Белоснежка, 7 рыцарей и хромой дракон (СИ) - Суббота Светлана

Мама говорит, что свободные охотницы амазонки, не поймавшие еще своих слонов и оленей, должны быть всегда собраны, поджары и в боевом окрасе. Она вечно ругает меня за равнодушие к гламуру, этой привлекающей внимание наживке. Мужчины недаром любят рыбалку, все, что трепещет и блестит – включает у них инстинкты, по мнению моей родительницы. И вот, полное опровержение ее критической оценки моих данных -  я после душа, черте в чем, а все равно, опа, для Сухоревского – богиня.

- Обломитесь, парни. Это моя богиня, - скромно сказал «клетчатый», глаза его довольно блестели, - я последнее время интересуюсь больше не модельным, а киношным форматом.

- Продашь?

Я побагровела. Да кто им дал право…

- Ни за что. Будет дома валяться и мое греть мое эго.

«Клетчатый» сделал шаг и аккуратно забрал из моей руки статуэтку. Но назад отойти даже не попытался:

- Вы прямо ночная нимфа. Насколько понимаю, сбежали от ужасных привидений и искали чем защищаться? Возможно, это знак. Сама крылатая Ника, мой приз и моя грандиозная гордость, недаром запрыгнула в ваши руки.

Последние слова он буквально мурлыкал. Я невольно покраснела. Значит, вот что за богиня! Телевизионная Ника. Скорее всего «клетчатый» продюсировал проект и получил как приз статуэтку. А я-то расплывалась от удовольствия.

- Твоя, Эдик, грандиозная гордость в ее руках? Сарочка, не пугайтесь, там гордости той только поговорить, - владелец пижамы оттащил клетчатого от меня за локоток, - здесь все, кроме меня, болтают, словно от психоаналитика не выходят. Зато перед собой, душечка, вы видите образец деятельного человека. Как насчет вместе с утра прогуляться до важного для здоровья завтрака?

Эти двое похожи на жеребцов на выгоне, каждый красуется, гарцует. Зато Сухоревский и Полунин смотрели зло.

Игорь Владимирович не сводил взгляда с моей груди, отчего-то наливаясь кровью. Причем по уровням, как градусник в горячке. Сначала его накрыло по шею. Потом спонсор побагровел по щеки. Теперь затягивало глаза.

- Отпустите девушку, - выдавил он, - наигрались и хватит. Вы же видите, она сама не своя. Милая, вам в свою комнату пора, правильно? Идите и больше голой от привидений не бегайте, иначе мы запасного белья не напасемся. Там ваши подружки, даже в более прозрачные намеки одетые, кстати, такие прозрачные, что и намеком назвать только слепой может, однако разбежались исключительно по этажу. Да Артему на руки.

Я зыркнула на Полунина.

- Не надо, - остановил меня Сухоревский, отчего-то решив, что я тоже буду разбегаться на директора. – Артема обычно на всех хватает, но лучше не сегодня, у нас партия не закончена.

Мне стало очень обидно. Я – не богиня, ладно, простим временные заблуждения уставших к вечеру мужчин. Но признать достаточно невменяемой, чтобы бегать обнаженной, спасаясь от неизвестных привидений… Бредятина какая-то. А возразить я ничего не могу, потому что мои объяснения еще более безумны.

И - вишенка на торте сегодняшнего вечера -  Барчука, оказывается, на всех хватает, скотину безразмерного.

- Это было ужасное недоразумение, - твердо сказала я и сняла тапочки, затем аккуратно выкинула курицу в коридорную урну, - я постараюсь больше не ошибаться этажом. Пижаму, с вашего разрешения, передам через горничную. Спокойной ночи!

И быстро-быстро, пока они не опомнились, пошла к лестнице.

Ступени потоком летели под ногами, сливаясь в коричневую ребристую ленту. Я почувствовала себя безумной белкой в игрушечном барабане. Происходит что-то странное, но я не успеваю остановиться и подумать, приходится продолжать движение, чтобы не поломать ноги.

Вылетев на свой этаж, я почти пробежала до поворота, громко шлепая по холодному мрамору. Схватилась за ручку своей двери, дернула. И - оттуда дохнуло прохладным уличным воздухом. Чтоб. Тебя. Захлопнула. Открыла. Опять ночная улица. Внезапно тяготы всего дня незримо упали на плечи, заставляя сжиматься от холода и одиночества.

