За границами легенд (СИ) - Свительская Елена Юрьевна

Правая рука, до конца не оправившаяся от побоев, не выдержала. И палка шмякнулась по моей голове. Я взвыла. Все разбойники кроме главаря кинулись наутёк. На всякий случай. Тот почему-то остался. Не то с детства мечтал о геройской гибели в неравной схватке, не то я тогда слишком сильно его по голове стукнула.

Волк быстро снял с пояса флягу, вытащил грязный платок, смочил водой, протянул мне.

— На, приложи, пока шишка не вскочила. Тебе она не пойдёт.

Мне этого украшения не хотелось, потому взяла жирный платок и приложила к ушибленному месту. Парень засуетился, вытащил из кармана какой-то мешочек:

— Светлана, скушай пряник — и тебе станет легче.

Отравить меня хочешь, да?

Он открыл мешочек. Лицо главаря уныло вытянулось:

— Эх, раскрошился, пока таскал…

Ворчу:

— Раньше жрать надо было!

— Так я ж для тебя приготовил, — объяснил он потерянным голосом.

— С чего бы? — напрягаюсь.

— А ты красивая… — ответил неустрашимый вожак лесных разбойников, робко смотря на меня.

Не, ну я их логику не понимаю! Вот у девушек такая разнообразная реакция бывает, когда их даже случайно зацепят: от истерики и обмороков до отбитых женихов и лягушек в кадушке с квашенной капустой. А у этих либо месть, либо резкое забывание моей физиономии, либо безумный влюблённый взгляд! Скучно.

Дерзко ухмыльнулась:

— Если я тебе так нравлюсь, ступай в любую деревню, пострадавшую от ворогов — и помогай сиротам и вдовам. А так я в твои искренние намерения не поверю.

На моём посохе начался уже седьмой десяток насечек, когда я услышала нечто очень странное о новом поведении моего знакомого.

Разбойничьи набеги в корне переменились. Теперь шайка Волка выискивала истерзанные деревни, по ночам прокрадывалась через ограду, ежели таковая хотя бы отчасти сохранилась после прохождения светопольцев или новодальцев, и совершала всевозможные добрые дела. От прополки огородов и починки рухнувших или дырявых заборов до строительства новых домов. Часто они «забывали» около самых нищих домов монеты, серебряные или золотые. У аристократов необъяснимым образом из-за запертых ворот пропадал крупный и мелкий скот, птица, а во дворах бедняков материализовались коровы, быки, лошади, козы, овцы, гуси, свиньи и куры. Виновника определить было легко: в каждой деревне, где случалось «чудо», он писал на заборах большими размашистыми буквами: «Посвящаю моему прекрасному Рыжику». И снизу приписывал более мелко: «Твой нежный и глубоко любящий Волк».

Уж сколько я рыдала от смеха, наслушавшись о его «подвигах»! А уж как король захотел поймать трудягу и завалить иной, более полезной деятельностью! Не то Мстислава негодующая обкраденная знать допекла, не то он подумал, что такого крепкого и усердного паренька непременно надо пристроить к какому-нибудь труду, полезному для общества.

Когда у меня пошёл девятый десяток насечек, по Черноречью уже начали ходить байки о любви молодого разбойника к рыжей воительнице. А потом какой-то романтично настроенный менестрель сложил легенду о разбойнике Миросвете и воительнице Светлане, где образ Волка совершенно переменился: из глуповатого парня, героя анекдотов, разбойник превратился в доброго и благородного юношу.

Чуть погодя, случайно подслушав разговор подвыпивших знакомых Волка, я узнала, что его действительно зовут Миросветом. А уж обилие подробностей о характере Светланы, сильно походивших на правду, меня напрягало с самого начала. И как только менестрель столько всего разнюхал?!

С огромным трудом выяснила, что это подросток или парнишка, темноволосый, востроглазый, веснушчатый. Он один только раз в одном деревенском доме за кувшин кваса рассказал эту историю — и дальше молчал, а новую легенду уже растащили по всему Черноречью. Видимо, рассказчиком он был превосходным. Но потому, что похожих на него сказителей и менестрелей чернореченцы не знали, выходило, что он не часто что-либо рассказывает или выдумывает. И это меня удивило. Уж до чего меня достали остальные сказители и менестрели! В отличие от Григория, у них все истории и песни были одинаковые: про войну, про кровь, про отрубленные головы и прочие мерзости. Если мой друг в подробности способов убийств не вникал, а более увлекался подвигами и мужественными поступками, то эти… Да ну их! А что юнец замолчал — жаль. Может, с ним случилось несчастье? Тогда народ наш многое потерял.

