебе нужно будет отправиться со мной в одно место, – сказал эдел Вистар, вытирая дорожки слез с моих щек.

– Куда? – хриплым, осипшим голосом после рыдания спросила я.

– На допрос.

Я попыталась вырваться. Меня что, судить потом будут? А что, если это и на родителях и братишке отразится?

– Тихо-тихо. Тебе зададут несколько вопросов и все. Ничего страшного в этом нет, – успокоил меня опекун. – А потом понаблюдаешь за допросом твоих знакомых.

Я вздрогнула. Знакомые… Я совсем не разбираюсь в людях.

Как-то не задумывалась я о том, что же в доме у того самого знакомого произошло. Меня заботили лишь последствия. Вот, например, откуда в моем организме вообще взялась велерена? Не иначе, как тот самый стакан с водой. Небось Инеп тоже перед встречей нервничал и решил подлечить нервишки. А потом и я приложилась к тому стакану…

Встряхнула головой, пытаясь прогнать непрошеные мысли.

– Эд Хилм сказал, что меня к нему Рон принес. А что до этого было? Как он меня нашел? – спросила я.

У эдела Вистара заметно дернулись желваки, и на пару секунд он прикрыл глаза, как будто успокаиваясь или собираясь с мыслями.

– Рон увидел, что ты вечером крадешься куда-то, и решил проследить за тобой. Дошел до дома троюродного братца. Через несколько минут Инеп вышел, а тебя видно не было. Рон ворвался в дом. Ты на полу лежишь в полубессознательном состоянии, задыхаешься, а в другом конце комнаты с малость проломленной головой валяется один из известнейших людей столицы – эдел Лестон. Ронольв доставил тебя к целителю, тот подлечил тебя. Все.

Лаконично и доходчиво, а вопросов еще больше. И озвучила я только тот, который наиболее сильно меня волновал:

– А где Ронольв?

Он же спас меня и надо бы поблагодарить его. А обижаться на него за то, что следил за мной… наверно, это мелочно и в данной ситуации – глупо.

– Ронольв уехал, – недовольным голосом ответил эдел Вистар.

– Как? Куда? С ним все в порядке? – выпалила я.

Опекун невесело рассмеялся.

– Да что ему сделается? В столицу он уехал. По делам.

Больше он ничего не добавил. Значит, не моего ума дело.

Осознание того, что я увижу Рона теперь неизвестно когда, царапнуло и без того израненное сердце.

– Тебе нелегко пришлось, девочка моя, – произнес опекун, гладя меня по голове. – Вот только мне все равно придется тебя наказать.

Сейчас, наверно, я была готова вынести все что угодно, лишь бы это не отразилось на родителях.

– Во-первых, как только ты окончательно поправишься, я сам вновь заблокирую твою силу, – начал перечислять эдел Вистар, – до твоего двадцатилетия. Тогда ты уже будешь сама вольна распоряжаться своим даром. Во-вторых, никаких балов и прочих увеселений, будь то музыкальные вечера или еще что-то. В-третьих, каждый раз, когда ты соберешься куда-то за пределы дома, будешь ставить меня в известность. И сопровождать тебя будут двое человек из моей личной стражи.

С каждым словом эдела моя голова склонялась все ниже, хотелось вообще залезть под одеяло с головой.

– К ужину хоть спустишься? – уже заботливым голосом спросил опекун.

Я кивнула.

– Вот и славно.

Эдел Вистар поцеловал меня в макушку и ушел.

И правда, пора прекращать валяться в постели. Чувствую я себя вполне хорошо. Это физически, душевное же состояние…

До двадцати лет я не смогу покинуть Ровенийских. А что потом? Куда я могу уехать? И если раньше, когда Рун настаивал, чтобы я съехала, я сопротивлялась, то теперь вряд ли останусь. Как только узнаю, где именно могу бывать, тогда ждите меня, библиотеки крупных и не очень городов, школы целительства и курсы лекарей! Глядишь, и найду, что мне нужно. Отчаиваться больше не буду.