Закрыв дверь второй раз, я несколько минут постояла, пытаясь успокоиться, шумно дыша через нос. Омм. Омм.

- Саша, вам помочь?

Мои каменно сжатые ладони крупно задрожали. Сил оборачиваться не было.

Осторожно, словно боясь вспугнуть, мужские руки легли на плечи.

- Обидели? Ты была и так испугана, а тут мы со своими подтруниваниями. Извини, это следствие дурной привычки, постоянно друг над другом шутим.

Я молча кивнула головой, принимая извинения.

Полунин развернул меня и прижал лицом к себе, погладил по голове, очень деликатно, еле касаясь. Так мы и стояли. Я дрожала. А он гладил. Скользил пальцами по спутанным, еще влажным после душа прядям, мягко, словно перышко – по плечам, тепло – по предплечьям. Потом обхватил мои холодные, до сих пор сжатые пальцы и подул.

Я оттаивала, еще подрагивая, но уже согреваясь в горячих заботливых объятиях. Устаиваясь удобнее. Уже втискиваясь носом в загорелую надежную шею, еле заметно пахнущую коньяком и яблоками.

Сцепленные ладони, наконец, разжались, очень удобно пристраиваясь у Артема на груди, прижимаясь к тонкой ткани рубашки.

Меня подхватили на руки. Я понимала, что не первую и не последнюю вот так легко поднимает опытный харизматичный мужчина. Но я устала. И еще мне нравилось, как он на меня смотрел. Тогда, в ресторане. И недавно в коридоре. Вообще нравилось, как смотрит.

 А сейчас Артем открыл за меня дверь. Героический поступок. Теперь я понимаю, почему перед девушками надо открывать дверь.

Двери – страшные.

Пусть для многих двери олицетворяют возможности, для меня они стали опасностью, неизвестной, пугающей западней. Мне нужно с ними разобраться. Убрать из своей жизни или использовать как новый ресурс. Освоить волшебный талант словно дополнительную руку или ногу, но, в любом случае, взять под полный контроль.

Полунин внес меня, уже с закрытыми глазами, клюющую носом, в комнату и положил на кровать. Сквозь патоку дремы я подумала, что не хочу, чтобы он уходил. Он стоял, наклонившись и подушечкой пальца разглаживая вертикальную напряженную морщинку между моих бровей. А потом я уснула.

И мне приснилась странная фраза:

- Прости, девочка, но я дал себе слово.

На третьем этаже...

- Парни, - сорокапятилетний Ципперсон, «парень и Серега» только для близких друзей, трижды разведенный свободный как ветер хищник, великолепный аналитик и прожженный игрок, знал, как важно первым метить территорию, - девочка моя.

- Поборемся, - заявил Эдуард Балакирев. Многих красоток он возводил на шоу олимп, его протеже играли в фильмах, пели на международных конкурсах, вели передачи на телевиденье. И редкий бриллиант он определял сразу: по растерянности глаз, смешливости губ, легкой искристости ответов и осторожности молчания.

- Я с утра за ней слежу, - мрачно сообщил Сухоревский, - предлагаю без драки и споров. На кого первого среагирует.

Молчащий Артем не сводил взгляда с лестницы, по которой убежала Александра.

- Что-то с ней не то, провожу, - пробормотал Полунин. И пошел за девушкой.

- Хаааа! – рассмеялся Эдик. - Пока мы тут договариваемся, этот олимпиец уже за медалькой рванул. Девчонка сейчас в растрепанных чувствах, он же ее сейчас теплую зафрахтует. Я тоже пошел.

- Стоп, - Ципперсон выставил широкую ладонь, - не пыли, Балакирев. Ты ему друг или вы покурить выходите? Вооот! Твоему товарищу тридцать шесть, в голове хрень про девственниц, мы больше года с ним бабы не видели, а с тобой только вчера дикторшу бровастую делили, так?

Клетчатый недовольной хекнул, глядя на лестницу, но вслед все-таки не пошел.

Зато Сухоревский был не согласен.

- Я не понял, - глухо сказал он, - я был первый. Полунин давно уже не просто занимается шоу, он сам - шоу. Человек, сука, праздник. Для него все девки как мероприятия, плату забрал, календарь перелистнул. Все. А у меня к ней, может, душа лежит. Я уступать не буду. Если через пять минут «проводов» за стол к нам не вернется, я тоже пойду, на рекогносцировку (22).