Благодаря моим стараниям обижать рыжеволосых женщин и девиц практически перестали. Я начала прятать волосы под платок, дабы отучить злодеев приставать ко всему женскому полу. Эта задача оказалась намного труднее, но я верила, что когда-нибудь своего добьюсь — и женщинам в Черноречье станет намного приятнее жить. А поскольку сейчас стояло лето, тёплое, приятное, в лесу зрели ягоды, а на огородах спасённых мной хватало овощей, ровно как и у хозяек доставало благодарности, чтобы меня накормить, то моим путешествиям ничто не мешало. Гибкость, молодость и неустанные тренировки делали меня почти неуязвимой. А может, тут ещё как-то помогала эльфийская кровь: остроухие славятся своей выносливостью, ловкостью и крепким здоровьем.

Однажды на моих глазах городской мальчик дёрнул за косу девчонку из соседнего дома и мать малолетнего вредителя проворчала: «Будешь девочек обижать — и придёт злая рыжая тётя Света и тебе все волосья повыдёргивает!». Мальчик побелел как снег и кинулся вымаливать у обиженной им прощенье. Я довольно усмехнулась, поправила платок, скрывающий волосы, и быстро прошла мимо.

Поначалу побитые мужчины пробовали устраивать ловушки, но потом им это надоело. Да и дел летом хватало у всех: простолюдины готовились к осени, помогая полям, садам и огородам готовиться к сдаче урожая, а богачи и знать стремились побольше отдохнуть, пока не грянула очередная битва, ведь Мстислав очень любил, когда знать «добровольно присоединяется к его войску» и у той иного выхода не оставалось, как служить родине наравне с простолюдинами. А про воительницу Светлану говорили по всей стране, как о справедливой, прекрасной, опасной особе, которую в детстве уронили с печки или с чердака. То шептались о моих уме и изворотливости, то о полнейшем моём безумии. А как же им считать меня полностью здоровой, если прочие женщины безропотно или шумно хлопочут по хозяйству, а я ношусь по дорогам страны, по всяким тёмным местам как угорелая, размахиваю палками, ножами, мечом и постоянно напоминаю мужчинам, что «женщин надо уважать и лелеять»?

Как-то я вполне себе тихо и мирно заглянула в трактир позавтракать. Настроение было отличное — вчера ещё двоим насильникам морды надраила. И пирог с вишнёво-яблочной начинкой, запиваемый земляничным морсом, шёл в моё пузо очень даже вкусно, да и в пузе было на удивление уютно. Даже два стражника, лупившие старого вора, вздумавшего их обокрасть, да его вопли, что у него там семь внучат и трое мальцов из его детей на нём висят, мой аппетит от важного дела поглощения пищи не отвлекали. Но, как в жизни и полагается, какой-нибудь заразе в такое славное, тихое и мирное время непременно надобно объявиться и ляпнуть что-нибудь, сгоняющее спокойствие и покой. И таки зараза моя объявилась: стражник помоложе отпустил таки вора, наподдав ему пинков в направлении двери, и сел за стол, а старший, мрачно глянув на дверь, захлопнувшуюся за нищим или же просто вруном, вернулся за своё место, сгрёб кружку с квасом, чуть отпил, крякнул и уныло произнёс:

— Кстати, прошёл слух, что эльфы теперь на людей бросаются.

— В каком смысле «бросаются»? — усмехнулся его напарник, видимо, старше по званию.

— За лодыжки грызут, наверное? — вклинился хозяин заведения, с любовью натирающий вымытый кувшин.

— Они людей и эльфов хватают — и руки несчастным режут! — рявкнул стражник, ударив кулаком по столу, — А поскольку Черноречье не так уж и далеко расположено от их леса, да и магов у них своих, что котов драных…

Ухмыльнулась, представив себе негодующую реакцию остроухих, услышавших, что их, древних магов, сравнили с драными котами. Эх, жаль, что эльфов тут не занесло! Полюбовалась бы на их злые рожи… ой, тьфу! Как не занесло? Я же наполовину эльф. Но я об этом временами забываю, так как привыкла считать себя просто человеком.