Любовь на руинах (СИ) - Иванова Ксюша

Сидел с ней рядом и ощущал просто физическую потребность прикоснуться к ней, обнять, прижать к себе… А еще лучше — поцеловать прямо здесь, прямо при всех, чтобы заявить свои права, чтобы никому не позволить даже думать о ней!

Я никогда не был монахом, у меня бывали женщины, и от отсутствия секса я не страдал. Но к Зое я чувствовал что-то другое, что-то особенное. Хотя, и это тоже. Ее бедро, прижатое к моей ноге, тепло ее тела рядом, а еще ямы, в которые то и дело въезжал Давид, заставляя ее то приваливаться ко мне, то отодвигаться снова, все это приводило к тому, что в моей голове возникали фантазии одна ярче другой. Я очень красочно представлял себе, как приведу Рыжую к себе в комнату, как раздену ее, как буду целовать ее тело…

Краем глаза я успел отследить движение. Из кустов, что непролазными чащами, надвигались на дорогу с моей стороны встал в полный рост человек. Он, с силой размахнувшись, что-то бросил в сторону машины. Я успел прокричать Давиду: "Выкручивай вправо!" Успел почувствовать удар сбоку, и в глазах потемнело.

21

Слух вернулся несколько раньше, чем я смог открыть глаза. Ураганом в мое сознание ворвался ее крик, полный страха и боли:

— Нет, пожалуйста! Не трогай его!

Разлепил веки с трудом, с силой. Что на лице, на глазах? Кровь? Моя? Боли не ощущал совершенно. Я лежал на полу в каком-то темном помещении, а рядом, с силой прижав острие ножа к моей шее и подняв за волосы голову, стоял мужик. Дергаться было бессмысленно — одно неверное движение и меня не станет. Рыжая быстро, со слезами в голосе заговорила снова:

— Только не убивай, пожалуйста! Не надо! Ты видишь, он ранен?

— Девочка моя, мне нравится твоя реакция! — он заржал, отпустил меня и убрал нож. — Что будет мне за то, что твой дружок останется в живых? А хотя ладно, пусть хозяин сам решает, что с вами делать.

Я изо всех сил делал вид, что все еще без сознания, что было несложно в полутемной комнате. Голова явно разбита — из раны все еще сочится кровь. Наконец, пришла боль — голова, рука, ребра, болело все, не смертельно, но ощутимо. Стиснул зубы, чтобы не выдать себя. Думал, что сейчас нас замкнут здесь, а сами уйдут, но мужик отдал приказ кому-то, кого я сквозь слипшиеся ресницы разглядеть не мог:

— Ее к Хозяину!

Я дернулся, моментально осознавая, что нас разлучат сейчас и, куда бы мы не попали, ей будет грозить опасность. Мое движение не укрылось от мужика, который все еще был рядом. Он повернулся, хмыкнул и занес руку. В моих глазах снова потемнело.

…Сколько прошло времени, пока был без сознания, я понять не мог. Придя в себя, долго лежал в темноте, надеясь, что глаза все-таки привыкнут к ней, а в голове прояснится, но этого не случилось. Что за комната такая — нигде источника света нет — ни щелочки, ни окошка?

Встал, держась за голову. Нащупал рану — не огнестрел, однозначно, и не осколок. Скорее всего обо что-то треснулся, когда машина перевернулась. И только вспомнив об этом, понял, почему в больной голове набатом бьётся мысль: "Идти нужно, выход искать!" Они же Рыжую увели куда-то! Что там с ней делают? Вспомнил разговор ее и того, кто меня ударил и подумал, что они вполне могут быть знакомы.

Естественно, никакого оружия у меня не оказалось — все забрали, гады. Даже, запрятанный за подкладку куртки, небольшой нож нашли! Начал обследовать комнату, натыкаясь на стены. Мебели здесь не было никакой, как не было и ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Наткнулся на дверь, но она, ожидаемо, была заперта снаружи. Несколько раз ударил в нее и понял, что выбить просто нереально. Но ведь пока я тут отдыхаю и прихожу в себя, ее там могут изнасиловать и даже убить! Не помня себя, стал биться в двери, стучать кулаками по ней и орать изо всех сил: "Суки, сюда идите!"

Если кто-то и был за дверью, то на меня он не обращал совершенно никакого внимания. Но скорее всего, меня просто бросили в какой-то подвал и свалили. Что же делать?

Ещё раз обшарил всю комнату, надеясь найти в ней хоть что-то, подходящее на роль оружия. Не нашёл. Сполз спиной по стене на пол. Сколько так сидел — не знал, в темноте время идет как-то иначе, по-другому — тягуче, медленно, но казалось, что целую вечность.

Чего стоили мои обещания Зое — ничем ей помочь не могу! Подхватился, снова ринулся к двери, но ударить по ней не успел. Лязгнула щеколда и дверь распахнулась, открывая выход в длинный узкий коридор, слабо освещаемый вечерним светом из одного маленького окошка.

В проеме стоял высокий толстый мужик с патлатой бородой и длинными волосами, одетый, как казалось в полутьме, в кожаные штаны и куртку. За ним маячили бойцы — молодые, лысые, почему-то голые выше пояса, с какими-то дубинками в руках. Толстяк, не торопясь, вытащил из кармана пистолет, как будто бы не чувствуя во мне никакой угрозы, навел в грудь и сказал уже знакомым мне голосом:

— Не вздумай рыпаться, пристрелю! Ходи по коридору. Тугрик, показывай дорогу!

Один из бойцов, абсолютно такой же внешне, как и другие (братья они, что ли?) немедленно рванул вперед. Мне пистолетом было указано направление — следом за ним. Я пошел. Так и подмывало спросить о Зое, но не хотел выдавать свое к ней отношение — мало ли, что им от нас нужно. Теплилась еще надежда на моих ребят — а вдруг смогут выручить? Бывали ведь мы с ними в разных передрягах! Если они живы еще, конечно.

Шли достаточно долго по каким-то переходам, лестницам, комнатам, потом через двор к соседнему зданию типовой постройки, похожему на школу, в которой я когда-то учился. На улице уже было темно. Интересно, как много их тут? Пока нам по пути никто не встречался. Бойцы переговаривались, посмеивались, и вообще вели себя как-то нервно, возбужденно. Кожаный толстяк некоторое время шел молча, но потом, видимо, решил со мной пообщаться:

— Рыжая тут нам забавную историю рассказала, что вы едете в Москву за мужиком каким-то. Что за мужик? Что делает? Оружие? Наркоту?

— Не знаю. Я — исполнитель. Сказали — привезти, я привожу.

— А жену зачем за собой потянул? Чтоб в дороге трахать, когда скучно становится?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Бойцы засмеялись. Толстяк тоже заржал. Жену? Рыжая так сказала, что ли? Я промолчал, тем более что мы как раз входили в большую комнату, еще на подходе к которой чувствовался сладкий запах травки. Играла музыка — что-то знакомое, что когда-то в молодости я, конечно же, слышал. Я вошел и остановился, буквально открыв рот. Многое я видел на своем веку, но такого!

Огромное помещение было освещено множеством свечей, каких-то необычного, помпезного вида ламп, чадащих, воняющих, каждая на свой лад. На голых стенах двигалось множество теней, создавая иллюзию большого количества людей, находящихся в комнате.

Взгляд сразу зацепился за некое подобие сцены, помоста у одной из стен. Помост этот был накрыт гладкой переливающейся тканью. И на нем в самых причудливых позах танцевали голые, абсолютно лысые, покрытые татуировками, женщины.

У противоположной от сцены стены стоял диван — не диван, кровать — не кровать, какое-то немалых размеров лежбище с подушками и покрывалами и несколькими людьми, с комфортом устроившимися на нем. В центре, раскинув в разные стороны на спинке дивана руки, возлежал мужик. Главный — никаких сомнений. Крупный, краснолиций, рыхлый, одетый в некое подобие халата, из которого торчали отекшие ноги, заботливо уложенные на небольшую табуреточку. Рядом с ним расположилась очень смуглая, возможно, даже темнокожая, обнаженная девушка, прижимаясь к боку мужчины и закинув на него руку и ногу. Она смотрела на меня и блаженно улыбалась.

Мои сопровождающие остановились в паре метров от главаря и мне не позволили подойти к нему ближе. Он радостно, будто встретил старого друга, сказал:

— Жить хочешь? Хочешь, конечно! Все хотят… Где наша подружка знаешь? Не знаешь, конечно. Что так удивленно смотришь? Я о Зоечке говорю. Она мне тут слезную историю поведала о том, как тебя любит, о том, что она твоя жена, а ты ей — муж. Знает, зараза, как трепетно я отношусь к семейным связям. Ребятки, можете заниматься своими делами, он неопасен. Химик, глянь там, чтобы Финик не тронул Зоечку.